прохладнее. Она стояла под упругими, покалывающими кожу струями, получая удовольствие и от созерцания собственного тела и от ощущений тела и от своего пребывания здесь и сейчас. Она сжала руками свои порозовевшие груди и, приседая, взвизгнула от восторга.
Вальтро посмотрела на закрытую дверь ванной комнаты и улыбнулась. Ближе к вечеру Жоржик взял в руки мобильник и сделал контрольный звонок полковнику.
— Ты как?
— Все прекрасно, — жизнерадостно ответил полковник. — А ты как?
— Все прекрасно, — жизнерадостно ответил Жоржик, — жара спадает, ты не хочешь поплавать в речке?
— Хочу, — ответил полковник, — и через пятнадцать минут буду ждать тебя на берегу.
Нелли тряслась на такси в сторону города и думала о том, что больше никогда, никогда, никогда, не позвонит этой твари Полине, никогда не переступит порог ее дома и никогда не позволит ей переступить свой. Все. Хватит. Полины больше нет.
Вальтро заснула, положив голову на живот Юлии и увидела сон.
ГЛАВА 27.
— Зря ты это сделала, — сказал грек, — теперь я буду ждать тебя, каждый раз, когда ты закроешь глаза.
Раскаленный мотоцикл стоял на обочине дороги, грунтовка прорезала степь из ниоткуда в никуда, начинаясь и исчезая в дрожащем мареве, солнце стояло в зените, прожигая блекло-голубую ткань неба, в воздухе ходили волны жара, напоенные запахами чабреца и полыни.
Грек висел на телеграфном столбе с оборванными железными проводами, его предплечья были примотаны веревками к поперечному брусу, ладони и ступни ног пробиты кровельными гвоздями.
— Совсем не зря, — рассудительно сказала Юлия. — Я даже сделаю фотографии на память, — она взяла фотоаппарат и щелкнула несколько раз, — чтобы видеть тебя всегда и с открытыми глазами.
Тело Полины могли бы найти и позже, чем через неделю, но стояла жара, запах проник на лестничную площадку, кто-то из соседей сунул нос в приоткрытую дверь — и вызвал милицию.
— Да. Нет. Не знаю. Не видела, — отвечала Юлия на вопросы ментов, сидя рядом с плачущей Нелли и отлично зная, кто убил Полину.
— Они ничего не докажут, — сказала она Вальтро после быстрых, бедных и безалаберных похорон. — Никто не видел, как он входил и уходил. А я не могу подобраться к нему сама, он знает меня в лицо. Мне нужна твоя помощь.
— Смерти нет, — говорила Юлия, глядя на распятого из-под сложенной козырьком ладони, — поэтому ты будешь мучаться здесь и сейчас. Твой ад — это я.
Они нашли его легко и быстро — в одном из кабаков в курортном поселке, где он жил, — все головы повернулись к Вальтро, когда она вошла. Пляж, луна, коньяк, клофелин — у Юлии был опыт в подобных делах, на рассвете они привезли его к столбу на заброшенной дороге.
— Ты будешь мучаться вместе со мной, — сказал грек. — Ты, — дьявол. Мой ад — это твой ад. — Юлия расхохоталась ему в лицо.
Он смотрел сквозь нее или просто потерял сознание. За те несколько часов, что он уже провисел на кресте, его тело высохло на глазах, ребра выперли, обозначились кости бедер и голеней, он кривился и скалил зубы, когда Юлия пробивала его тело гвоздями, но не проронил ни единого звука.
Она взяла монтировку и с размаху ударила его по колену. У грека распахнулись глаза и рот, вместе с вибрирующим стоном изо рта выползла струйка слюны, он закинул голову на перекладину. Вальтро смотрела ему в лицо, не будучи в состоянии оторвать глаз, у него были длинные, спадающие на шею волосы, короткая борода, иконные круги под глазами — он был ужасающе похож на Христа.
— Просыпайся, тварь, — сказала Юлия и ударила еще раз, раздался сухой треск кости, но распятый больше не застонал.
Наверное, он мог видеть море, простиравшееся голубой бездной за плоской степью, а может быть, он видел уже что-то другое. Стояла абсолютная тишина, смолкли цикады, не двигался воздух, время замерло, пригвожденное ослепительной звездой Солнца, — здесь умирал человек, умирал за свои грехи, как и все остальные сыны человеческие, искупающие вину создавшего их Бога. У Вальтро зазвенело в ушах, поле ее зрения сузилось и стало туннельным, исчезли небо, земля и Солнце, остался только человек на кресте в конце туннеля, она подняла обрез и всадила пулю, под выпирающие ребра.
ГЛАВА 28.
— Сколько ей было лет? — спросил полковник.
— Тридцать два, — ответила Нелли и всхлипнула.
Они сидели за столом в вычищенной и прибранной квартире Полины, был девятый день со дня ее смерти. Полковника никто специально не приглашал, но ему объяснили, что на поминки не приглашают, и он посчитал нужным приехать вместе с Жоржиком и Вальтро.
— Судьба, — вздохнул Жоржик, разливая в рюмки. — Старичье коптит небо, а молодые мрут. Ну, за упокой.
Они выпили, не чокаясь.
— Она не просто умерла, — сказала Нелли, отставляя пустую рюмку.
— Да какая разница? — невесело хмыкнул Жоржик. — Все умирают просто — перестают жить.
— Быть забитой насмерть — это не просто умереть, — упорно повторила Нелли, уперевшись взглядом в стол.
— Хватит, ба, — твердо сказала Юлия. — Мы уже свое отплакали. И никто не гарантировал легкой смерти нам с тобой.
— А как ты собираешься жить? — спросила Нелли, поднимая на нее глаза, в прошедшее после похорон время они почти не виделись.
Вопрос Нелли, вызвал у полковника желание затронуть тему сватовства, но он понимал неуместность этого и посмотрел на Нелли молча, отметив, что она сильно похудела за эти девять дней и, несмотря на постигшее ее горе, выглядела лучше и моложе лет на десять в своем черном траурном наряде.
— Я собираюсь жить так же, как и жила, — сказала Юлия. — Только лучше. Мамочка не была ангелом, и ты это знаешь.
— Все равно... — начала Нелли.
— Да, — перебила ее Юля. — Все равно, она не заслужила такой смерти.
— Все мы заслуживаем свой судьбы, — осторожно заметил Жоржик.
— У кого? — насмешливо спросила Юлия. — У того, кто ломает ее кулаками? Кто судит? Да пусть он горит в огне!
— Каждый сам себе и судья, и палач, — сказал Жоржик, — поэтому мы и горим в огне, — он разлил в рюмки, — даже если и сжигаем других. Выпьем, земля ей пухом.
Они молча, выпили.
— Ба, переезжай в эту квартиру, — сказала Юлия. — Она вдвое больше твоей. А свою продай и реши свои денежные вопросы.
— Ты хочешь жить со мной? — удивилась Нелли.
— А с кем нам еще жить? — усмехнулась Юля. — Ты знаешь, что после твоей мамы остались золото и бриллианты? — спросила Нелли.
— Это не золото и не бриллианты, — отмахнулась Юлия. — Это подделки, которые она покупала, продавая все настоящее.
— Бедная девочка, — Нелли вдруг расплакалась. — Вся ее жизнь...
— Не надо, ба, — оборвала ее Юлия. — Она прожила такую жизнь, какую хотела. Это была хреновая жизнь, но она ни у кого не спрашивала разрешения. И правильно делала.
— Ты очень на нее похожа, — сказала Нелли, вытирая слезы.
Юлия промолчала.
— Хорошо быть на кого-то похожим, — сказала Вальтро. — А на кого похожа я?
— Ты похожа на Жоржика, — улыбнулась Юля.
— А на кого похож Жоржик? — хохотнул Жоржик, но быстро осекся, вспомнив где находится и дернул себя за бороду. — Каждого из нас запускают в этот мир в автономной капсуле, даже если мы и помним тех, кто нас запустил. А тех, кто запустил нас, запустили точно так же. Не надо плакать, — он повернулся к Нелли. — Мы все — искры в пустоте и гаснем в одиночестве, даже если и летим рядом, наши судьбы отличаются только длительностью горения.
— Неправда, — сказала Юлия. — Мы не искры. Мы — звездное небо. А звезды не гаснут. Звезда может умереть, но ее свет будет вечно лететь через Вселенную.
— Ты хорошо запомнила уроки физики, — осторожно ухмыльнулся Жоржик.
— Она хорошо знает то, что ты уже забыл, — сказал полковник, — радость жизни.
— Кто тебе сказал, что я не знаю радостей жизни? — возмутился Жоржик. — Я просто помню, что мы находимся на поминках.
— Хватит поминать, — твердо сказала Юлия. — Моя мать была безалаберной, не слишком умной и бывала злобной с похмелья. Но она никогда не была занудной. Она сейчас летит где-то там, — Юлия махнула рукой вверх. — И смеется над всеми нами. Знаешь, как она смеялась над тобой? — Юлия повернулась к Нелли.
Нелли насупилась.
— Могу себе представить.
— И над тобой, — Юлия повернулась к Жоржику. — Она называла тебя старым козлом, который может достать носом только до Неллиного пупа, а все остальное делает бородой.
Жоржик надулся, начал багроветь и вдруг взорвался таким хохотом, от которого звякнули стекляшки на люстре.
— Я не верю тебе, — сказал он, вытирая слезу. — Ты сама это придумала, у Полины не хватило бы ума на такую шутку.
— Полина живет во мне, — сказала Юлия. — Только лучше, веселее и умнее. Хватит меня поминать. Я не хочу больше водки, я хочу шампанского, мы все еще успеем наплакаться над собственной жизнью.
— Ну, раз так оборачиваются дела, — медленно сказал полковник, — то я хочу сделать заявление. Сегодня утром, внутренний голос указал мне положить в карман вот эту вещь, — он выложил на стол маленькую коробочку синего бархата. — Вообще-то, я покупал эту вещь, чтобы штурмовать Юлию. Вообще-то, я понимал всю неуместность такого жеста в данных обстоятельствах. Но мой подлый внутренний голос убедил меня воспользоваться шансом и утешить маленькую девочку, горько плачущую на поминках матери. Теперь я понимаю всю несоразмерность своих притязаний. Теперь я понимаю, что если здесь кто-то и нуждается в утешениях, то это не Юлия. Поэтому я прошу утешить меня, мой камень выпал из-за пазухи и отбил мне ноги, — он повернулся к Нелли. — Пожалуйста, примите от меня эту вещь, — он открыл футляр. — Не обижайте меня, этот камень настоящий, не поддельный.
Нелли неожиданно всхлипнула.
— Он не налезет ни на один из моих пальцев.
— Налезет, если лизнуть палец, — сказал полковник.
Он взял левую руку Нелли, лизнул ее и легко надел на ее безымянный палец кольцо с бриллиантом.
ГЛАВА 29.
— Бетховен сказал однажды: «Тот, кто поймет мою музыку, никогда больше не будет несчастен», — сказал Жоржик. — Когда я смотрю на вас, я начинаю понимать музыку Бетховена.
Вальтро и Юлия лежали у бассейна, Жоржик сидел рядом с ними под деревом, покуривая травку, с Гретой, лежащей у его ног.
— Будда был счастливым принцем, счастливым мужем и счастливым отцом, — сказал Жоржик, — пока не узнал, что в мире существуют несчастья. А когда он узнал об этом, он стал несчастным и был таким, пока не обнаружил, что все несчастья — это иллюзия, которой мы сами себя окружаем. Но, обнаружив это, он увидел, что счастье — это такая же иллюзия. И что же сделал Будда, когда возвестил об этом людям, а?
Жоржик хитро прищурился.
— И что же он сделал? — спросила Юлия.
— Он перестал протирать задницей подстилку из травы куша и вознесся на небо, вот, что он сделал, — Жоржик поднял коричневый палец, — потому что нельзя быть живым, не будучи счастливым, и нельзя быть счастливым, не будучи несчастным. Вот, что имел в виду великий Бетховен, — смерть, потому что он понял музыку жизни.
— Чтобы понять это, не обязательно два часа курить травку, сидя под деревом боддхи, — расхохоталась Юлия. — Невозможно жить, не имея хоть капли кайфа, а за всякий кайф надо расплачиваться. А если ты не хочешь платить, тогда сваливай на небо, где нет ни воздыханий, ни похмелья и где муравьи не кусают тебя в жопу.
Жоржик поперхнулся дымом
