были вырезки, заметки на полях рукописи, напрямую не относящихся к теме. В основном, всякие научные данные. Я не знал, что с ними делать, а потом вставил в ткань повествования под рубрикой @info_Klio, добавив кое-что из Сети.
…Однако эта сага меня достала. Я забросил писанину, стал забывать про него. Но случайно встретил Бассарова в торговом центре. Он еще больше поседел. Лоб прорезали морщины. А мужику и сорока нет … Лишь римский нос был по-прежнему прям и упрям. Я предложил отметить нечаянную встречу, но друг был за рулем. По мышкой он тащил что-то плоское и квадратное. «Учебная доска для дочки», - пояснил Борис. Я спросил, как растет дочь, и вообще, как, мол, дела, старик. А Бассаров, тоже с опозданием, вдруг поинтересовался, как там наш общий «проект». Сказал больше из вежливости, видно, охладел к нему, и по прошествии лет сожалел, что втравил меня в сомнительное дело. «Серенус, я не настаиваю, тема того… не ходовая».
Придя домой, наткнулся в темнушке на коробку. Жена (за то время, что длились мои отношения с заказчиком, я успел жениться) ворчала, что эта «хламида» путается под ногами и ее давно пора выкинуть на свалку. Я вспомнил, что в ней папки, книги, кассеты от Бориса. Потащился было с этим хламом к мусорным бакам во дворе. И заказчик не настаивал. Но в последний момент стало жаль. Чего жаль, так и не уяснил.
Хорошо, что не выбросил. Через неделю позвонил Борис, и сообщил, что написал своего рода послесловие к «главному приключению своей жизни», как он выразился со смешком. «И к самой жизни», - подумал я, но озвучить в трубку не осмелился.
«Ну, старик, ты же спрашивал, как дела, как дочка, - выдохнул в трубку Бассаров. – Вот я и написал... - Помолчал. – Я бы не стал ворошить, но ты сам сказал, помнишь?»
Я не помнил. Но сразу понял, о чем он. О давней встрече. Выйдя из кафешки, при расставании задержал свою руку в моей.
«Скажи, Серенус, как тебе вся эта история… - Он помялся. – Моя история. Моя и Лорина. В целом… в двух словах».
«В двух словах. Это… - я призадумался. - Это история любви».
Борис вздохнул, взглянул в небо.
«Спасибо, старик…»
Товарищ помял сигарету, но так и не раскурил.
«Но… Она не кажется тебе странной? Только честно».
Какой-никакой любовный опыт имелся и у меня.
«А какая любовь не странная?»
Борис помял мое плечо.
«Спасибо, Серенус».
Так, слово за слово, незаметно для себя, с подачи друга студенческих лет я опять втянулся в писанину и за полтора месяца, невзирая на ворчанье жены, оформил многострадальную рукопись в приемлемый формат.
Так, эта аморальная история, стигматизированная «чумой ХХ века», шагнула из прошлого столетия в век ХХI-й, стала вполне себе moralite. А Бассаров влип в историю, как в паутину, вслед за своей бабочкой Лориго.
Да, нет никакого Пограничья. Нет захолустных окраин и столиц. Границы созданы слабыми людьми для защиты от самих себя. Imaginethere'snocountries.*
И нет худа без добра. Время, затраченное на «расшифровку» сего опуса, изначально документального, пошло ему на пользу. В нынешнем мире понятие нормы имеет множество толкований. Помню, Борька возмущался, что в подражание Западу в России появилось юридическое понятие «сделка с правосудием». Официальное отпущение грехов. Вакцина от ВИЧ не изобретена, но ныне терапия - с минимальными побочками,фактически дарит вторую жизнь, существенно продлевая ее. Побочный эффект: пропал страх. А страх и есть истинный, - не тот, с раздвинутыми ножками, - основной инстинкт. Блуд разлился что flood. Подавляющее большинство случаев заражения ВИЧ – половым путем. Вирус проник во все слои общества, теперь это не удел наркоманов и продажных женщин. СПИД-Центр отгрохал четырехэтажное здание на месте деревянного сарая. Этажи - общества слои. Мы по-прежнему ходим по минному полю. Недаром капитальный труд Шпенглера имеет подзаголовок «Гештальт** и действительность». Весьма!.. Как и сто лет назад, после сигнального экземпляра «Заката Европы», два понятия расходятся, как ноги перед сексуальным актом. Гештальт это Морок. Имитация. Резиновая женщина. Главное – образ. Факт лишь fuck. Морок как Мор. Человечество целеустремленно вырождается. Черный квадрат как закат. Люди меняют пол, жених и невеста в предвкушении брачной ночи в унисон трясут яйцами. Алфавит новых времен - ЛБГТ*** и прочие абвгдейки. Меняют пол, меняются женами. Кровь с экранов и мониторов льется рекой. Убей и перейди на другой уровень. Кровавая жатва, «комбайн-колумбайн».PR во время чумы. Вера – мода. Извращение - норма. Оргазм оправдывает все. Жизнь – виртуальна. Любовь - горизонтальна. Власть – всласть. Искренность – подозрительна. Семья – гостевой брак. Смысл не структурирован. Душа - без оболочки. Омин - бэе индевунин. Засада, капкан, как выражались герои нашего повествования.
Гештальт – логин и пароль в новую действительность.
Qedquoddemonstrandon. Что и требовалось доказать.
______
* Строчка песни Imagine из одноименного сольного альбома Джона Леннона (1971).
**«Gestalt» (нем.) дословно «форма», «фигура».
***Сообщество/организация, запрещенная в России как экстремистское.
ЭПИЛОГ
Her Majesty
And in the end:
the love you take
is equal to the love you make.
TheEnd. “AbbeyRoad”. 1969
Комочки в манной каше это отстой. Кайфолом, поясняет наша юная няня Маша.
От них тошнило еще в прошлом веке. Все забылось – сопли на кулак, вкус крови (соленый? сладкий?), липкий восторг на лобном месте, - а вот белесое варево с желтой пленочкой будто наяву. Остывая, каша становится студенистой что целлюлит. Светлое будущее размазали по краям тарелки. Через эти тошнотные комочки, давясь ими, прошли поколения гонителей и гонимых. Детсад, этот первый опыт утопической идеи, есть начальная ступень страданий. Есть.
Воспитательница заставила есть уже холодную кашу за то, что мы бросались комочками за завтраком. Выковыривали из тарелки и кидались, ну понятно, перемазались с макушек до клеенчатых накидок-слюнявчиков. И тогда-то меня стошнило. Прямо на одного мальчика, затеявшего локальный конфликт. У него вся голова стала белая. А не дерись.
Это как с мелкой подляной. Образ врага, с коим дрался в совковой очереди за туалетной бумагой, расплывается через полчаса, что целлюлоза на дне унитаза, а прыщик над губой продавщицы, торжествующе прыгающий перед твоим носом, - «облом, бумага кончилась, пять рулонов в одни руки, привезут к концу недели», - помнишь из века в век. Позднее, осознав заблуждения прошлого, манную кашу я полюбил; бросишь, бывало, в жаркое нутро пластик сливочного маслица, наблюдаешь, как сквозь рыхлое облако просачивается и всплывает маленькое солнце, и уже не так тянет на спиртное… В нарколожке я, бывало, просил добавки, она всегда оставалась – многие не ели манку, из тех, кто по макушку наелся ею в детстве. Но эти комочки, блин!.. Первый блин комом.
Непрерывно помешивать молоко - это я знал. Меня детально проинструктировала по телефону с брегов Темзы бывшая сослуживица Татьяна, наплевав на международный тариф. А ей дело? Развод с миллионером – не фунт изюму со стерлингами – со всеми вытекающими вливаниями. При этом сыпать крупу надо тонкой и равномерной струйкой, и не абы как, а точнехонько в воронку, образуемую при помешивании.
Вот не думал, что сие такое искусство. Короче, намучался я с этой манкой. Поначалу подгорало и убегало молоко - если Варежка капризничала, и я отвлекался. Потом Танька позвонила среди ночи (а ей дело! разница с Лондоном восемь часов), что сперва, до молока, следует покрыть дно водой и тогда молоко не подгорит. И сахар надо сыпануть не когда закипело, а когда почти закипело… О, Создатель, какие тонкости!
В общем, накипело. Лишь где-то с пятого подхода к плите мы перестали опаздывать в садик. Кашу без комочков Варежка уплетала подчистую и уже сама, без моей помощи, надевала ботиночки. Так-то она жутко сообразительная, даже двуличная, хотя еще плохо говорит. Хорошо, что сейчас обувка сплошь на липучках, а то как я ненавидел шнурки, но пуще того - цеплять в детсаду вечно сползающие хэбэшные чулки к резиновым застежкам. Резина была как живая и норовила выскользнуть из крючка. Это как насаживать склизкого червя на рыбалке. Свойство мелкой подляны – в деталях. Смутно помнишь первый поцелуй посредством языка и субъект твоего повышенного внимания, а манные комочки будто с утра пораньше сплюнул с кончика того же языка. Пожилой мальчик. Поначалу воспитательница в байковом цветастом халате, рыхлая тетка с пустыми рыбьими глазами невнятного возраста, кричала: «Варя, иди, к тебе дедушка пришел!» (Я приметил, воспитательницы детсадов последние полвека внешне не меняются). Так и хотелось засунуть ей в глотку все выплюнутые манные комочки на свете.
Нарывая, они едва бугрятся под воспаленным покровом телесного цвета. Дрейфуют, как морские мины, в процессе образования антител.
В любом деле есть побочные эффекты. Есть.
Из-за этих комочков я и стал алкоголиком. Алкаш всегда найдет оправдание.
Позже я догнал, что потребное количество манки важно отмерить заранее. Потому что на следующем технологическом этапе нужно одной рукой всыпать в молоко манку, а другой помешивать ложкой. Конечно, будь у меня третья рука или помощница, я бы не парился насчет соотношения ингредиентов, но моя женщина покинула меня, ушла в лучший из миров. В Верхний мир… И хватит об
