напиться.
Пила она, правда, с трудом. Глотать получалось не сразу, а лишь со второй-третьей попытки. Да ещё мычала что-то неразборчивое. Из разборчивого было слышно только: «Ы-ы! Ы-ы!..» Но укусить, как иные, более мужественные и хитрые, не пыталась.
Дал ей продышаться с минуту, дал и попить ещё. Вроде, пришла в себя.
И как только смогла внятно говорить, сразу стала униженно умолять пощадить её, перестать мучить, и не убивать!
А куда же девалась гордость и презрение, высказанные в самом начале: «Никакими средствами, милорд, вы не заставите меня умолять вас! Тьфу!» (Меткая: попала-таки мне в глаз!)
Ага, смешно.
С перерывами на сглатывание и мольбы ещё полкружки вылакала за три минуты.
Я отошёл к себе за стол, и даже кое-что особенно интересное записал в своих «путевых заметках». То есть – в ежедневнике. Потом на его основе буду писать мемуары. Ну, или методические указания для Конклава. (Ха-ха – два.)
Когда двинулся снова к ней, хищно потирая ручки, подмигивая, и улыбаясь милой улыбкой людоеда, красотка изволила нервно задёргаться и снова взвыть в полный голос. Вернулись, стало быть, силы и форма к голосовым связкам!
Пришлось кляп вставить на место. И «огонька поддать»! На этот раз был к ней «милостивей»: не стал подогревать медное сиденье столь сильно, чтоб аж запахло жаренной плотью, а вынул факел из-под кресла через буквально полминуты… Водичкой на его нижнюю поверхность снова побрызгал.
А когда доработал кость второй ноги до толщины полудюйма, эта сволочь (Пардон – хотел сказать – голубка!) снова отключилась. Слабенькая она какая-то…
Да и ладно: зато теперь не будет пытаться подраться со мной, пока буду переносить её на «ложе», и перепривязывать руки, и фиксировать в лубках раздвинутые ноги…»
– Ты – командир. Тебе положено быть умным и храбрым по должности.
– Положено… – он позволил себе чуть усмехнуться, зная, что хотя в полумраке его усмешки и не видно, но его партнёрша легко ощутит и это, и мысли, те горькие мысли, что роятся у него в голове по этому поводу, – Мало ли что кому положено! Это лорду Борису положено спать с тобой. Поскольку это именно он и его люди спасли тебя!
– Не нужно думать, что я пытаюсь столкнуть вас лбами. (Хотя, конечно, пытаюсь. Я же – женщина!) Лорд Борис, разумеется, заслуживает всяческого уважения и… Вот именно – поощрения. Но я выбрала тебя. И не хочу скрывать, за какие именно достоинства. В девять дюймов.
Лорд Дилени почувствовал, как краснеют уши, и прикусываются изнутри зубами губы. Гос-споди!
Как тяжело быть с телепаткой! И как это он позволил себя!..
– Неправда. Вот тут ты лукавишь. Не ты позволил себя окрутить и уложить в постель, а я приложила для этого все усилия. Сам знаешь: чего хочет женщина – того хочет!.. Я ведь уже сказала, что выбрала тебя. И ты отлично знаешь, почему и для чего.
– Да уж. Знаю. По циничности и практичности ты заткнёшь за пояс даже лорда Юркисса. И если женщине что-то надо от мужчины, она своего непременно…
– Добьётся! Всё верно. Так что не нужно пыжиться и дуться. Просто относись к этому, как, скажем, к стихийному явлению. Дождю. Снегу. Граду. Ну вот так случилось, что ты подошёл мне лучше всех. Да и, собственно говоря, ничего невозможного, милый, я от тебя не требую. А лишь того же, что тебе вскорости прикажет сделать сир Ватель. Или лорд Главнокомандующий.
Просто преподнеси мне на блюдечке с голубой каёмочкой голову лорда Хлодгара… Но это – в отдалённом будущем. А пока…
Пока просто помоги мне отвлечься. Забыться. И забыть… Забыть…
Он почувствовал, как она тоже закусила губы, хотя самообладанием далеко, как он уже понял, превосходит и его. И способностью к лицемерию и притворству – всех придворных лизоблюдов-интриганов: слёзы на её глазах не выступили. А уж глаза эти…
Он сразу понял, что утонул в них навсегда! Столько в них… Всего!
– Ты, наглая и бессовестная скотина! Ты от меня комплиментами, и даже чувствами – не отделаешься! И не нужно строить иллюзий: я – не влюблена в тебя. А просто – вот именно – использую.
Думаешь, я не увидела сразу, что ты – глубоко порядочный и совестливый тип, прячущий эту самую порядочность и честность за маской циника и равнодушного, но педантичного служаки без особых амбиций? Который якобы не хочет ни повышений ни почестей, а довольствуется лишь заработком в соответствии с контрактом, и «служением Отчизне»? Ничего не забыл, милый?
От меня ничего нельзя скрыть. И я вижу. Вижу там, в глубине, – крохотный пальчик ткнул ему в прохладный от выступивших бисеринок пота лоб, – На самом деле ты всё прекрасно понимаешь. Особенно то, что для жителей Тарсии, будь они неладны, куда лучше бы подошёл не рубака-кобель, а куда более простой, практичный и прагматичный, и не корчащий из себя былинного Героя, король. Владыка, который не тешился бы только войной, охотой, сексом, и прочими «высокородными» забавами, а побеспокоился бы о том, чтоб его граждане были в безопасности всегда. И по возможности – ещё и сыты!
И этот потенциальный король – отнюдь не лорд Юркисс: вот уж он бы о «благе» народа не задумывался. А – ты!
– Ева, не нужно…
– Не нужно говорить вслух – вот что не нужно! Потому что даже у стен есть уши. И если сейчас я могу уверенно сказать, что в пределах двадцати шагов от этой спальни нет никого, так это ничего не значит! Привыкай сразу молчать! О планах и мыслях.
Мне, собственно говоря, плевать, будешь ли ты пытаться пролезть в монархи или остановишься на высокооплачиваемой, нервной, но, по-сути – скучной должности Главнокомандующего. Мне важно одно.
Чтоб твоей власти хватило на то, чтоб наша армия, или хотя бы твой полк, добрались до Аутлетта, и мы выкурили бы оттуда моего любимого мужа. Желательно сильно потрёпанным, голодным и обессилившим. А хорошо бы – и униженным.
И чтоб я убила его сама! О-о!.. – мечтательные нотки в голосе сказали лорду Дилени о том, что, как и любая другая женщина, леди Ева предпочитает лично наслаждаться местью. Но леди пояснила и конкретизировала свои желания:
– Предварительно, разумеется, поглумившись и попытав всласть!
Лорд Дилени почувствовал, как напряглась забравшаяся ему на грудь верхняя часть прелестного торса, и похолодели сильные на удивление ручки с изящными кистями, сейчас сжавшимися в остренькие кулачки, и как под атласной кожей заходили отнюдь не женские мускулы. Но комментировать это он не стал. Да и правильно: будет нужно – она сама всё скажет.
– Твоя правда. Скажу. Потому что не для секса, как ты правильно подумал, я тебя выбрала. А для – можешь не верить, балда такая, но так и есть! – успокоения. Душевного.
А оно мне… Очень нужно.
Понимаю, что такое заявление звучит глупо, особенно из уст женщины, перевалившей за рубеж в сто двадцать лет, но это правда: я тоже… Живой человек!
Потому что когда знаешь, что в конце почти каждой ночи ты будешь убита… И убита изощрённо и мучительно – это… э-э… Раздражает. Нет, кому я вру – самой себе мозги не запудришь! Это не раздражает. А буквально давит! Гнетёт. Ожидание неизбежных мучений и смерти просто… Просто… Заставляет биться в истерике, и чувствовать себя, словно баран – тьфу ты – коза! – на бойне. Да что там: это заставляет рыдать и кататься по полу, колотя кулакам и по камням! Или – выпрыгивать с крыши башни. (Что, кстати, благодаря проклятой машине абсолютно бессмысленно, и только умножает мучения!) Остаётся лишь выть, и стонать, словно раненная львица! Наплевав на гордость и самоконтроль.
Как всё это и бывало… Вначале. Давным-давно.
Но потом…
Начинаешь понимать, что от рыданий и попыток покончить с собой – толку нет. Особенно, если к тебе, как к самому ценному «объекту» для «расслабления» Повелителя, приставлен постоянный караул. Бдящий. И ты даже в туалет сходить одна не можешь!
И хотя ты понимаешь, что твой мучитель знает всё о твоих тайных помыслах, о том, что ты постоянно думаешь лишь об одном: как бы убить его или себя, равно как ведает и о всех твоих душевных муках и терзаниях, и стремится ещё и всячески усилить твою панику и ощущение беспросветности и обречённости, начинаешь…
Да – вот именно. Повинуясь воле, неизвестно каким чудом сохранившейся где-то там, очень глубоко, – она постучала уже себе по виску, украшенному вполне человеческим завиточком смоляных волос, – приказываешь этому телу и этой душе, – она положила руку себе на верхнюю часть груди, – прекратить терзаться, выть, и рыдать.
И вместо этого начать мечтать, как уже ты поступишь с ним, когда он окажется в твоих руках! Зная, что он прочтёт это, и наверняка обозлится ещё сильней!
Но! Заставить тебя страдать сильнее – уже не сможет.
Потому что уже достигнут предел средств, имеющихся в распоряжении даже такого разносторонне образованного изверга! И на большее его изобретательности и фантазии уже просто не хватает!..
Она замолчала, отвернувшись к стене, чтоб он не видел, как она кусает пухлые губки. Затем повернула лицо снова к нему, и он увидел, что никаких слёз там нет. Ого!
Значит, она – сильнее своих страстей и воспоминаний! Мужественная.
Но вот она и усмехнулась:
– Ничего не скажешь, «раскрутил» ты меня, милый, на сеанс «ностальгических воспоминаний»! А сейчас довольно глупых
