Пока застыженный баловень пикировался с укоризненной девушкой, Андрюша, почему-то улыбаясь, провидчиво посматривал на них.
- Ну всё, мне пора. Сынишка с мамой дома заждались. – Мальвина быстренько чмокнула в щёку русоголового агнеца, погрозила кулачком балованному чёрту, и заспешила к маршрутному автобусу.
- Хорошая девушка, - кивнул дурачок ей вослед, с толстым намёком.
Баловень удивлённо воззрился на него:
- Ты на что намекаешь?
- Женись на ней, - просто и ясно благословил их Андрюша. – Лучше тебе не найти.
- Почему это? Или я нехорош для королевы?
Дурень искоса оглядел стройную симпатичную фигуру, идущую по городу рядом с ним; и тихонько вздохнул, что не он это сам. – Ты ужасно красивый. Как говорит мой добрый батюшка, ты настоящий самолюбованец. И для того чтобы смирить неудержимую перед миром гордыню, оставшись гордым но милосердным, тебе нужна верная и любящая девушка. Это она.
- Она что – меня любит? – В ярых глазах и в хриплом голосе Назара полыхнула какая-то затаённая, сокровенная надежда.
- Да. Батюшка говорит, что мне дано видеть чужие души – как в мультиках.
- Да ты гонишь, и врёшь.
Баловню сейчас очень хотелось поверить словам этого наивного дурачка: его внутри, там где сердце, разносило так, что большая часть уезжала на той самой маршрутке, а другая улетала в небеса.
- Я не вру никогда. – Андрюша своей правдой был непреклонен.
- Почему? Не умеешь? так я научу.
Назар теперь нарочно ёрничал над дружком, и над собой; он пустой трепотнёй забалтывал своё слишком для него мягкотелое, нежное прозрение.
- Зачем учиться врать? – возмутился губастенько дурень, обиженный словно мальчишка. – Тебе ведь потом самому стыдно и страшно всё будет. Даже если другие не узнают про ложь, она тебе спать не даст.
- С чего ты решил? – Баловень потёр ладони от удовольствия, вызывая дружочка на яростный спор; он стучал предвкушённо копытами и радостно вилял хвостом. – Это правда за миром следит, и бодрячит в тревоге – а ложь, как кошка, нагадит назло по углам и дрыхнет на диване спокойненько.
- Спокойненько?! да ведь обманы приносят всем горе, и тебе тоже, и даже страшнее выходит когда обманываешь сам себя.
- Глупости, себе я не вру. – Лицо Назара оскалилось улыбкой; и её оскал зажил самостоятельно, как будто требуя себе отдельную жилплощадь в теле. – От себя я прячу ту правду, которая мне неприятна. Надо просто загнать её поглубже вовнутрь, заесть мясом и фруктами, а потом принять слабительное – и пошла она прочь. А ещё лучше сразу резать насмерть острым ножом: я прижимаюсь щекой к её тощей груди, словно навеки влюблён, и туда где громче стучит, я вонзаю свой штык – терпи, милая, сейчас всё пройдёт.
С белых ухоженных клыков, с прокушенной губы, уже капала кровь. Не невинная, нет – ведь правда всегда виновата. Пред каждым.
- Боже мой, - вздохнул утомлённый рассказом Андрюша. – С такой тяжкой мукой ты в мире живёшь.
- Ну и что? Меня это не напрягает, потому что у многих людей ещё хуже. Зато я имею свой банк, власть и деньги.
- Это всё мелочи, грош на сердце. Вот в следующий раз я сведу тебя в одно чудесное место.
- Замётано. – И баловень весело рассмеялся над впечатлительным дурнем.
Был осенний солнечный день.
В такие погожие деньки почему-то всегда тянет по воздуху то ли тлеющим где-то торфяником, а может подожжённой косовицей с убранных полей. Запах костров ароматит в носу волшебные волоски памяти, а те навевают воспоминания детства - когда довольная урожаем семья радостно спекала на огороде картошку. И снедала её со свежими помидорками, лучком, и сальцем от доброй соседки.
В жизни Назара таких дней было мало: раз, два, и обчёлся – пока не умерла деревенская бабушка. А сам он давно уже городской житель.
- Ну что, господа?.. –
Баловень обернулся от широкого окна высотного небоскрёба в зал заседаний правления финансового банка:
– Вы решили, как нам увязать нашу рекламную кампанию с большой закредитованностью физических лиц? Мы больше не можем так просто выдавать – я бы даже сказал потворствовать выдаче денежных средств на любого предъявителя паспорта… Что это за слоган в рекламе – сто процентов одобрения? Кому – лентяям, пьяницам и бомжам? Нет. Любой порядочный гражданин, занимающий у нас средства или вносящий свои деньги, должен крепко – я бы даже сказал мощно знать, что наш банк не сотрудничает с нижайшими категориями человечества. Милосердие и сострадание, конечно, заслуживают почестей от нас – но только из наших мягкотелых сердец, а не из сейфов… Кто согласен со мной, или против моих веских доводов – попрошу высказываться. -
Назар гордо задрал подбородок, и обвёл надзирающим взглядом всех сидящих за длинным столом. Он уже понимал, что сейчас будет: одобрительный визг, обличительный вой, кряхтенья сомнений, и стоны о падении прибыли.
Животные – тихо и гнусно подумал он о соратниках.
Вот заяц. Он почти как немой – его губы залеплены скотчем; а левая задняя кем-то подбита. Убежать он не сможет, и поэтому слово боится сказать.
Это толстый медведь. Его рыло отвисло навеки, и брюхо как бочка. Теперь уж ему ни за кем не угнаться, а рычать за свой карман, за утробу, он будет громко.
На дальнем краю стола сидит поджарый волк. У которого пока нет своего личного логова, кабинета: но судя по крепким клыкам и яростной хватке, всё это скоро появится.
Ведь ему помогает хитрюга лиса. Она здесь уже давно живёт тихой поживой: то мясца себе отщипнёт, как будто в курятнике, а то деньжат умыкнёт из артельного бизнеса.
Потому что ёжик-бухгалтер за ней не присматривает. Он уже свернулся в клубочек на старости лет, чтобы шумная банковская бестолочь его не застукала. Чтобы все неприятности минули, канули в лету.
Спокоен только седовласый работник бобёр. Этот храбро на стуле сидит, и степенно всех прочих оглядывает. Ему некого бояться с такими зубами, с бедовым хвостом – он сам любому лапу отхватит.
Назар здесь над всеми, над схваткой – как мудрый мускулистый обезьян с орлиной повадкой. За людьми наблюдает. Кто кому едва руку протягивает, или кланяется небрежно. Кто всех ниже согнулся – тем помыкают без робости, иногда лишь жалостливо гладя по голове. Но если бы этот согнутый вдруг оказался жердёй до самого неба, в кресле начальника – то злее бы не было врага для всех остальных. Низкая падаль умеет мстить изощрённо: и он бы нарочно сделал двери к себе ниже пояса – чтобы во грязи ползли, чтоб червями у его ножек елозили.
Только не его нынче время, другие в фаворе. Завизжала гиена, от нелепой потешки соседа-шакала до слёз хохоча, и хоча укусить за ехидное рыльце. С нею рядом прихрюкнула боязливая свинья-счетовод, и угодливо завиляла хвостом.
Назар снова встал над столом:
- Я вас выслушал очень внимательно, господа. Одних из вас беспокоит снижение банковской прибыли, если мы начнём проводить в этих стенах естественный отбор человечества. На это я отвечу, что невозвратность кредитов нечистоплотными людьми достигла пика своих значений, и вполне может случиться обвал финансового рынка. Другие тревожатся за то, как мы будем производить калибровку новых вкладчиков и заёмщиков. А на это в наших серверах есть обработка персональных данных, в союзе со всеми прочими компаниями… Господа – из двух зол надо выбирать меньшее. Лёгкий спотычок лучше тяжёлого падения и банкротства. Именно с идеей фильтрации наших клиентов я выступлю на собрании акционеров – и надеюсь, что сумею их вразумить. -
Назар повернулся, и размашисто прошагал снова к окну. Хозяин: он сначала посмотрел в даль, словно собираясь взлететь – а потом вперил вниз свои зоркие очи, выгадывая людей и зверей под ногами.
У его блестящего лимузина – там, в самой низинке первого этажа – стоял немного лопоухий Андрюша, топорща своё левое ухо из-под вязаной шапочки. Он чуточку переминался с ноги на ногу в новых войлочных ботах.
- Так, уважаемые господа! –
Баловень встрепенулся, и расправил плечи как крылья, будто и вправду готовясь слететь с двадцать пятого верха без лифта. – Мне нужно отъехать по делам, и мы на сегодняшний день закругляемся. Но я прошу вас продолжить обсуждение этой темы между собой, в курилках и в кабинетах. -
Назар спустился вниз, улыбчиво прошёл через холл; и затаённо остановился меж стеклянных дверей, с интересом наблюдая за дурнем. Его совсем не волновало, что подумают о нём подвластные сотрудники: наоборот – приятно было чувствовать себя переодетым калифом средь простолюдной толпы. Он мог даже вытащить и съесть кусок хлеба из мусорной урны, причём на глазах у людей – уютно сознавая, что дома его ждёт чёрная икра на огромнейшей ложке.
И сейчас этим самым куском хлеба для него был Андрюша. Затрапезный, бедноватый, чуточку с плесенью – но ужасно родной и вкусный. Наверное потому, что до этого мгновенья баловень никогда не едал чёрного-пречёрного хлебца. С младенчества в их богатом доме кушали только белые булки, торты и пирожные.
- Привет, – поздоровался он, подойдя со спины к дурачку.
Тот даже не вздрогнул, а только улыбнулся как-то восхищённо, предвкушаемо – как будто фокусник, готовящий волшебство.
- Замёрз, наверное? Садись в машину. – И Назар брякнул ключами, висевшими на позолоченном брелке.
- Нет. Мы пойдём пешком. Тут недалеко. – Андрюша сказал это так просто и уверенно, что спорить с ним стало бесполезно. И они пошли.
Вот ноги и ножки идут по дорожке. Теперь уже рано темнеет, и вдоль паркового тротуара начинают зажигаться электрические фонари, своим обликом и всем фонарным поведением очень похожие на газовые, старорежимные. Тогда по этим улочкам вот так же шагал старый шарманщик Карло с деревянным буратинистым сынишкой, и ненавязчиво учил его жить, чтобы не попадаться на зуб всяким обманчивым пройдохам.
Назар нарочито сбавляет свой шаг, чтоб Андрюша не семенил за ним как мелкая собачонка – а тот нарочно расставляет пошире ходульки, чувствуя себя равным.
- Я правильно иду, дружок?
- Да, это прямо за церковью.
[justify] -