трибунал за дезертирство» — Угрожал лейтенант. Отец с прежней
решительностью отказался. «Ладушки-оладушки» — тяжело
вздохнув, сказал лейтенант и повернулся, чтобы уйти, но…
Одинокий выстрел гулким эхом отозвался в соснах, потревожив
сонных чаек. Мое сердце остановилось на мгновение. Я видела,
как пуля пронзила грудь моего отца, и как он дернулся, словно
вспомнил что-то.
Вокруг него вспыхнули искры — таинственная
аура древней силы, которую он сдерживал долгие годы, теперь
рвалась на свободу. У него ещё был миг превратиться в волка и
загрызть этого подлеца. Но у него не получилось. Когда долго
сдерживаешь в себе что-то, потом сам начинаешь верить, что
этого у тебя нет. А может, он и не хотел… Не знаю.
Полковник усмехнулся, обнажив пожелтевшие зубы.
— Слюнтяй твой папаша… Я его помню.
— Вы убили ее отца? — Соловейчик подался вперед. — Но зачем?
— Если бы я не был таким жестким, у нас бы некому было воевать.
Выходит, что и девка теперь оборотень.
— Отец надеялся, что проклятие нашего рода все-таки не коснется
меня. — Продолжала Аглая. — Но совсем недавно я обнаружила в
себе эту способность. И решила отомстить.
— Ее надо убить. — Сказал вдруг Соловейчик. - Нам ничего не остается.
— А почему бы нам не послушать про тебя, «рупор современной
эпохи»? — Исаев взглянул на Соловейчика с любопытством. — Или
не желаешь, чтобы она рассказывала?
— Нечего рассказывать. — Вадим Андреевич взял нож, оставленный
Исаевым. — Эта Тварь должна умереть. — Он занес руку для
удара.
Аглая сжалась, ожидая смерти. Исаев молниеносно провел прием, и
послышался характерный хруст. В следующий миг Вадим Андреевич
завопил от боли.
— Ты сломал мне руку!
— Мерзкое создание. — Исаев брезгливо посмотрел на Соловейчика.
— Меня всегда смущала теория Дарвина. По его словам, эволюция
позволяет животному выжить. С каждым новым поколением его
потомок становится все более приспособленным к окружающей
среде. Если следовать этой логике, спустя миллионы лет такого
отбора на Земле должны были остаться только самые сильные
14
виды. А что мы имеем? Человек, царь природы вынужден носить
одежду, дабы защитить свое тело от переохлаждения, жары или
просто от небольшого пореза. А самый простой болевой прием
делает его практически беззащитным. — Он легонько толкнул
Вадима Андреевича, и тот плюхнулся в кресло, корчась от боли.
— В то время, как волк в несколько раз выносливее и крепче
человека. Но кто-то хоть раз видел армию волков, стремящихся
поработить соседнее племя? Только человек умеет собрать
вокруг себя стадо и начать войну. Это наша единственная
суперсила — манипуляция сознанием. Люди постоянно
конфликтует, истребляют друг друга миллионами. И все ради
чего? Ведь порабощение другого человека не сделает победителя
сильнее. Он останется таким же слабым и жалким представителем
животного мира. Но сегодня… — Исаев медленно расстегнул
ремень на штанах. — Сегодня мы начнем с тобой, девочка моя,
новую расу. Расу оборотней! Наши потомки соединят в себе мой
ум и твою неуязвимость. Я видел, как ты двигалась в бою. Это
было нечто! Достойно восхищения! Мы станем прародителями
великого могущественного рода!
Аглая, все еще связанная, чувствовала, как липкий ужас сковывает
ее тело. Исаев, чье лицо исказила похоть и эйфория, навалился на
нее, грубо сминая слабое сопротивление. Ее крики тонули в
безуспешной схватке с мужчиной, одержимом безумным желанием.
— Да. — Твердил он, тяжело дыша. — Сопротивляйся, мне это
нравится. Люблю, когда баба кричит и брыкается. Меня это
заводит. Я могу даже тебя развязать.
Он сорвал с нее веревку, и в этот миг его голова разлетелась на
куски, облепив розовыми внутренностями лицо Аглаи. Тело Исаева
обмякло, безжизненно рухнув на молодую женщину. В холле воцарилась
зловещая тишина.
Вадим Андреевич держал дымящийся пистолет.
— Не надо было меня трогать. — Мстительно выговорил он. — А ты
иди сюда.
Аглая с трудом вылезла из-под мертвого тела полковника.
Полуобнаженная, с испачканным чужой кровью лицом, она источала
животную сексуальность. Вадим Андреевич невольно залюбовался ею,
но пистолет не опускал.
— Зачем ты хотела меня убить? Я ведь ничего не сделал.
— Ты хорошо знал мою мать. Вы были близки, когда учились в
институте. Ты даже писал ей восторженные стихи. Мать тебе
позвонила, впервые за последние несколько лет. Ты ведь мог
поговорить с Верховным Лидером, и отца вернули бы домой. Ты
обещал ей помочь, но ничего не сделал для этого. Ты получил
этот замок, но не получил мою мать.
— Что-то ты такая смелая? Я ведь могу убить, если захочу.
Аглая пожала плечами. Ей вдруг стало все равно, что с ней будет
дальше. Она хотела высказаться.
15
— Можешь… Как убил моего отца. Это ведь ты устроил так, чтобы
его забрали.
Вадим Андреевич осклабился, обнажив фарфоровые зубы.
— План казался идеальным. — Признался Соловейчик. — После
смерти твоего папаши, я бы стал тем другом, который утешит
бедную вдову. А там глядишь, я получил бы все — красавицу
жену и этот шикарный замок. Но Никитина все испортила, и твою
мать посадили. А вытаскивать ее из тюрьмы — нет уж, слуга
покорный! Туда и самого могут запрятать. К тому же, она сама
виновата. Могла бы публично покаяться, и ее бы выпустили… Но,
как и твой отец, она была очень упряма. В итоге, они оба
мертвы… Как и ты… — Он поднял пистолет и нажал на курок.
Точнее, попытался это сделать, но быстрая звериная лапа
полоснула его по горлу острыми, как отточенные лезвия,
когтями.
Соловейчик захрипел, с удивлением наблюдая, как кровь булькая и
пенясь, вытекает на его дорогой азиатский френч.
Окинув долгим взглядом место битвы, Тварь глубоко вздохнула
несколько раз, медленно выпуская воздух. Успокоившись, Аглая
вернула себе человеческий облик.
Дело сделано — месть свершилась. Аглая не знала, что будет
чувствовать при этом. Удовлетворение, опустошение или желание
продолжить убивать тех, кто так или иначе причастен к несчастиям
ее семьи…
Она подошла к окну и распахнула его. В комнату ворвался свежий
утренний воздух. Аглая ощутила прилив радости и покоя. Она дома.
— Как ты это сделала? — Послышалось сзади.
Она обернулась.
[justify]—
