Конвертация любви.

так и не дождалась его на остановке, про матушку и их каморку в Эдеме. Оно нестерпимо хотело очиститься и согреться, а после просто выжить. Но сначала согреться и очиститься. И место, где это можно было сделать, существовало, оно всегда в восприятии Андрея жило обособленно от всего их жилища, туда точно не могло попасть всё это. Он встал и, с трудом преодолевая холод, дрожа каждой частичкой своего тела, бредя по колено в волнах грязи, которая всё чаще и требовательней, со злобой, словно живой организм налетала на него, пошёл в ванную комнату. Там небольшое замкнутое пространство, там всегда светло до радости, всегда тепло, там есть горячий змеевик и если не включать вентиляцию, то летом при закрытых дверях можно париться почти как в бане. А ещё там чисто потому, что  много проточной воды и она не кончается, она умеет не только смывать, она ещё умеет уносить с собой усталость, разбитость и грязь любого происхождения, уносить отсюда надолго.

   Ванную тоже придумали, сделали «наши», она тоже убежище, в сложившейся ситуации - последнее убежище. Белоснежный кафель до потолка того же цвета сиял перламутром, а нежно-розовая ванна и такая же плитка на полу действительно оказались нетронутыми грязью. Приветливо никелированная труба полотенцесушителя грела как всегда, значит - спасение будет, вот только бы отмыться и согреться. Андрей непослушными от дрожи пальцами стал снимать или, лучше сказать, сдирать грязную, липкую от суспензии одежду, она не поддавалась, она скользила, она прилипла к телу, а местами вросла в него, и теперь приходилось ткань вырывать с кусками кожи, причиняя себе ещё и физическую боль. Закончив эту процедуру, измученный, трясясь от холода, он погрузился по шею в приятную тёплую розоватую от цвета ванны воду. Грязь сама, без усилий чудесным образом почти сразу смылась и растворилась в кристально чистой водопроводной воде, что конечно избавило от сладковатых приступов тошноты, но мороз как был, так и остался. Победить его оказалось куда труднее, чем нечистоты, он поселился внутри тела и уже считал себя его полноправным хозяином, тормозя не только движения, но и сознание, вернее его разбитые остатки. Андрей не смог бы определить - сколько потребовалось времени, чтобы кости, состоявшие на тот момент изо льда и не дававшие согреться, мышцам, превратившим их в крепко замороженное мясо, наконец стали оттаивать, медленно, с неохотой принимая свои обычные параметры и свойства. Кожей он ощущал тепло воды, она даже обжигала, но вот дальше дело шло плохо, и совсем не унималась изматывающая дрожь. Когда вода и искусственное тепло всё же сделали своё дело, появилась идея вымыть голову и вообще помыться, но времени на это не было. Андрей уже более уверенными движениями насухо вытер себя, одел чистое бельё, домашние шорты и футболку.

   Для решения возникшей задачи конечно понадобилось крепкое кофе и дежурный бутерброд с маслом, сыром и копчёной индюшатиной. Всё это было практически мгновенно приготовлено и, с неописуемым наслаждением, так же быстро съедено. А дальше нужно было разобраться - с чего всё началось? Смысл задумки состоял в поиске, в поимке нехорошего фактора, с которого всё началось, он конечно должен был быть материальным, осязаемым, иметь физическую оболочку. Дело в том, что в квартире годами ничего не менялось, не менялось почти с самого момента въезда, а значит причина не в обстановке, а в чём-то другом, изменчивом, нестабильном. Следовательно, необходимо найти это нечто, а уж потом, раскрутив назад всю цепочку событий вернуть на место утерянное. Просто взять и вычислить ту самую костяшку домино, с которой началось падение всей так долго, тщательно собираемой конструкции! А дальше её нужно будет заменить или выкинуть, может даже наказать. Все увидят, что он понял,  в чём причина, разобрался и тогда вернётся к их прежней уютной жизни, где всё на своих местах, где есть, непременно есть смысл во всех действиях и делах, и их обязательно оценят по достоинству окружающие, а главное его дорогая, любимая семья. Она вернётся вся в полном составе, а может даже больше, может дочка приедет с внуком, нет лучше с внучкой, мы сами проживём без этого араба и его денег. Андрей вдруг осознал, что во всём виноват он сам один, что где-то есть его большая страшная ошибка, которую вот прямо сейчас необходимо и можно исправить. Вот только бы найти её, только бы найти. Чувство вины заполнило собой сознание до предела, горели не только уши, но кажется вся верхняя часть тела, включая сердце, бьющееся в темпе галопа. От этого Андрей по переменке то стремился лихорадочно действовать, то впадал в ступор, в кровь, раскусывая губы, бормоча проклятья в свой адрес, покачивая головой из стороны в сторону, словно пытаясь отогнать призрачную дымку, наваждение реальности. Но это конечно не помогало, всё оставалось на своих постылых местах - и чудовищный дымящийся лист с посланием от Ольги, и бездействующий, предательски молчащий телефон, и вся эта квартира, в миг превратившаяся в непомерно огромное, ненужное, холодное как одинокий айсберг в океане помещение. Вот только грязная жижа, глинисто-земляная суспензия тихонько, совсем без звука и других физических проявлений стала исчезать. Она не утекала, не испарялась, а просто начала терять плотность и цветность, как бы проваливалась в другое измерение в каждой точки занимаемого пространства.

   Конечно, Андрея этот факт мало беспокоил, он не давал никаких ответов, не открывал никаких возможностей и не избавлял от необходимости срочно действовать, хотя бы, для начала, просто ходить ускоренным шагом по всем комнатам, заглядывать в шкафы, шкатулки, за шторы. Нестерпимый холод, пронизывающая январская стужа тоже пропали, но лихорадочная дрожь пальцев не ушла, казалось, они жили самостоятельно, наотрез отказываясь подчиняться своему владельцу. Трудно было открывать дверцы шифоньеров и тумбочек, других вместилищ для складирования запасов нужных вещей. Но вытаскивать, и раскладывать их уже было проще. Главное - не останавливаться пока ещё можно, что-то исправить, пока Ольга ещё рядом и её можно вернуть. Ей просто необходимо показать тот злосчастный предмет, а он обязательно найдётся, и она всё сразу поймет, она умная, ей тоже хочется вернуть спокойную жизнь с тихими семейными ужинами, с путешествиями по миру, с поездками на шашлыки и многим другим. Весь пол по квартире, диван, столы, кровати через пару часов покрылись стопками и вразброс старыми и совсем неиспользованными, выглаженными, аккуратно сложенными простынями всех цветов, пододеяльниками из разных материалов, полотенцами с гербами городов, акулами, пауками, наволочками, трусами, рубашками, платьями, давно забытыми сувенирами. Ещё там были две не распакованные деревянные коробки кубинских сигар, настоящая ковбойская шляпа, ремни из кожи крокодилов, змеи, морского ската, куча женских туфель в коробках и без, мужская обувь на все случаи жизни и по нескольку пар, норковая шуба на выход и две повседневных дублёнки, мужская и женская. Посуда, компьютерные и виниловые диски, книги, двухлетний букет засохших роз, куртки, шарфы, шапки. Всего было много, если не с избытком, то достаточно, но это нужные, полезные вещи, если постараться, то о каждой из них можно будет вспомнить и рассказать откуда она взялась. Вот, например упаковка женских «неделек» не раскрытая, новая, за неё Ольга, уже беременная сыном, билась в очереди больше часа, дали два комплекта, один остался нетронутым. Или вон та маска Казановы была выиграна на конкурсе в Италии при метании пивных кружек. Да, это полезные и нужные вещи, они свои, такие родные, во всём разложенном было столько смысла, смысла семьи как полной чаши.

   Андрей уныло сидел на полу, разглядывал вещи и понимал, что они хорошие и добрые, что ошибка, дьявольский фактор в чём-то другом, но вот в чём - не мог понять. Моментами казалось, что решение найдено, и он обрадованный вскакивал, бежал в какой-то угол квартиры, что-то открывал, переворачивал, но и там ничего не находилось. Котёнок тоски за грудиной уже давно проснулся и, впитав в себя ещё и чувство вины, превратился в свирепого зверя огромных размеров, он совсем не вмещался внутри, огромные когти безжалостно впивались в сердце, лёгкие, диафрагму, остервенело выдирая куски мяса. Ему опять не хватало воздуха, он задыхался и от того становился ещё более страшным, это было уже настоящее чудовище, проедавшее дорогу наружу сквозь живую плоть. В конце концов, Андрей обессилил от проделанного труда и ран нанесённых животным, сел на какую-то кучу вещей и стал плакать.

   Ему стало совсем одиноко, одиноко от того, что пришло понимание тщетности попыток отыскать причину таким образом, от того, что сын умер, а если нет то уж лучше бы действительно умер, от того, что Ольга точно не вернётся, от того что эта квартира уже не его, её уже просто нет, она превратилась в фантом, в факт биографии, от того что никогда не будет уютных семейных ужинов, поездок на шашлыки и за границу. Но самое жуткое заключалось в том, что дальше нужно жить, придётся жить. Слёзы сначала просто скользили по нижнему веку, ища выход, но его не было, вернее — их ещё было мало, постепенно, понемногу они скапливали силы, и вот уже по одной теплые капельки с каждого глаза было отправлено вниз на лицо, разведать путь для остальных, которых становилось всё больше и больше. И через минуту щёки, нос, подбородок уже заливались солоновато влагой. Слёзы, как только появляются на свет, начинают жить самостоятельной жизнью, количество их нельзя не увеличить, не уменьшить, они сами определяют, что им и когда делать. Они могут прекратиться через минуту, а могут течь постоянно до часу, изматывая последние силы своих мнимых хозяев. Тоже случилось и у Андрея. Он не собирался, не хотел плакать, но как только те самые две первые капельки предательски вырвались из глаз, уже ничего нельзя было поделать. Слезы, повинуясь ведомой только им программе, стали душить его, непрерывным потоком заливая не только лицо, но и проникая изнутри в нос и горло. В конце концов, он уже не сдерживал себя, рыдая во всё горло, там были и стоны, и причитания, и нестерпимая боль, и дикое отчаяние, там была и мольба к неведомым силам прекратить всё разом или вернуть хоть кусочек прошлой жизни, хотя бы только Ольгу. Уничтоженный, раздавленный, размазанный Андрей, задыхаясь от слез, пытался понять - уже не как восстановить всё, а за что и кто его так до безумия жестоко наказал. А потом вдруг всё оборвалось, внезапно закончилось, и наступила тишина, тишина наступила во всём и в звуках, и в голове, а ещё в сердце. В душу пришёл мёртвый покой. Не в смысле наступила смерть тела, а стало всё равно, даже если бы смерть действительно пришла. Наверное, так бывало у камикадзе, когда они падали живыми бомбами на корабли, только в них был смысл, а тут смысла не было, только тишина и пустота, полный вакуум.

   Вакуум не является агрегатным состоянием вещества, это его полное отсутствие, а потому родить он ничего не может, но и существовать долго у него, окружённого физическими телами реального мира, не получается. Точно так же в голове у Андрея сначала появился