Администрация Потемкина, как и прежде, горком с горсоветом, а до них городская управа и магистрат, размещалась в кольце зданий монастыря, упраздненного при Екатерине Великой. Трудно теперь понять, что побудило Священный синод закрыть старинную обитель… Конечно, содержание за счет государства непозволительная роскошь для провинциального городка. Но кроме «классных», оставили-таки в покое свыше трехсот киновий, живших на «доброхотные подношения народа». Возможно, причина крылась в ладной компоновке монастырских строений, образующих подобие средневекового замка. Где поначалу, как в крепости, и дислоцировали гренадерский полк, а после Наполеоновских войн опустевшие казармы отдали под присутственные места.
Советская власть, естественно, снесла колокольни и купола монастырских церквей, соорудив межэтажные перекрытия и прорубив окна в толще стен, превратила храмы в заурядные конторские помещения. Вот так Потемкин и лишился былой златоглавой красы.
Городское руководство к столетию вождя попыталось подновить потраченные временем стены обители, придать тем благопристойный вид. Но штукатурка, не выждав и месяца, отслаивалась и отваливалась ошметками, превращая фасады строений в неприглядную стыдобу. Пришлось отбить прочь непослушную «лепнину» и затеяться с покраской, однако и та упорствовала, не желала ложиться однотонным колером. Вот в таком пестробуром цвете, сквозь который проступал старинный кирпич с отметинами пальцев на ложках, «хоромы» муниципалитета дошли до наших дней.
В ярких солнечных лучах пятнистая фактура придавала бывшей обители загадочную привлекательность, свойственную туристическим объектам. Но, понятное дело, экскурсии в столь серьезное учреждение отнюдь не подразумевались. В вечернем же сумраке здания приобретали тягостный колорит, свойственный «местам не столь отдаленным», так что редкий прохожий отважится ступить под их мрачную сень.
В особенности стоит отметить двери муниципалитета – тяжелые, словно окованные чугунными пластинами, открыть которые уже представляло нелегкий труд, не говоря уж, чтобы проникнуть за порог.
Внутри же здания администрации, связанные промеж себя запутанными переходами, представляли диковинный лабиринт. Человеку, впервые попавшему сюда, нипочем не отыскать нужный отдел или кабинет. Хотя на лестничных площадках висели специальные указатели, но, следуя им, так и будешь в бессилии блуждать по бесконечным коридорам, пока некто смилостивиться и, наконец, выведет в нужное место.
Да и то верно, нечего посторонним и праздным ротозеям шастать по «режимному объекту», предназначенному для собственных «домочадцев», равнодушному к немногим страждущим, отправившимся на поиски справедливости.
Да, стоит только вглядеться в физиономии несчастных страдальцев, оббивающих пороги начальственных кабинетов, так сразу станет понятно то кислое, если не вовсе побитое выражение. Первое, с чем столкнется несчастный проситель, – так это холод и отчужденность, которым веет от столоначальника. Заспанная личина клерка, красноречивее слов вещает: «Как вы все надоели… Покоя от вас нет…» И невольно посетитель осознает, как он мелок и ничтожен с никчемной просьбой, жалобой или еще другим насущным для него обращением.
Но вот должностное лицо делает одолжение и покровительственно принимает испещренный каракулями листок, кладет в стопку таких же помятых прошений. И проситель, благодаря снизошедшего к нему чиновника, мелкими шажками отступает назад, полагая, что полдела уже сделано. Остается ждать благоприятный исход.
Да только не так... Ждать придется долго. Как издавна повелось в присутственных местах – всякая бумага должна отлежаться как минимум неделю. А затем начинается коловращение заявления по столам и кабинетам, пока не отыщет нужного по профилю «эксперта». От того клерка немало зависит – стоит ли дать иску правильных ход, приняв на себя возможный удар, или смалодушничать…
И дай Бог, просьба тронула сердце чиновника, но это в редком удачливом случае… По обыкновению принято заворачивать бумаги обратно – сославшись на веские причины, дать заявителю отрицательный ответ. Короче, попросту отфутболить заявление просителя… И что примечательно – руководство преимущественно ценило чиновника, который сочинял не простенькую отписку, а обоснованное, вразумительное заключение, образец деловой переписки. Ценился такой экземпляр, что бы никакая прокуратура не подкопалась, никакой надзорный орган не шелохнулся... Да и сам истец, осознав тщету собственных помыслов, безысходно разводил бы руками.
Естественно, такое крючкотворство требовало не только сметливости и изворотливости, но и нешуточных знаний законодательства, а также специальных инструкций и нормативных правил. Короче, человек обязан быть докой, мастаком в этом сонме вымученно надуманной казуистики. И при этом бумаготворчество в высших инстанциях нисколько не сокращалось, а росло в геометрической прогрессии, ибо нет ничего проще, как сочинить правило типа «как бы чего не вышло», тут «не нужно изобретать велосипед», а оправдание завсегда под рукой.
Ну а если дело требовало финансовых вливаний, тут уж смело пиши «отказную», не прогадаешь – начальство непременно станет самодовольно потирать руки. А как иначе...
Жители Потемкина считали работников администрации города если не небожителями, то уж непременно везунчиками по жизни. Как правило, редкий горожанин заходит под кров властной обители запросто так, ну или, скажем, из любопытства. Эти старинные здания наделены неким сакральным свойством, отпугивающим праздношатающихся, а по сути, обыкновенных людей, не имевших властных амбиций или желавших покуситься на круг обязанностей, присущих этой власти. Так что для посторонних – тяжелые двери муниципалитета закрыты, как говорится, априори. А уж чтобы стать членом чиновничьей касты, следовало располагать, помимо благоприятного происхождения или родства, крайне редкой способностью «без мыла влезть в душу». Не стоит упоминать о блате или коррупционных схемах… Кадровый вопрос, в силу понятной деликатности, тема, закрытая для посторонних ушей. И нелегко отследить цепочку связей, влекущую к вожделенной записи в трудовой книжке.
Нужно честно сказать, для «новициата» зачисление в штат «властной обители» еще не означало приобретение пожизненной пребенды, то бишь дохода с занимаемой должности. Не каждому дано удержаться у кормила власти, и не только из-за нелояльности начальству или откровенной лени. Тут «всякое лыко в строку», а в особенности не к месту произнесенное слово. В удачном случае отправят работать в подведомственный МУП или иную родственную структуру. В худшем выгонят с «волчьим билетом», так что бедолаге придется покинуть родные края в поисках земли обетованной. Но это – коли не было злого умысла, в противном же случае последуют суровые кары.
Подумаете – враки, что грозит девчушке, стучавшей по клавишам печатной машинки, или теперь – глядящей, вылупив глаза в экран монитора компьютера? Ну, не скажите, как раз из таких робких девочек затем вырастают осанистые тети, считающие себя пупом земли. Эти тетки прошли такую школу иезуитских ухищрений, что не дай Бог стать мужем таковой мегеры – по капле станет кровушку высасывать.
Иной сам уходит, не выдержав мелочных придирок и начальной зарплаты на уровне МРОТ. Другого вышибают пинком под зад, ну или поганой метлой выметают за ворота. Кто пошустрей подыскивают тепленькие местечки в ресурсоснабжающих организациях, а уж безбашенные натуры уходят в коммерцию. Остаются истинные рыцари дырокола и скоросшивателя, как говорится – терпение и труд все перетрут, и за неимением иных претендентов на открывшиеся посмертные вакансии, такие преданные делу люди становятся номенклатурой.
При советской власти случалось, что при очередной чистке рядов руководящие кресла занимали выдвиженцы из производственников. Случалась… Но эти кадры подолгу не засиживались: или спивались, или проворовывались, или не чаяли, как сбежать обратно на родное предприятие. Ибо тяжела ноша чиновника – и по сей день грибоедовское «служить бы рад, прислуживаться тошно» – остается для прямодушных людей главным демотиватором стези столоначальника.
Бытовал, да и не исчез, разряд молодых людей, скажем так – комсомольского возраста, которые без утайки считают, а может, искусно делают вид, что горят страстью послужить Отечеству во властных кулуарах. Это общественники. Глаза активистов сверкают огнем на открытых конференциях и отчетах, сердца пылают задором, они всегда там, где начальство общается с людьми. Молодцы предлагают – возьмите, дяди, к себе… И так мозолят глаза искренним стремлением влиться в ряды строителей коммунизма, пардон, ну сами понимаете – чего… что волей-неволей напористых ребят делают белыми воротничками. Парни поначалу разворачиваются с неуемной прытью, похоже, дело спорится в молодых руках, но по факту это видимость и показуха. Годок другой, и новоявленные клерки с унылым видом слоняются по коридорам муниципалитета, для знакомых выставляют себя незаменимыми персонами, а на деле так… – лишние рты.
Так чем влечет неискушенных людей сладкое слово – власть, ну или хотя бы фантом рычагов правления, разумеется, с дальнейшей перспективой стать в ряды «ордена властителя судеб»? Ответ прост – это упоение ощущением собственной исключительности, избранности, личного возвышения над сонмом людишек-винтиков, владение правом указывать черни, как правильно делать и вообще, как требуется жить…
Паневин Игорь Сергеевич впервые ступил под готические своды старинной обители, еще будучи комсомольцем. Горком ВЛКСМ занимал верхний этаж флигеля, выходящего фасадом на пологий берег реки. Из узких окон открывалась взору необъятная панорама полей и лугов, прочерченных строгими рядами лесозащитных полос.
Комсомолец Игорь считался редким гостем у молодежного начальства, не с руки рабочему человеку обращаться к нему за содействием или иной надобностью. Однако парня частенько озадачивали излишне деловые физиономии комсомольских вожаков, будто и впрямь занятых неким глобальным делом, решающим судьбы людей, да что там… бери выше – человечества. Одно, правда, вызывало зависть к чувакам, подвизавшимся в том горкоме – бойких ребят частенько брали на работу в Комитет госбезопасности, но это происходило до перестройки. Потом чиновные комсомольцы взялись массово пополнять ряды местных предпринимателей, хозяев нежилых помещений. Магазинчики и забегаловки стали расти в городе как грибы, а идейные мальчики превратились в беззастенчивых торгашей.
Но к тому времени и Игорь Сергеевич достиг кое-чего на жизненном пути, так что посещение властных учреждений стало для него в порядке вещей. Приходилось наведываться и в промышленный отдел горкома партии, и к замам председателя, и курируемые теми профильные отделы горисполкома. На
