А Иван стал заместителем на большом хозяйстве Николая Харитоновича. Он стал ему доверять как самому себе.
Ещё через полгода Иван и Ирина поженились. Родился старший сын. Через три года Николай Харитонович отошёл от дел. А Иван с Ириной стали безраздельно властвовать на фирме. За пять последующих лет они увеличили товарооборот тысячекратно. Ирина оказалась талантливым экономистом и очень жёстким переговорщиком. И куда делось девичье смущение?
И всего у них было четверо сыновей. Девочку не удалось родить.
Они купили большой дом в Испании на море, куда и поселили стареющего Николая Харитоновича с супругой, к нему в гости на всё лето приезжали внуки, и часто приезжали Иван с женой Ириной.
Ментор.
Иванова душа снова оказалась в «отрицательном пространстве». Ни пола, ни потолка, ни окон, ни дверей, через которые можно было ускользнуть, вырваться, удрать, даже с боем пробиться.
Дошло до сознания, что с каждым разом ему будет всё тяжелее возвращаться. Что упущены те возможности, которые он навеки потерял. Если бы можно что-то исправить!!!
Вздохнул тяжело. Если можно так выразиться.
Ментор молчал. Ивану не хотелось вновь улетать в параллельную реальность, испытывать то, что он упустил. Он оттягивал время. Ментор молчал. «Мхатовская пауза» явно была затянута. Ментор демонстрировал своё безразличие.
Иван не выдержал:
-- Зачем ты мне такое?
--Ты не испытывал при жизни и сотой доли, который нормальный человек, зарабатывающий своим трудом деньги, получает. Самое сильное эмоциональное напряжение, которое у тебя было – это азарт игрока. Например, ты не знал, что такое голод. Голод, который сводит тебя с ума. Это ты ещё один. А когда голодает вся твоя семья, и ты как мужчина, как добытчик, ничего сделать не можешь. Вот это – испытание. А вот теперь ты понял, что ты сможешь сделать из-за голода. На какое безумие способен. Но ты тут же почувствовал и что такое благодарность. А мог отвернуться. Ну, взял ты на себя чужой грех, взял чужой крест – вот и неси его сам. Повернулся к тебе лицом, почуял в тебе опору. Доверился.
-- И как же теперь? Что теперь? – без надежды спросил Иван.
-- Устал? – голос Ментора был равнодушен, но Ивану почудилось, что сквозило злорадство.
-- Устал смертельно.
-- Не можешь ты смертельно устать. Ты уже мёртв.
-- Душа устала… смертельно устала.
-- Душа не может устать. Она должна трудится денно и нощно. Ну, что же… – Ментор торжествовал. – Иди. Трудись!
Вариант № 6.
Плотной толпой народ подтягивался на площадку, чтобы загрузиться в клети и отправиться на смену под землю – в угольную шахту.
Кто-то торопливо, озираясь, курит в кулак. Не положено на территории шахты курить. Курить можно только до тридцати метров до ствола шахты. А в забое и подавно запрещено. В советское время всех обыскивали на предмет курева, спичек. Сейчас – периодически устраивают облавы.
Идёт, вываливается из бытового корпуса масса людей. Все в одинаково серой робе. Одинаковые грязные оранжевые каски. Триста человек смена.
Среди шахтёров как ни странно, много курящих. Кто-то бросает, кто-то не может бросить.
Да, и чего лёгкие забивать никотиновыми пробками, когда мельчайшая угольная пыль, забьёт бронхи, трахею, лёгкие. И лёгкие усохнут от угольной пыли. Антракоз называется. Лёгкие ссыхаются до маленького комочка. Можно в печку как кусок угля. Круговорот угля в природе.
Немногие шахтёры из забоя доживают до глубокой старости. От того и на пенсию раньше выходят. Правда, некоторые умники из правительства хотят и это отменить. Но об этом пока только думают. Пока.
Ивану было поначалу невдомёк, отчего некоторые шахтёры так плохо моют лицо, руки. Вода же, мыло, мочалка есть! А они в точках чёрно-синих. У некоторых даже какой-то рисунок можно угадать.
Узнал после того как получил первую получку. Проставлялся перед своим звеном, задал вопрос бригадиру Сергею Чупринову, он же «Вертолёт», потому что быстро передвигался, быстро думал, казалось, умудрялся оказаться одновременно во многих местах в шахте.
Чупринов окончил вертолётное военное училище, потом служил, воевал где-то на Кавказе, не любил об этом говорить. Попал под сокращение, стал шахтёром.
«Вертолёт» почесал лоб, ответил:
-- Понимаешь, Иван, поневоле оцарапаешься, где-то породой посечёт кожу, всякое в шахте бывает, угольной пылью забьётся, и всё. На всю жизнь – татуировка. Я на молодёжь смотрю, они татуировки себе за большие деньги делают. Потом, говорят, всякие там гепатиты цепляют, СПИД, ВИЧ, ещё какую заразу. Это безделья это всё. От маеты. С жиру бесятся. Через пять лет мне на пенсию, если мироеды московские не отменят, так вот, думаю устроить конкуренцию всем этим тату-салонам. Салабоны они зелёные против меня. Дети. Приходит новомодный пацан, говорит, мол, хочу такую-то картинку на кожу. А я ему – нет вопросов. От мамки бумажку принеси, что она не против. А потом зубочисткой карябаю кожу по трафарету, по контуру засыпаю угольную пыль. Красота! На всю жизнь, и никакой заразы. И мне на хлеб. Правда, татуировку можно лазером свести, а вот уголь ничем. Только вырезать с мясом.
Присутствующие за столом посмеялись от души. Из Чупринова такой же бизнесмен, что из слона муха. Всегда рвал горло за своих. Обострённое чувство справедливости. Но и подчинённых держал в кулаке. С похмелья на работу не выйдешь – за версту чует. Никаких алкотестеров не нужно. Зато за себя всегда стеснялся просить.
Начальство «Вертолёт» не любило, всегда пыталось устроить какую-то гадость.
Когда приходит время обедать, Чупринов собирал всех своих в углу, и обедали. Но прибежал гад по фамилии Епохин в шахту, и видит, что наше звено сидит, ест. Начал визжать как свинья на бойне: "Никто не работает!!!! Все едят!!!! Есть забутовку нужно по очереди!!!" И стучать помчался. Если бы не Чупринов, то всех бы всех лишили премии. Но он отстоял.
Не принято в звене питаться поодиночке. Как крысы разбредаться и чавкать свой обед – он же «забутовка», на некоторых шахтах «тормозок». Каждый и приносил что-то вкусное и сытное. Кто-то сам делал вкусное сало, от него и требовали, чтобы он носил только это сало. Остальные в общий клали ветчину, колбасу, копчёную курицу. В шахте работа тяжёлая, от того и калории нужны.
Когда принимаешь пищу, то не стелешь скатерть. Грязь кругом. Вот и ешь с рук. Угощаешь товарищей, тебе предлагают. Так вот по кругу и передают еду.
Это раньше были гудки в шахте. Время на обед было отведено. Разные они были эти гудки. И об окончании смены, обед, тревога. По нынешним временам нет гудков.
Сейчас даже часы запрещено иметь в шахте. Хочешь узнать время – подходишь к горному телефону. Такой большой аппарат с дисковым набором. Трубка увесистая. Набираешь «1-61», а там автомат тебе сообщает время.
В шахте же нет неба. Нет окон. Только тусклые, облепленные вечной пылью, лампочки. Как узнать время. Обедать пора или нет? Часы нельзя. Это если проходит мимо электрослесарь, комбайнёр или кто-то из инженеров, у тех есть АТЕСТ. Это газоанализатор, показывает уровень метана на участке. Там электронное табло с часами. Спрашиваешь.
Поначалу всё было Ивану в диковинку в шахте. Никогда не страдал клаустрофобией, но когда первый раз зашёл в клеть с тридцать шестью другими шахтёрами, на плечо опустилась тяжеленная рука «Турбомуфты», он на голову выше не маленького Ивана:
-- Добро пожаловать в ад. Сейчас чертей будем гонять. Уголь у них воровать.
У Ивана что-то внутри ухнуло, и он понял выражение «Душа ушла в пятки». Хотелось раскидать всех, и с криками, распахнуть огромные, тяжёлые двери клети лифта на горизонте, вырваться, выпрыгнуть, остаться наверху.
Только большим усилием воли сдержал себя. Сглотнул слюну, вытер пот, что лился ручьём по лицу из-под каски, через силу обернулся к «Турбомуфте» и улыбнулся:
-- Никогда не был в аду. Всё в первый раз.
Здоровяк продолжил:
-- Привыкай! Значит, погоняем чертей, чтобы грешников нечем было жарить. Попадёшь в ад, а там холодно. Весь уголь шахтёры вырубили, и на поверхности в топках сожгли. Это как в бородатом анекдоте: «Русский и американец попадают в ад. Им на выбор американское или русское отделение ада. Каждый выбрал по своей национальности. Через полгода встречаются. Русский:
-- Как дела?
-- Всё хорошо. – отвечает американец. – Два часа на раскалённой сковородке, и целый день свободен. Девки, карты, выпивка. А у тебя?
-- Как всегда. То угля не завезут, то сковородок на всех не хватает!»
Все вокруг хохотнули.
-- Нормально. Наш парень! – улыбнулся рядом «Хитрый», фамилия у него Хитрук. – Обычно новички начинали скулить. Некоторые на ходу выпрыгивали. Ох, и машинистка на «рукоятке» ругалась!
Все, кто был в спускающейся клети, громко смеялись, вспоминая такое «посвящение» молодых.
«Рукоятка» – это дореволюционное название погрузочной площадки, в клеть.
Так же как и не шахтёры откатывали-закатывали дверь клети и на горизонтах распахивали двери, а стволовой. В шахте всё строго. Не твоё – не лезь. Инициатива наказуема. Не обучен – не лезь! Слишком много жизней зависит от случайностей. А эту случайность и сама природа подкидывает, и люди тоже немало… Хотя и «стволовых» шахтёры из забоя особо не жаловали никогда. С дореволюционных времён. Шахтёры в лаве уголь рубят, а стволовой прохлаждается, по их мнению у подъёмника.
Если план выполнили в смену, и досрочно идут на выход, то стволовой не торопится поднимать на гора. Созванивается с начальством. А ты стой перед клетью, переминайся с ноги на ногу. Вот и костерят стволового на чём свет стоит.
Спускались вниз по стволу на двести пятьдесят метров. Второй ствол – на пятьсот метров под землю. Другой горизонт.
[justify] Главное – не