Большая просьба верующим, этот апокриф, творение, ни при каких обстоятельствах не читать, чтобы не испытать глубокий шок в результате пробуждения воспоминаний о написанном всю оставшуюся жизнь. Я предупредил. Не кричать, если что.
Во Тьме, освещённой древними ярко-алыми факелами, грызущими всех, кого могут, и пожирающими всех, кого смогут поймать своими шипастыми клешнями, раздавались крики. В криках этих рвалась бурая плоть жертвы пятерых братьев-охотников, растворяемая ядом из их почерневших от яда острозубых жвал.
И самый старый охотник, насытившись, очень торжественно раскрыл руки, осеменив землю из щупалец на них и пометив одеяния свои торжественные тёмно-бурыми узорами из собственной крови. Все с вниманием смотрели на него с голодом, алчно готовясь схватить его детей и боящиеся сами попасть в его чрево за это.
И факелы алчно готовились сделать это, как ни пытались их много поколений от этого отучать.
Они все видели, что есть всё, что можно, как делали они и делали их предки, хорошо.
Грудь охотника с влажными скрипом разошлась, исторгая под алое сияние десятки толстых и липких личинок, подобных белым опарышам, но размером с ладонь их отца. Лишённые ртов и сплошь покрытые буграми, они начали яростно извиваться, хвататься телами за всех и вся.
Едва всё это случилось, как другие охотники дружно кинулись на них, запуская в них жвалы и мигом парализуя ядом. Те же, кто спасся и зарылся в мокрую грязь, стали так началом нового рода, как водилось до них, а старый Охотник в ярости убил троих своих братьев, обесчестив их трупы, из частей коих за время его обычного обеда родились новые охотники без всякого разума, но очень быстрые и жестокие - новая пища уже для собратьев старого охотника. Двое из юных напали на него и убили в миг его слабости. Насытились им, перемололи в прах и ушли прочь.
И увидели они, что это хорошо.
В это же время случилось обычное для этих пор дело. Один Уцелевший в бойне кровной мести молодой охотник сбежал от очень голодного второго, бросая совсем серое семя в мокрую землю из многих сотен оторванных острыми ветвями деревьев шипастых щупалец на руках. Истёк он кровью, на ветви дерева-невидимки, тихо подстерегающего каждого у самой чёрной земли и творящего из своих тихих дум ловушки с обманными целями, нанизался он. Дерево в тот же миг выпило его и засияло, творя мелкую живность наподобие юного охотника.
Совсем распалось оно на новую жизнь, впитали думы юного охотника и от их тяжести отдало свою жизнь подобным ему.
И по образу хищных факелов, что были и погасли от голода в руках охотника, родились из той жизни подобные ему. А позже из остатков дум того дерева родились жестокие грибы, что залили весь мир своим алым сиянием, а позже пошли войной на оставшиеся в живых факелы. И съели все они друг друга в ярости, и прочие деревья невидимки пали жертвой их. Лишь несколько самых слабых, и потому не замеченных другими, алых грибов осталось в живых.
И, когда весь мир снова в течение тысячи родов стал совсем тёмным, они выросли, обрели силу и заняли место своих предков. Как и место погибших факелов.
Для защиты они обзавелись жгучим ядом, сводящим с ума и быстро вызывающим у всех неумолчный зов к убийству друг друга, дабы кормить светящихся.
И видели они, что это хорошо.
Скрывшиеся в земле дети старого охотника, сбрасывающие семя своё в землю и друг в друга, рождали мелкую живность, тихо пожирая её и друг друга. Лишь один выбрался на поверхность, обретя облик своего родителя, и стал убивать прочих, орошая всю землю и пронзённые плотью тела прочих живых существ семенем, дабы рождалась новая пища и новые источники материалов для жизни. Вскоре встретил он род тех, кто родился от дум дерева и крови убитого им охотника. И убили они его, узнав о его роде всё.
Обретя знания и имея дар творения, они в тот же миг убили его и обесчестили, родив из его плоти полезных себе тварей. И использовали они их вовсю, творили новое и новое. Миры творили они, подобные своему, оставляя лишь нужное себе, а прочее уходило в сырую землю около их домов и в других мирах, дабы питать новых и новых тварей для жизни.
И видели они, что это хорошо.
Так стало им тесно, и начали они жестоко биться за власть и источники пищи, до самого последнего творца в мире. Он, убив всех прочих сородичей, остался один и вскоре вырос так, что вовсе ему не стало пропитания. Обойдя весь мир, весь покрытый хищной и прожорливой землёй, от которой был защищён жизненной силой, он находил и убивал для пропитания всех и вся.
И видел он, что это хорошо.
Не осталось никого, кто мог сладить с ним, и все стали его жертвами. В первую очередь, он долго пожирал своих уцелевших сородичей, высматривал их тремя всевидящими очами со всех сторон бронированной острой головы. Они были меньше его и ничего не могли сделать ему, а он лишь ярился от этого и пожирал всё больше и больше. Его разум, мощь и с ней способность творить новое из собственных дум лишь росли, и творения прочих для защиты от него вскоре все пали.
И снова видел он, что это хорошо.
Настала пора, когда всё же кончилась пища у него. И он долго терзался голодом, который рос и не знал ограничения. Под чёрным голодным до жизни небом и над чёрной землёй искал он себе пищу, находил её и жестоко пожирал всё живое. Мёртвое он оживлял серым сияющим семенем своим из всех щупалец на десяти руках могучих, и со временем эти порождения тоже пожирал. Он сам стал так велик и силён, но ещё большим стал его голод. И съел он всё живое во всей Вселенной. Даже деревья, все до единого, пошли на растопку огня для его трапезы и творение новых вещей под свет грибов, что были ядовиты для всех, даже для творца бесчисленных миров.
И видел он, что это хорошо.
Но голод так замучил, что обезумел бывший охотник, ныне последний творец. Он стал уменьшаться в размерах, пожирая самого себя, пока не стал слаб телом и мал разумом. Но и этого уже не хватало ему для жизни, и в безумии он откусил часть от наименее ядовитых из известных ему алых грибов. Потом ещё и ещё, дурман впитав и лишившись остатков разума. Роковым решением было это. И засмеялись грибы, зная, что случится дальше. Думы умирающего творца рождали лишь неразумных слабых чудищ, а сам он - лишь слепой и неразумный мир, оставшийся после него. В тлен обратился он и обращаются творения его долгих неразумных корчей.
И увидели все выжившие, что это хорошо.
Была зловонная Тьма и оставшаяся после смертельных битв Пустота. Прожорливая чёрная грязь, охраняемая изначальным пульсирующим багряным маревом от огромных грибов, чьё естество - яд. И на грязи этой, почти недоступный её беззубому чреву, весь в плотоядных шипастых червях, что были детьми дум его, пожираемый заживо, лежал уже почти без жизни и извивался в неистовых корчах голода странник в тлеющих серых одеждах. Творец и отец всех павших во Тьме. Отравленный без спасения ужасным дурманом от яда, что вкусил Он с грибами от растущего и пожиравшего его многие дни голода.
И видел он, что это плохо.
Исторгал он отравленную кровь из пор, уст и очей трёх своих. На мокрую и жадную плотоядную грязь, с хриплыми стонами поглощающую всё подряд, падали и падали капли крови Его. Они порождали от мук Создателя в союзе с нею свирепую жизнь.
Она пожиралась своей матерью-грязью сама и пожирала всех, кто был вокруг неё. Не способная творить без уничтожения, сама она теряла силы и становилась всё слабее, ничтожнее. Не могла она умертвить даже шипастых червей, тварей, которых сотворил Он себе на смерть в последний ужин из корзинки алых грибов, ослеплённый мукой голода и привлечённый их смертным сиянием.
Ведь не было Света нигде, кроме как в грибах. Ярко-алого пульса, несущего гибель и голодное безумие всем, кроме грибов. Павшие становились им обедом, тем и жили они. Отрава же быстро пожрала всё измученное тело Творца, обратив его тело в смердящую гнойную кашу для всех. Скользкие рты шипастых детей Творца изрыгали яд, что растворял и сквернил плоть Его. Медленно черви всасывали жидкие остатки, насыщались ими.
И ясно видели все, жившие в грибном багрянце и питавшиеся его хищными думами, что это хорошо.
Ощущал Творец, ещё не павший в объятия небытия окончательно, что в последнюю пору жизни стал пленником своих дум. Последний из своего рода, убивший в кровавой битве прочих. И обратила она мир в юдоль мук, а его привела к смерти. И пал Он, не в силах как-то одолеть распад плоти и рассудка своего. Погас огонь его очей багровых, разум растворился.
И, едва умер Творец, душа его свернулась в плотный огненный клубок, дабы так спастись от пожирателей, что жадно открывали пасти и пытались схватить её. И тогда, в бешеной ярости начали они пожирать все плоды крови Творца, и друг друга не щадили они. Кто был неподвижен, родившись из оголенных костей Творца с зубами Его острыми, впитывали алый свет грибов и рождали в корчах пульсирующие смертоносные и соблазнительные плоды. Пожирали они всех, кто смел подойти и вкусить их. Четыре раза навсегда исчезали, гибли души и тела побеждённых, отдавая всё меньшую силу кучке победивших, что сотворены союзом праха предыдущих и угасающей с ходом битв силой хищной грязи.
И видели уцелевшие, что это хорошо.
А останки, что не могли родить движение, рождали колючие заросли с огнём для приманки, хватавшие всех и каждого, в страшных муках высасывая жизнь. И оставались на месте жертвы пустая отравленная оболочка, которая истлевала в грязь, что потом в этих местах сочилась ядом. И стала тёмная грязь, лишившись силы, мертвой от сока плодов гибельных. И говорили все победившие, что это хорошо, но ступившие в ядовитые лужи того сока, дабы смазать им своё оружие, вскоре корчились в муке смертной.
И пускали вовне они из чрева своего новые более слабые творения перед своим скорым обращением в ничто. Те, кто избегал этой участи, тоже охотно порождали новую жизнь, что вскоре обращала в ничто родителей и предшествующих ей. И не стало скользких червей, что были детьми голодных дум Творца, и всех их потомков не стало. И светоносных смертных грибов не стало. Так на мир надолго пала полная тьма.
И увидели все прочие, что это хорошо.
И возлежал в мёртвой грязи тлевший от смрадного духа смерти Творец, почти обглоданы были члены его и выедены огненные глаза. Никто не замечал сего, ибо погибло в Тени почти всё движущееся, и не оставило
