луговая», «белянка рапсовая», «капустница»...– одних определила машинально, других вспомнила. Городские чешуекрылые, беленькие, голубенькие и желтенькие, мелкие, они резвились напоследок, перед наступлением холодов, и были не чета лесным сестрицам, - и по размаху крылышек, и по узорам, - и все-таки это «лориго», бабочки. Сестренки.
Стояло «бабье лето», солнечные лучи прорывались сквозь пожелтевшую тополиную листву и листики диких яблочек. Нюра сняла «душегрейку», в которой торчала за кассой. Последние теплые деньки. Почти лето. Почти жизнь… Бабочкам осталось жить месяц-другой. А сколько осталось жить ей? И что ждет впереди?
Я пожалела о коллекции бабочек, брошенной в Захолустье. Когда в последний момент схватила увесистый альбом, мама накричала на меня. За углом барака на обочине трассы грел мотор бамовский «магирус». Собирались в спешке, по темноте, чтобы не увидели поселковские. По поводу ЧП в барак уже приходил участковый Бадмаев, и сообщил маме по секрету, что следователь хочет всучить им подписку о невыезде. Мама решила отправить меня немедля. Покидала Захолустье налегке. Я успела схватить аттестат. Паспорт обещали через месяц. В последний момент цапнула ракушку. Мама собрала кое-что из одежды. Телогрейку просунула уже в кабину «магируса», чтоб не продуло.
А потом мама заболела, передала землячка, встреченная в городе. Наверняка, от переживаний.
- Чего скисла, подруга? – оторвала от невеселых мыслей Нюра, и грубо рыкнула на застывшего в просительной позе сборщика стеклотары, бомжа в измызганном пуховике:
- Куды ты лапы тянешь, падла! Во, богадельня! Не дадут трудовому человеку передыху. Пиво-то пей, кака печаль, подруга?
Я смотрела на участливое веснушчатое лицо Нюры – та курила, грызла орешки и наслаждалась жизнью. Нет, вряд ли она поймет ее печаль. У Нюры все хорошо. Не раз напарница звала ее домой с ночевкой. Лори сходила в гости, поужинала и быстро попрощалась. После теплого дома с обильной едой, веселой суматохой - варениками с грибами и картошкой, блинчиками с домашним, с дачи, вареньем, возни Нюриных пацанчиков-близняшек, - возвращаться в стылую подсобку, и всю ночь слушать, как пищат мыши? Нет уж, лучше без этих контрастов. Хотя Нюра - единственная добрая душа в чужом городе. Ну, не единственная, конечно, но других она не знала.
Первое время я высматривала среди прохожих любимую учительницу, Марго, хрупкую и чуткую Рубиновую Розу. Однажды она с бьющимся сердцем, придерживая дужки очков, побежала, ловя ускользающий шлейф дорогих духов, за цокающей каблучками молодой женщиной в шляпке, светлом плаще с газовым шарфиком, модно одетой, на шпильках, – только такой и должна быть Рубиновая Роза! - но обожглась о взор удивленно-распахнутых голубых глазищ. Увы, эти прекрасные глаза не были серыми и не обрамлены оправой очков.
О да, она же обещала ей очки! Такие же изящные, в тонкой оправе, оттеняющей магию очей. И да, они бы создали в этом городе тайное общество, заговор очкариков против остального мира.
Старенькие очки мешали. Во время изматывающей тряски «магируса» клевала носом в кабине грузовика, клонило в сон, роняла голову на грудь, вот дужка, видать, и расхлябалась. И так держались на соплях. Точнее, на слезах. И теперь они бы съехали с носа, кабы не бельевая резинка на затылке. Где же РР? Она обещала оправу. Настоящую.
Сквозь уродливые очки жизнь казалось конченой в неполные семнадцать лет.
Пленка 15с. Лори. Разбитые очки
«Девонька, - говаривала Гала-Концерт, - бывает, надо дойти до дна, чтоб оттолкнуться и всплыть». Наверно, в этом нехитром рецепте житья-бытья был секрет неиссякаемого оптимизма барачной красавицы Захолустья, грешной и чистой, битой и неотразимой, даже с замазанными синяками, он и заставлял ее неустанно наводить «марафет».
Первым делом Борис купил мне очки – дорогие, заграничные, легкие, пускающие золотые зайчики в матовой глубине витрин, в которые я теперь украдкой гляделась. И мне нравилось мое изображение. Уродливые «велосипеды» полетели в урну. Боря уверял, что новые очки мне идут.
К хорошему привыкаешь быстро. Как может чувствовать себя молодая девушка, пред коей с появлением во втором акте драмы любимого мужчины открылись новые горизонты? Ага, на седьмом этаже как на седьмом небе. И тут этот нелепый диагноз!.. Чума двадцатого века, блин. Хотя чумной и кровавый век был на издыхании… Авось, что-то напутали с анализами ученые доктора? – вопрошала я. Вопрос повисал в воздухе. Боря смотрел в сторону и пытался увести разговор на другие темы.
Гала-Концерт оказалась права. Я была не готова к резкому всплытию: поперхнулась кислородом, едким, разъедающим…
После объявления диагноза в новой моей жизни ничегошеньки не изменилось. Никаких ужасов. Все так же светило солнце в окна нашей квартиры на седьмом этаже, зеленела травка у забора на обочине двора, все так же изо дня в день дрались воробышки на балконе из-за крошек, разложенных мною на фанерке. Все так же ровно в полседьмого утра брехал соседский пес, вислоухий лабрадор, обрывая поводок перед прогулкой.
И волосы росли, как обычно, и отросли, вполне годные для завивки и прически. Правда, говорят, что они и у покойника продолжают расти... Не зря мама запрещала в детстве остригать косы, даже одну. Какое-то шаманское поверье, нельзя трогать вплоть до замужества. А то укоротится жизнь, типа того, кошмар. Как я с ними мучалась в школе! Дело не в том, что мальчишки дергали за косы. Подергали и перестали. Мыкалась сама мама, постоянно заплетая их. Первым делом в городе я избавилась от этих чертовых кос. Зашла в первую попавшуюся парикмахерскую – она оказалась мужской, показала на косы и сказала, что у меня нет денег. Парикмахерша обрадовалась, попросив вместо платы мои волосы. Мне было все равно. Ну и обкорнала под пацана. Лишь потом Нюра просветила, что такие волосы, как у меня, жесткие, длинные, дорогого стоят. Ладно, проехали.
Уколов я боюсь с детства. Кололи витамины по настоянию Бориса. Чтобы повысить этот чертов иммунитет. Сведущие люди знают, что это самые болючие уколы. По сравнению с ними противный рыбий жир - детский сад. У меня было маловато гемоглобина. Сказывалась эвенкийская кровь: анемия, малокровие, типа того. Хотя этой самой орочонской кровушки у меня было и в самом деле всего-ничего – не более четверти, говорила мама, и пыталась растолковать нашу родословную. А как же, блин, польза от смешения кровей? Не в моем случае, пожала плечами то ли гематолог, то ли гепатолог, неприятная особа по фамилии Нехурова – с неживым лицом в квадратных очках. Частица «не» была ключевой, отрицательной в ее ФИО. НЕкрасивая тетка.
Я пыталась понять, почему мне не повезло с генами. При этом вечно путалась в именах бабушек и дедушек, дядь и теть, чем выводила из себя маму. Одно я уразумела: моя бабушка, эвенкийка с русским именем Марина. Когда я ходила под стол пешком, видала ее, темноликую, со сморщенным печеным личиком, - так эта бабка по молодости (оказывается, бабки бывают молодыми, хотя это никак не укладывалось в моей головке!) приехала по каким-то надобностям в райцентр, где закрутила шуры-муры с геологом. И вся любовь! Рожала Марина прямо в тайге, ее муж дед Дямбу Найканчин, все звали его Димой, загнал ездовых оленей и, не доехав от стойбища до фельдшерско-акушерского пункта в Варваринске ничтожных полста километров, под открытым небом самолично перевязал пуп жене. Молчаливую тайгу огласил победный ор младенца – с ближней лиственницы с криком вспорхнула птица, с ветвей сполз пласт снега. Так явилась на свет моя мама. Стоял пятидесятиградусный мороз. Дед Дямбу обрезал пуповину охотничьим ножом, прижег живот роженицы водкой (берег для подобающего случая), торопливо сунул мокрый комочек в овчину и глотнул той же водки из горлышка, закусив снежком.
Шаман изрек, что крик черной птицы в момент рождения – добрый знак.
И впрямь мама уродилась здоровенькой, закаленной на морозе. И никакие витаминные уколы ей были не нужны. А тут уж сказалось смешение кровей – к шаману не ходи. Дед Дямбу отлично знал, откуда у него рыженькая дочурка, но никогда ни единым словом, ни единым пальцем не укорил жену.
Вот я и боялась, что в страшном СПИД-Центре будут колоть болючими уколами. Оказалось, надо всего-навсего пить таблетки, например, сорбифер. Ну да, регулярно кололи вену для анализов, ну, это и обычные люди терпят.
«Обычные люди». В смысле, практически здоровые. А я выходит, «теоретически» здоровая. Необычный я человек, блин.
В последнее время часто простужалась. Достаточно было малейшего сквозняка. И еще потела по ночам. Подушка по утрам была мокрой. Кот Кеша, принюхиваясь, поводил усищами и неодобрительно фыркал.
Пленка 16с. Бассаров.Casusbelli
Еще Гоголь подметил, что провинцию отличают «чудовищные покушенья» на столичную моду. Это дремавшее в Восточной Сибири чудище коллективного бессознательного очнулось и явило свое рыло с началом реформ и заигрываний с Западом. Если обувной магазин, то «Манхэттен», если женский, то «Tet-a-Tet», если закусочная, то «Маленькая Италия», при этом под видом итальянской пасты здесь подают слипшуюся лапшу, закрашенную чем-то красным, а вместо салфеток на шатких столиках торчат рулончики туалетной бумаги. Да еще норовят написать вывеску по-аглицки, нередко с ошибками. Я видел сауну с неоновым табло «NewYork», но внутри с неистребимым кислым духом мелких прегрешений и мутным бассейном-корытом, а вызванные сюда «девочки» с ходу раздевались догола. Долой совковость! Короче, Нью-Васюки.
Понты погубят Россию.
Из того же разряда – ресторан «ВИП». Ой, извините, «VIP». Трехаршинными буквами поверх дверей. Дурновкусие, однако, но другого не водилось. Хотя готовили здесь сносно, да и то потому, что шеф-поваром была бывшая зав столовой обкома партии. Ресторан считался лучшим в городе. В нем могли подать блюда бурят-монгольской кухни.
Сюда я и послал Татьяну. Сделать заказ. Надо было проводить дорогого гостя. Дорогого в прямом смысле. В смысле реальной выгоды и суммы сделки. Весь штат «Белого квадрата» стоял на ушах. Борис-два нацепил галстук. Алдар возил продажного чиновника из Москвы на Байкал, в дацан, на минеральные источники. А Татьяна, отводя прицельный удар от себя, «организовала» гостю «девушек поприличнее». Гость, правда, забраковал их в номере «люкс». Выручила Танина подруга, симпатичная бурятка, мечтавшая перебраться в столицу. Экзотика хорошо продавалась.
И в самом деле, ВИП. Очень важная персона. Ресторан «VIP» тут что лыко в строку.
