Надо бы нанять няню, но это, пожалуй, в будущем, Лори. Пока мы с Варей не можем позволить себе лишнего – в прошлом я изрядно потратился на лекарства, продал машину, взял другую, подешевле, до сих пор расхлебываю, да и няни нынче дороги. Выяснилось, что девочку растить сложнее. И дороже.
Дорогая моя девочка. Начиная с ночного горшка и кончая косметикой. Последнее в среднесрочной перспективе. Если доживу. Надо бы дожить. Меня пытались познакомить с кем-нибудь, но я ссылался на нехватку времени. Времени и впрямь мало осталось. Любимый кот Кеша, и тот от старости перестал убегать из дома по весне. Целыми днями лежал на телогрейке. На твоей телогрейке, Моя Бабочка.
Надо бы поторапливаться жить. А это в условиях надвигающегося кризиса среднего возраста целое искусство.
Я пытался приучить дочку к кукурузным хлопьям с молоком, потому что это очень удобно - для взрослых, разумеется. Но вредная Варька вцепилась в манку недетской хваткой. А женской истерики я не переношу. Пришлось самому налечь на стратегический запас кукурузных хлопьев, присланный из Соединенного Королевства.
Варвара восседала на ночном горшке как на троне. HerMajesty. Дорогая моя девочка.
Однако я отвлекся. Дело-то к концу.
Вершинный альбом «битлов» AbbeyRoad оканчивается печально, торжественно и красиво. Как и полагается - композициейTheEnd. Точка. Как навершие буддийского субургана, символизирующее одну из пяти Первооснов - Воздух.
Удивительно, что FabFour , эта лохматая ливерпульская четверка, 25-летние парни, юнцы в сущности, с лапидарностью мудрецов сумели выразить смысл бытия: «Любовь, которую получаешь, равна той, что даешь».
Взаимоотношения «битлов» с миром уложились в восемь лет. Как и наша история с Моей Бабочкой. С первого взгляда - WhenIsawherstandingthere – там, в бараке, и до TheEnd. И последующей, незапланированной, ошибки. Короткой песенки - симфонии.
Прокручивая диск-гигант LP еще с конца 60-х и по сию пору, поклонники поражались и поражаются явной «опечатке» виниловой эпохи. После конечных аккордов, после минутного шипения звуковой дорожки, нежданно вклинивается, как дитя в разговор взрослых, несерьезная песенка, несерьезной же длительности:
Her Majesty's a pretty nice girl. But she doesn't have a lot to say. Her Majesty's a pretty nice girl. But she changes from day to day.
«Ее Величество — очень красивая девочка, но ей совсем нечего сказать. Ее Величество — хорошенькая девочка, но она меняется день ото дня».
Это техническая ошибка, признали позже битлы, и ее, разумеется, обнаружили сразу, в студии. Миленькая песенка, детская такая. Черновик большого замысла. Однако никто из музыкантов не попенял звукорежиссеру и технической обслуге. И по зрелому размышлении все четверо порешили оставить песенку в окончательном варианте альбома.
Поначалу это меня раздражало: уходя – уходи. Английская, кстати, поговорка. Но потом привык, а теперь не мыслю рок-альбом всех времен и народов (не мое определение) без «опечатки» в его конце - после конца.
Варя – божественная опечатка ВИЧ-диагноза.
Так и великий русский классик, когда ему указали в типографии - не на опечатку, нет – на некую корявость изложения в нескольких местах текста, оставил их, эти корявости.
«Любовь, она с говнецом», – говаривала баба Чеба, вычищая Варькины пеленки от какашек. А они порой бывали обильными. И запах стоял на всю квартиру.
То, о чем давно знали в народе, на обретение этого знания мне потребовалась вся жизнь. Намотать сопли на кулак. Лишь вдоволь навозившись с изгаженными пеленками, обоссанными простынками, надышавшись мерзким, как ни крути, запашком, я полюбил дочку еще больше. Но когда стихал дочкин ор, и она затихала в обнимку с плюшевым мишкой, в памяти пробуждался аромат детской присыпки, пальцы покалывало от ощущения нежной кожицы Вареньки. И это придавало сил.
Любовь неотделима от гениталий и человеческих выделений (между мужчиной и женщиной в том числе), неприглядных на взгляд приличных людей. Принимая человека таким, каким он есть, - и в немощи, в болезни, в старости, в плотской хили, - вы расписываетесь в любви к нему. Любовь, повторяю, это субстанция, что не пропадает после секса.
Кстати, о бабе Чебе. Она ушла от меня. Как ни странно, по любви. Оказалось, Борис-два, мой главный инженер, которого она встретила на моем бракосочетании, ее школьная любовь. Точнее, «бегал» за ней он, а она, красавица, отвергала его, низкорослого большеносого еврейского мальчика. Став пожилой и бездомной, она вспоминала тех людей, которые искренне ее любили, и чьи чувства она не ценила. Наш «свадебный вечер» стоил хотя бы того, чтобы остаток жизни Ульяна провела счастливо. А осиротевший после смерти жены мой тёзка, безутешный вдовец (им я себя не считал), ожил на глазах, стал шутить, приносить на работу бутерброды, приготовленные новой спутницей жизни.
Рыбы не помнят своих детей (есть книжка с таким названием). Свою няньку дочка стала называть мамой Чебой. «Мамой стал!» - победно кричала Варюха, сидя на руках у няньки, едва научилась говорить. А вот Лориго, свою биологическую мать, Варежка не поминала вовсе. Она ее попросту не знала. Не в этом ли состояла мудрость Моей Бабочки, в фазу «бардо» сознательно охладевшей к дочери в последний месяц своей жизни?
После ухода «мамы Чебы» дочка вцепилась мертвой хваткой уже в меня, подвывая: «Ты, ты мама…». Если бы не плюшевый медведь, с которым привыкла спать, ситуация была бы «туши свет». Тогда-то оценил былое присутствие мамы Чебы в доме. С ее приходом я отпустил приходящую уборщицу тетю Пану.
И я сполна хлебнул говнеца и запашка прокисшей мочи, погружаясь в пучину любви. Мысленно я называл дочурку Ее Величество. Когда она хныкала, требуя молока или сока, бормотал на ходу: «Сию минуту, Ваше Величество…» Как и в коротком битловском творении, ей совсем нечего было сказать. Говорила она плохо, а угадывать пожелания Ее Величества я, подобно маме Чебе, еще не научился. Но Ее Величество — хорошенькая девочка, и она меняется день ото дня. Однажды утром она внимательно посмотрела своими серыми глазками, - как у матери! – и внятно сказала: «Ты не мама, ты па-па!». И с каждым днем наращивала свой словесный запас. Правда, в совершенстве освоила и слово «дай». Действительно, эта девочка - черновик большого замысла.
ChildisFathertotheMan.**
Из-за Ла-Манша позвонила Татьяна и прокричала, что может найти хорошую няньку, рекомендации отличные, от лучших домов. Это что же, гувернантку выписывать из-за границы? – ужаснулся я.
Сам заварил кашу – сам и расхлебывай.
__________________
*Из завершающей композиции альбома «AbbeyRoad» группы TheBeatles (1969)
**"Ребенок - отец человеку". Дебютный альбом культовой группы Blood, Sweat & Tears (1968) в стиле джаз- рока с элементами психоделии и классической музыки.
После того как, полусонный, чуть не уложил дочку мимо кроватки (успел перехватить тельце у самого пола), купил ночник-бра. По ночам, расхаживая по квартире и укачивая ревущую Вареньку, видел в окне светлое пятно: там тоже не спали. Это бодрило. Но как ни вглядывался в ночь, не мог разглядеть силуэты в белесом квадрате дальней пятиэтажки – мешал тюль. Только в артиллерийский бинокль угадал контуры настольной лампы. Тем не менее, нет-нет да и бросал взгляд в заоконную мглу: на месте ли мои братья-сестры по счастью? Светящееся окошко изгоняло из черного квадрата собственного окна мрачные мысли. «Период окна», блин: вполне могло быть и несчастье – близкие, например, ухаживали за тяжелобольным...
В итоге однажды уснул на рабочем столе в обнимку с толстой папкой техэкспертизы. Дела на фирме шли хуже и хуже. Борис-два уже не раз заводил разговор о банкротстве.
Срочно требовалась нянька, но платить по новым расценкам я уже не мог...
Нежданно помощница нашлась.
Раньше я любил душевно покуривать на балконе. На седьмом этаже ветер ощущался полнее. А вместе с ним – кручение земного шарика. Еще в пору службы в гаубичной артиллерии я был поражен в сердце салабона-первогодка баллистическими поправками на боковой ветер, но еще больше - поправкой на вращение Земли. И это влияние зыбкого и незримого на стальную кумулятивную, казалось, несокрушимую волю, судя по цифрам в мятой тетрадке нашего лейтенанта, было реальным, а потому загадочным. Позднее, на втором году службы я давал задание расчету и уходил в монгольскую степь. И лежал по часу, уставившись в Хухэ Мунхэ Тэнгри, Вечно Синее Небо, за что однажды схлопотал наряд вне очереди. У меня тогда еще не было девушки, ни по переписке, ни по жизни, какой-никакой сексуальный опыт был, а вот девушки не было, и я мечтал о ней. И о маме. Ибо все солдаты мечтают о маме, но стыдятся в том признаться.
Мне потом часто снилась степь. Снилось, что лежу, раскинув руки, примяв высокие травы, а они клонятся пушистыми метелками, щекочут лицо и голую грудь. Хорошо лежать так после долгого бега, не думая ни о чем, щурясь на яркую синеву, слушать, как шмелем гудит, нагоняя истому, ветерок над головой, и, пока сохнут струйки пота, затылком ощущать, как медленно и величаво проворачивается степь... Мама, молодая и красивая, пришла босиком по этой степи, положила на лоб, теплый от солнца, шершавую, в мозолинках, ладонь, голос ее взмыл над долиной, отразился в хрусталиках синего-синего неба. Я, маленький мальчик, чуть не заблудился в лесу, но меня вывел к знакомому озерку с зарослями осоки и хараганы сладкий запах маминых подмышек. Где же ты так долго была, милая? Лодка мягко оттолкнулась от берега, поплыла, раздвигая кувшинки с белыми цветами, легкая рябь добежала до белых гусей. Вздымая радужную пыль, птицы взлетели, оросив лицо, овевая грудь прохладными крылами...
Я просыпался на мокрой холодной подушке.
В 90-х годах пошла мода зарешечивать балконы железной арматурой, даже не мода, а насущная необходимость – участились случаи воровства продуктов с балконов, даже с верхних этажей. Дело не в Карлсоне, который живет на крыше. Прочитал в газете, что воришки безо всяких пропеллеров за спинами обчистили квартиру. Пустили в ход альпинисткое снаряжение - спустились на балкон с крыши. И все равно я упрямо противился общему поветрию. Решетки мешали чувствовать ветер. Так же думал Кеша, который любил свешивать рыжий хвост с перил и меланхолично наблюдать
