Давайте ребята, вы знаете слова - все в Подземье впитывают с молоком матери этот мрачный мотив:
В тёмном-тёмном подлунном мире, тёмной-тёмной ночью, лишённые защиты каменистых пещер, бродят тёмные-тёмные личности…
Всё началось с погружения в таинственную жизнь, частью которой нам вряд ли захотелось бы стать, если и прочие её дни заполнены событиями от которых мороз идёт по коже. Это была мрачная фигура женщины чьи пронзительные глаза и отливающие изумрудной зеленью локоны, цвета воронова крыла, навевают мысли об инфернальном чародействе и волшебстве. Вскарабкавшись по узенькой лестнице она выволокла перепуганную прислужницу в ночь игнорируя жалкие возражения. Фонарь раскачивающийся в её руке заставлял тени деревьев хищно оскаливаться линиями, что вытягивались словно иглы, готовые устремиться к любопытным глазам. По мере того как каменная дорога уступала власть заросшим тропинкам, светловолосая Рена вцеплялась в корзинку словно в спасательный круг, двигаясь за мрачной фигурой леди Орхиды. Господин Мормерилл не потерпит слуг не способных следовать указаниям, - она знала об этом, однако ноги продолжали спотыкаться о каждый выступающий корень столь часто, словно пытались удержать её. Возможно, они действительно пытались спасти её от грядущего. Не смотря на кажущееся спокойствие во всех действиях госпожи Орхиды струилось жестокое безумие, рваное, дёрганное, нестабильное. Девушка спотыкается, но госпожа просто тащит её за собой. Девушка отшатывается от мнимого чудовища, а госпожа недовольно понукает её тычками между лопаток. Замирая у стены Рена оглядывается на недовольную женщину, но та нетерпеливо толкает безвольную служанку, заставляя испуганно всхлипнуть. Преграда оказывается более иллюзорной, чем способность девушки сохранять спокойствие.
— Чего застыла? Освободи пол и посвети мне! — от стали звучащей в голосе зеленоглазой женщины остаётся лишь подчиняться. Не прекращая дрожать, Рена отодвигает обширный ковёр, пока в зловещем зале одна за другой вспыхивают семь свечей. Схлынув с пола подобно кровавому морю, алеющий ковёр обнажает мелованные символы, целым руническим кругом. Пол ощеривается ими словно белёсой пастью, принимая в свою колкую сердцевину черноволосую женщину, откидывающую капюшон. Ткань начинает изящно струиться по её коже, открывая со всё большим изяществом обнажённый стан. Жемчужно-белая кожа госпожи светилась изнутри, обладая красотой которая лишь добавляет ужаса происходящему контрастом зловещим, болезненным. Застыв подобно ещё одной восковой свече, служанка становится невольной наблюдательницей мессы столь тёмной, что даже упоминание её здесь кажется кощунством против всего доброго и значимого.
Пока воздевшая руки Орхида наполняет комнату змеиным шипением таинственного наречия, всё более становится очевидным её округлившийся живот. Госпожа дрожит, а следом за ней заходятся трепетом комья земли и камни вздымающиеся, бугрящиеся прежде чем подняться вверх, взметнуться потоком хаоса, мельтешащего в свете свечей. Семь огоньков над лучами пентаграммы заходятся истерической пляской, достигая апогея вместе с экстатическими выкриками, заполняя собой ритуальный круг вместе с телом заклинательницы. Подобно голодному чудовищу огонь слизывает с неё кожу и плоть, хотя на этот бледный жар больно смотреть и без чудовищных подробностей. Когда обжигающий столб гаснет так же неожиданно как разросся, в самом центре выгоревшего круга на изумрудном плаще остаётся лежать очаровательное дитя, придававшееся безмятежному сну. Ужас на лице Рены сменяется растерянностью а затем и восторгом. Опасливо она приближается, а через миг бросается вперёд со всех ног. Прислужница начинает укутывать девочку в нетронутую пламенем ткань, а та распахивает свои пронзительные, невозможно зелёные глаза и пронзительно смотрит на Рену в ответ.
***
Слегка покачиваясь с каждым взмахом вёсел, гигантские грибные шляпки покидают аванпост. Постепенно его серые очертания смываются темнотой словно давно позабытый сон. Три тёмный кругляша, чем материал напоминал пористое дерево или очень лёгкий камень, скользили вперёд, слегка вздыбливая озёрную гладь. Мрак и тишина охватывают нас привычным пленом, сплошь мрак и тишина. Какое-то время новизна путешествия развлекала Ханаан и Торгара присоединившегося к нам, но вскоре и глаза этой парочки заволакивает дымка размышлений. Прошло, наверное, чуть больше двух недель с тех пор как мы покинули Слупладоп. До Греклстью оставалось не больше двух дней пути, обещая долгожданные и заслуженные перемены.
Новые попутчики делили лодку со мной. Поначалу я не тороплюсь тревожить их, принимая тишину как возможность дремать если не рассудком, то хотя бы телом, в попытках восстановить похищенные у меня силы. Дуэргар мерно взмахивает вёслами. Заклинательница вглядывается в темноту. Сила к которой я взывал отчаянно хватаясь за жизнь всё ещё пульсирует в голове. Кажется, что прежде чем достигнуть лодки я бежал тысячу миль и всё в моём теле ещё колотится, ошалело, затравленно, не способное поверить в безмятежность происходящего. Чуждая и изматывающая мощь курсирует по венам, создавая в голове неразборчивый шум от которого не получалось защититься. Пока я сижу плотно смыкая веки перед глазами плывут фантомные ореолы света, как если бы я слишком долго смотрел на солнце, прежде чем запоздало отвернуться.
Нарушая собственные правила, единственным говорящим был Сарит. Налегая на вёсла тёмный эльф успокаивал крохотного миконида, напоминая тому о родной роще:
—Мне хорошо знакомо каково это быть вдалеке от дома и безопасности, но подумай вот о чём - с каждым гребком и каждым новым днём проведённым в лодках мы становимся ближе к твоему дому.
Белые волосы и красные глаза проступали из темноты впереди, накатывая и отдаляясь с каждым усилием. Фигура Тенебрис застыло рядом с ним, я видел только затылок. Кажется, металлическая кошка латала прорехи в корпусе... тяжко же ей пришлось заплатить, чтобы вытащить моё бездыханное тело.
Я в очередной раз клюю носом воздух, проваливаясь вперёд, прежде чем отшатнуться, когда одеяло сна уже почти укрывает усталые плечи. Ханаан касается воды, раз за разом надеясь смыть с рук потустороннюю черноту и кажется ругается, выпаливая под нос сложные и совершенно непонятные фразочки. Задумываясь о самом страшном, я гляжу на её пальцы, едва заметные чёрные на чёрном и наконец решаюсь поговорить о том, что волнует меня каждый раз когда темноволосая девушка вновь появляется, чтобы ещё немного попутешествовать с нами:
—Госпожа Ханаан а... когда мы с вами виделись в последний раз?.. — навряд ли даже хрип в моём нерешительном шёпоте мог передать тот экзистенциальный ужас, коим наполнялось воображение при мыслях о путешествии во времени. Мысль об эффектной чародейке являющейся в очередной раз после длительного отсутствия и знающей обо мне решительно всё пугала меня лишь немногим слабее чем встреча с дорогой подругой, которая глядит в моё лицо без малейшей тени узнавания.
—О... Господин Джар'Ра?.. Не уверена. Трудно сказать - я начисто и вполне намеренно потеряла ощущение времени, углубившись в повседневные заботы. В крохотном измерении которое создал для меня отец довольно трудно отслеживать нечто столь относительное... полагаю прошло несколько дней... может быть неделя. Две - не больше. Зато, с тех пор как я покинула Вас, у меня за домом появилась дверь с Вашим именем! — девушка внезапно затихает, словно сказала несусветную глупость, но всё же продолжает с той же улыбкой в голосе, — Точнее, не только вашим, но ещё и именами Госпожи Аханы, храброго Персиваля и мудрой Тенебрис. Так, что... с момента нашей предыдущей встречи в деревне рыболюдей я только и успела хорошенько отдохнуть, да разок пройти в посторонний портал где познакомилась с Торгаром.
Ах, да - Слупладоп. Краткое упоминание деревни заставило меня вспомнить террор увиденные воочию и снова поверить в реальность этих кошмарных воспоминаний. Наверное стоит рассказать ей, но тут внезапно из прострации выпадает Торгар:
—Познакомилась? Отдохнула? И вот Это я получаю за все мои труды? Неужели я был настолько дурным воспитателем? Боги, где я настолько ошибся, чтобы заслужить подобное неуважение — взрывается дварф, с трудом понижая голос. Мы с Ханаан глядим на него с одинаковыми признаками непонимания, но Торгар продолжает распекать бедную девушку, — Ты бессердечна, дитя! Мне сложно представить, что какие-то там путешествия могли сделать мою родную доченьку такой эгоисткой!
—Что? Доченьку? Но я не...
—Не проявляла и капли сочувствия к старому родительскому сердцу, это верно! Признаюсь честно, я оскорблён.
—Да нет же, — сконфуженная улыбка медленно покидает лицо девушки. Испуганно она поглядывает на меня и отчаянно мотает головой, пытаясь объясниться если не с дварфом, но с остальными невольными свидетелями сцены, — Я пытаюсь сказать - я никогда...
—Никогда не отличалась здоровьем, это верно... — подхватывает брюзгливый дварф, не намеренный сегодня слушать никого кроме себя, — С тех самых пор как я взял тебя из приюта пятнадцать лет назад. Ты тогда ещё была крохой. Когда я только привёз тебя в Греклстью только и кашляла из-за того какой там сорный воздух. Те три года, что ты прожила со мной я всячески пытался тебе помочь - травки там разные, настои для твоего бедного горлышка. Да я даже службу на аванпосте выбил только ради возможности уехать подальше от смога кузниц и фабрик! Я так хлопотал, так заботился о тебе, а потом ты просто взяла и исчезла, даже не попрощавшись!
—О, п-простите... — только и выдавливает из себя вежливая Ханаан, явно не зная куда бежать из грибной лодки от этого потока безумия, [i]— Вы... вы знаете, многоуважаемый Торгар, я действительно не очень хорошо осведомлена о своём прошлом, и возможных воспоминаний - в последнем по большей части виноваты порталы. Моя память вполне могла измениться из-за
