Роман Ангелины.

на ложе и сгорбился, словно на него вдруг навалились все те века, за которыми он жаждал спрятаться. И вот, помимо его воли, губы разжались, и на свободу стали появляться слова, сочащиеся горечью опустошения:
— Как долго жил я, сам себе в усладу, лишь свой слух лаская звуками верной лиры, лишь свой взор ублажая кружевными узорами строк, и не платя за это никакого оброка. Но как, когда во мне явился образ тот, что полонил меня легко и навек?! Или сам я его выдумал? И свыкся я с ним, тщась обрести его, но страдая до смертного мечтания! Я устал уже молиться Богу, взывать к Сатане — никому души моей не восхотелось. Я жил, не живя, слушая голоса небесных жителей, как в пьяной дрёме вечного запоя. И вот однажды, когда я уже укутал покоем душу, как пледом — телеса, увидел я воочию ту, кто жил во мне полноправной хозяйкой! Не мог я верить в это, но пришлось — она действительно была рядом! И, больше того, она меня полюбила! Полюбила так страстно, что я… испугался этого, не поверил в это! Она легко мне открылась в любви своей, а я её отринул! Я убежал, я её оставил, я умчал сквозь надолбы веков! Но, увы, или, наоборот, о счастье, но, куда б я путь свой ни правил, везде, всегда, в бодрящей ли яви, в тягостном ли бреде сна, я слышу, как губы её шепчут: «Зачем, зачем меня ты бросил?! Я без тебя пуста, мертва!» Так и живу, вернее, пытаюсь жить, не зная, хватит ли мне смелости вернуться к ней, взглянуть в её глаза! Хотя, теперь это невозможно!
Проговорив почти равнодушно последние слова, Роман брезгливо уставился на кровавое пятно.
А Сати… Господи, вы посмотрите, она ли это?! Два длинных каравана слёз струились по щекам её, выцедив до последней капельки из бездны глаз всё, кроме страдания, жалости и вины.
— Это правда! — не спросила, а утвердительно кивнула она. — О, великий Атон! Почему же это случилось не со мною?! Как я ненавистна себе!
Сати неожиданно почувствовала стыд оттого, что обнажена, и судорожно укутала себя простынёй:
— Ах, как же я завидую ей! Ты должен, должен её найти!
— Но я теперь не могу этого даже желать! После того, что произошло здесь, на этом ложе…
— Да, здесь произошло убийство! — и губы Сати тронула улыбка.
— Да-да, убийство! — горячо воскликнул Роман, не заметивший этой улыбки. — Здесь я убил свою любовь! Да и себя тоже!
— Нет, здесь была убита курица. Прости меня, но… ничего меж нас не произошло. Ты чист перед своей любимой! Всё то, что ты тут мне открыл, настолько невероятно и неправдоподобно, что я точно знаю: всё это так и есть! Больше всего в жизни я бы хотела увидеть ту, ради которой ты убиваешь по частичкам себя, и от этого любовь твоя становится чище и крепче! Но я понимаю, что это невозможно. Я отпускаю тебя, но прошу об одном: когда ты встретишься с нею, — это случится, непременно случится! — ты расскажи ей обо мне! Но не о той, кто так коварно и бездушно старался отнять её любимого, а о той, что, как сестра ей, отныне будет всегда рядом душою и сердцем своим! Когда ей станет тяжело, когда в душе померкнет солнце, пусть только позовёт: «Сати!», и я примчусь на помощь, я отведу от неё все беды, потому что я её люблю так же, как и тебя!
 
 
 
 
XI
 
 
Номарх пытался расшибиться в лепёшку, вылезти змеёю из бронзы толстой кожи своей! Да и было, для кого постараться. Сегодня гостьею его была не кто-нибудь, а сама принцесса, дочка его друга — царя государства Египетского!
Но та нынче явно не в духе. Она скучна, рассеянна, бледна. За пиршественным столом, накрытым в честь её приезда, почти не ела, не пила, отвечала на вопросы невпопад. Не зря, как видно, ходят слухи о некой странности её! Вот, будто ищет она кого-то, или же влюблена безответно. Однако пока никто не сумел проникнуть в глубину её души и там отыскать ответы на праздные, но желанные вопросы.
Была принцесса со всеми вежлива, учтива, словно и не занимала в обществе наивысшего положения.
Номарх показывал гостье свои владения, не жалея слов на похвалы самому себе. Особенно он разошёлся в только что отстроенной гробнице:
— Такой гробницы, госпожа моя, ты нигде и ни у кого не найдёшь!
И действительно, Ангелина сразу увидела в этом сооружении лёгкость и странные, но необычайно красивые решения композиции внутреннего убранства. Конечно, она не считала себя знатоком архитектуры, но эта гробница просто зачаровывала её.
— Как мне здесь покойно и легко, — прошептала она, ни к кому не обращаясь, — вот, кажется, легла бы сейчас тут и никогда б уже не вставала! Ведь нет ни злобы, ни лести, ни зависти в этой чудесной усыпальнице!
— Да, это истинное чудо! — вновь похвалил номарх своё последнее жилище и повторился: — Такой гробницы нет ни у кого, да и не будет!
— Так же, как и того, кто строил её! — горестно прошептала стоящая рядом с принцессой Сати.
Ангелина вздрогнула от этой горечи, прозвучавшей в унисон её душе, и внимательно посмотрела на девушку. А та, не успев скрыть слёзы, резко отвернулась и отошла в сторону.
— Но где же тот, кто сделал это великолепие? — спросила Ангелина номарха, с дрожью в сердце почувствовав вдруг, что скоро узнает нечто сокровенное.
— Кто знает? — пожал плечами тот. — Закончил работу и ушёл. Кому-нибудь строит другую усыпальницу.
Но в голосе номарха была такая фальшь, что он и сам понял это, но больше говорить ничего не стал, обратив вдруг внимание на раба, который, якобы, что-то не так делал.
— Исчез тот архитектор, — раздался в ушке Ангелины шепоток всезнающей Нуби, — исчез, как будто его и не было!
Ангелина вздрогнула: вот оно, то сокровенное! И эта Сати что-то знает! Она должна мне всё рассказать!
 
— Найти его — что вздыбить самум! — горестно проговорила Сати. — Где он, какими путями торит дорогу, не знаю. Да, вчера ещё он был здесь, рядом, совсем близко, и я пыталась сделать его жизнь адом! Но, слава Атону, он смог не только душу мне смягчить, но и указать, как же надо жить по милосердным законам, как нужно, отдавая жизнь, обретать любовь!
Ангелина молча слушает Сати, а душа её оглушительно вопит:
— Это — он! Это — он!
И принцесса просит девушку:
— Расскажи, расскажи мне всё!
Сати, вначале спокойно, но всё более и более возбуждаясь, открывает юной принцессе всё до самых интимных подробностей. Ей так нужно выговориться, открыть душу кому-то, иначе она может разорваться от тех эмоций, что вспухли там, подобно миазмам раковой опухоли!
И, ещё не закончив своего страстного рассказа, Сати понимает, глядя в истекающие болью глаза принцессы, что это — она, та единственно желанная её безответно любимого! Она подходит к принцессе вплотную и, запинаясь, выдыхает:
— Так это он искал… тебя?!
Ангелина не сдерживает больше слёзы и пожимает плечами:
— Искал? Не знаю. Чтобы искать, нужно потерять, а он от меня убежал, он бросил меня! Правда, целям благим внемля, но мне от этого только тяжелее и горче! И я не знаю, вдруг, найдя его, не сбежит ли он опять, воспевая хвалу лишь своей чести и дурацким принципам!
— Нет, не сбежит! — страстно воскликнула Сати, сжимая свою грудь, в которой сердце пыталась сильными рывками пробить проход на свет. — Нет, не сбежит! Это всё его нерешимость, это торги с самим собой! Ведь он жив лишь тобою, он существует одной надеждой — увидеть тебя! Он сам вбил в своё сердце, в свою душу занозу благочестия, и заноза эта саднит, гниёт. Но, пусть боль от неё нестерпима, скоро она истлеет, и придёт боль, чистая, светлая! Однажды утром он проснётся и, встретив солнечный рассвет, поймёт, что всё, нет больше той занозы! И тогда он впервые улыбнётся вольно и, отпустив в полёт страсть своей любви, придёт к тебе и поведёт свою любимую по цветущему и щебечущему саду в мир радости и света!
Ангелина горячо обняла Сати, и слёзы их, смешавшись в единый поток, звонко разбивались об изразцовый пол гробницы.
— Милая Сати, как же тебе, наверное, больно, ведь любовь твоя осталась лишь в тебе!
— Нет, госпожа… — начала было та, но Ангелина её прервала:
— Я не госпожа тебе, я твоя подруга, я твоя сестра! Мне жалко до безумия, что я не могу взять тебя с собой!
— Нет, ты должна идти одна, там есть место лишь для тебя!
— И ты не будешь плакать и жалеть?
— Буду. И плакать, и жалеть, и… благодарить Атона за то, что узнала самое сокровенное чудо жизни — любовь!..
Щедрый Нил неспешно катит свои животворные воды, оплодотворяя пустынные пески. На высоком берегу стоит красивая, счастливая и несчастная Сати. Ветер играет её чёрными волосами, пытаясь завить их в тоненькие косички, и они дерзко щекочут глаза девушки. Сати глядит в даль.
Там — пирамиды мощно и высокомерно вздымают свои острые макушки, пытаясь разорвать голубое полотно небес. Каждодневно и каждонощно вбирают они в себя свет солнца и звёзд, напитываясь вечной мудростью и красотою Вселенной. По ночам сверкают пирамиды, подобно гигантским алмазам, обронённым невидимым великаном-старателем.
Там — змеевидно, будто они пьяны, ползут одним им ведомыми путями, но к никому неведомым целям горбатые барханы. Они иногда поют, делясь с ветрами сокровенными мыслями, а те, узнав их, быстро улетают, но вечно хранят эти тайны.
Там — шустро и весело шныряют самумы, ослепляя всё живое своим жарким и сухим дыханием. Они искусно плетут макраме из песчаных нитей, и, быстро теряя интерес к этому занятию, тут же рвут свои произведения на куски, разметая их по пустыне.
Там — скрылась юная принцесса, спеша найти свою мечту, своего любимого. Что ждёт её на этом пути, никто не знает, но удачи ей в этом желают все. И мудрые пирамиды, и горбатые барханы, и весёлые самумы, и широкий Нил. И, конечно же, прекрасная Сати, разбавляющая пресные воды могучей реки горькой солью своих щедрых слёз!..
 
Не знаю, как для тебя, милый читатель, а для меня прощание с Сати стало просто мукой! Да, я не забыл, что только Ангелина — наша любимая героиня, но ведь с нею мы ещё встретимся. А о Сати нам узнать, увы, уже ничего не придётся! А как она мне была неприятна вначале! Мне так хотелось, чтобы кто-нибудь её придушил или бросил в темницу, и пусть бы она там давила себя своею гордыней! Но как же она раскрылась, расцвела, познав счастье любви! Значит, всё то высокомерие и жестокосердие было лишь показухой, игрой! Я верю, что она ещё найдёт своё счастье, и, как знать, а вдруг они повстречаются с тем опальным поэтом и полюбят друг друга?! Ведь он так хорош собой и чем-то сродни нашему Роману. Он, как и Роман, взорвал покой и размеренность жизни. Только один это сделал в себе, а другой — в славной столице великого Египетского царства — Ахетатоне!
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава четвёртая. ЯД.
 
Китай. Западное Чжоу. 781 год до н.э.
 
При слове Китай у меня всегда захватывает дух. Ещё бы, ведь это самая древняя цивилизация, дотянувшая до наших дней! Где шумеры, где древние египтяне, поражавшие всех своими достижениями и мощью? Растворились в гуще веков и народов, оставив лишь следы своего бытия. Но Китай и его народ до сих пор удивляют нас своими достижениями, и чем дальше, тем больше.
Конечно, нужно помнить, что китайцы не только занимались изобретением бумаги, пороха,