Всё у нас живо (Повесть о роде Андреевых и роли царя Николая II в духовном возрождении России)

отношениях достойна похвал. Но, увы, она – сирота-бесприданница, да к тому же и католичка. Взять себе привилегию, чтобы снимать комнаты в хорошем доходном доме и посещать Екатерининский институт свободно, из-за скромности дохода она не может. И потому ей приходится жить в большом дортуаре, где стоит двадцать две койки, казённые одеяла тонки, ну а печи истопникам всю зиму свыше четырнадцати градусов в помещениях топить не велено. Классные дамы в Екатерининском – сама строгость, а единство формы равняет всех. Девица та отдала себя на сии муки за престижный Екатерининский диплом. Ведь он будет ходатаем за неё и позволит ей получить место гувернантки в любом дворянском доме и даже при великокняжеской семье.
        И вот ответьте мне, Василий Корнеевич, в порядке игры, конечно же. Как бы вы поступили при сей диспозиции? Однако я понимаю, что тема сия щепетильна, и потому вы можете на вопрос мой не отвечать.
        При этом все три девицы, сидевшие за столом, опустили глаза, и их, действительно,  бросило в краску. Они были похожи на бабочек, пришпиленных булавками к листу.
        Но мой прадедушка при этом нисколько не смутился. Когда говорила хозяйка, он просто смотрел куда-то вдаль, а затем размеренным голосом дал ей ответ:
        – Смею доложить вам, любезная Юлия Филипповна, что для меня сей изъян не стал бы помехой. Бедность это ведь не порок. Все действия девицы той одобряю. Я тоже ведь сирота и всего добиваюсь сам. Но уже через два года я получу уникальную гражданскую специальность, офицерский чин, и смогу сам содержать свою семью. Получив чин офицера, как воспитанник лейб-гвардии Семёновского полка, я смогу либо перевестись в любой пронумерованный полк, или остаться в Семёновском в Санкт-Петербурге…
        Но у меня к той девице будет одно условие. Дело в том, что я непременно хочу быть венчанным. А потому она должна будет принять православие.
        – Очень похвально, Василий Корнеевич, – даже похлопав в ладоши, сказала тётя Юлия и добавила: – Но раз так, то давайте и дальше продолжим нашу игру. И теперь у меня есть вопрос к вам, Полина Леонтьевна. Ну, просто так, по ходу игры. И вы вовсе не обязаны мне на него отвечать. Так вот… не станет ли для вас, Полина Леонтьевна, преградою к браку с тем молодым человеком, который вам чем-то понравился, вот такое его условие?
        При этом моя прабабушка сразу же и вполне твёрдо произнесла:
        – Да, на такое условие своего избранника я была бы согласна.
        – Как я вас понимаю! – всплеснув пуками, сказала тётя Юлия и объявила: – Ну раз так, то мы на этом закончим нашу игру. Если кого-то я нечаянно уколола, то прошу покорнейше меня простить. И согласитесь, господа семёновцы, что у нас в верхней гостиной баталии куда занимательней, чем внизу, у вас. А что нам на всё это скажет Михаил Львович, как весьма опытный хранитель дворцовых тайн?
        – Да то и скажу, Юлия Филипповна, что вам бы пагоны полного генерала от гофмаршала получить, – с каким-то рассеянным видом ответил тот. – Но будьте во мне уверены, мадам: уж если мне доверена тайна, то я смогу её сохранить.
        И вот затем поднялась Полина Леонтьевна и, вопросительно посмотрев на Галицких, произнесла:
        – К сожалению, нам с Амелией уже пора…
        Рядом с ней поднялся и Василий Корнеевич и, также посмотрев на хозяев, очень почтительно произнёс:
        – Уважаемые, Юлия Филипповна и Михаил Львович, мы все трое благодарим вас за честь посетить этот прекрасный дом и отобедать вместе с вами. Ваш стол был очень хорош… Вот нынче в Санкт-Перербурге нас радует погода! И мы все трое сочли бы за честь проводить Полину Леонтьевну и Амелию Леонтьевну до Екатерининского по Невскому, пешком. Тут ведь недалеко… Возможно ли нам надеяться?
        Тётя Юлия посмотрела на него очень внимательно и ровным тоном произнесла:
        – У сёстёр Ставинских есть свой опекун. И все решенья по небольшим вопросам он позволяет им принимать самим…
        По небольшой Малой Конюшенной улице все молодые люди шли гурьбой, под общий разговор про Санкт-Петербургских чижиков-пыжиков. А на Невском проспекте, с его лавками и торговыми домами и яркими вывесками над ними, где в обе стороны ходило много хорошо одетых людей, Амелия с Александром и Владимиром пошли впереди, а Полина с Василием – вослед за ними. Первые всё время о чём-то говорили и даже смеялись, а вот вторым хорошо было рядом идти и без слов.
        И моя прабабушка, должно быть, так, для разговора, у прадедушки спросила:
        – А вы не знаете, Василий Корнеевич, почему второго русского царя из рода Романовых прозвали Тишайшим?
        Он же ответил ей так:
        – Той истории я не знаю… Но царь Алексей Михайлович был человеком весьма верующим. Он знал, что Бог есть только лишь в молитвенной тишине, и где-нибудь мог сказать: «Там где есть тишина – можно всегда услышать Бога».
        И так как тогда трое идущих впереди засмеялась, то прадедушка и прабабушка сбавили шаг и вскоре от них отстали.
        А потом прабабушка вновь спросила у прадедушки:
        – Василий Корнеевич, вот сегодня перед обедом вы о себе мало сказали. Расскажите, откуда вы родом?
        И он поведал ей следующее:
        – Род мой, Полина Леонтьевна, связан с белорусским городом Могилёв, но никого из родни своей я не знаю. Мне только известно, что отец мой был полковником и где-то погиб при исполнении долга. А моя мама умерла, когда мне исполнился один год. Потом, почему-то, меня доставили в Санкт-Петербург. И здесь, исходя из давней армейской традиции, по личному указанию императора Александра III, я был определён в сыновья лейб-гвардии Семёновского полка.
        У нас в Семёновском есть своя средняя школа, и мы – с Володей и Сашкой – отучились все её классы бок о бок со взрослыми солдатами. И мы всегда и по всем предметам отвечали лучше их. Для получения высшего образования, со льготой сына Семёновского полка, я мог бы учиться где угодно, и даже в Императорском Санкт-Петербургском университете. Но друзья мои любят технику, а я люблю их. Вот мы и пошли все вместе учиться в Императорский политехнический институт. Тем более, что он от нас рядом. Сейчас я не жалею об этом.
        Участие государя Александра III в моей судьбе говорит о том, что отец мой совершил какой-то подвиг. Но где и какой? После победоносной русско-турецкой войны 1877-1878 годов Россия никаких военных действий более не вела…
        И вот у меня есть мечта – однажды приехать в офицерском чине в город Могилёв и поклониться месту рождения своего. И скоро уже я смогу это исполнить. В родном городе я обязательно приду в его Дворянское собрание, узнаю что-нибудь о моих родителях и, наверное, найду свою дальнюю родню… Ну, а пока в моей жизни есть только Санкт-Петербург и два особых места в нём. Это гостиный дом лейб-гвардии Семёновского полка и сиротский дом на самой его окраине, возле женского монастыря…
        – Выходит, Василий Корнеевич, вы отслужили в нижних чинах в Семёновском даже больше, чем граф Суворов, – как-то очень трогательно сказала Полина.
        – Да, если смотреть по полковым спискам, то больше…
        – А вот вы, Василий Корнеевич, Зимний дворец охраняете. А были ли при вас там какие-то происшествия?
        – Ну нет, Бог миловал. Но мне известны два таких вопиющих случая. В сентябре 1879 года под царской столовой, в полдень, народоволец устроил взрыв. Но, слава Богу, сам император Александр II и все бывшие с ним находились тогда в другой зале. Царь ждал на обед иностранцев, а «Норд-Экспресс», приходящий на Варшавский вокзал, тогда на полчаса опоздал. Преступник этого не учёл… При взрыве погибло 11 солдат лейб-гвардии Финляндского полка, и ещё 56 было ранено. Все погибшие оказались ветеранами русско-турецкой войны. Их семьи были зачислены на вечный пансион. И всем солдатам того караула были вручены награды или денежные премии.
        А второй форс-мажор был недавно – на водосвятие 1905 года. При производстве салюта в Петропавловской крепости одно орудие оказалось заряжено картечью, и оно ударило прямо по окнам Зимнего дворца. Над головой Николая II срубило древко его хоругви. Говорят, что при этом у императора ни один мускул не дрогнул, в его глазах была бесконечная грусть, и он сказал: «До восемнадцатого года я ничего не боюсь». Во дворце из-за того выстрела не пострадал никто. Во дворе его одного только городового по фамилии Романов слегка задело. А офицера Кравцова, командовавшего стрельбой, государь простил…
        – Ваша Белоруссия и моя Польша находятся рядом… – потом задумчиво произнесла прабабушка, и, как бы спохватившись, она спросила: – Ой, Василий Корнеевич, а что же вам было от генерала? За все ваши нарушения и простои на балу?
        На это мой прадедушка улыбнулся и сказал:
        – Генерал-майор Шильдер нам, действительно, устроил детальнейший разбор. Саньке и Володьке «за успехи на балу» дал он по два дополнительных выходных. А мне «за боевую смекалку» – пять выходных дал! Но дни эти я могу отгулять только летом – до начала занятий в институте.
        И вот, Полина Леонтьевна, ну, пожалуйста, вы помогите мне их отгулять! Я могу взять нам билеты в какой-нибудь театр или в цирк на Фонтанке. Если вы любите танцевать – я возьму билеты на платный бал. У нас в Санкт-Петербурге их почему-то во всех кондитерских продают. А ещё, быть может, вы знаете? Здесь на Невском, Электрический театр есть. В нём под музыкальный аккомпанемент двигающиеся картинки показывают. Это очень необычное зрелище. Вчера вечером под нашими окнами мальчишка-газетчик кричал: «Господа офицеры, приглашайте дам в Электрический театр! Всю следующую неделю в нём будут показывать две люмьеровские ленты – «Церемония коронации Николая II» и комедия про какого-то Достоевского – «Идиот»»! Куда вы, Полина Леонтьевна, хотите пойти?
        – Мне нравится бывать в драматическом театре, – негромко сказала она. – Но мы, в Екатерининском, учимся круглый год. Мне можно выходить в город только по воскресеньям с девяти утра до шести вечера. А для того, чтобы выйти и на неделе, необходимо письменное прошение опекуна… Вы возьмите нам билеты на другое воскресение, куда-нибудь на ваш вкус.
        Но вот и Аничков мост над Фонтанкою, Василий Корнеевич. Вот мы видим с него Аничков дворец, Шуваловский дворец и наш Екатерининский институт. Спасибо, что проводили. Тут мы с вами и расстанемся…
        – Постойте же, Полина Леонтьевна, – почти что воскликнул мой прадедушка. – Мы же не посмотрели ещё и в четвёртую сторону! Взгляните – там, к югу и юго-западу располагается Санкт-Петербургская слобода – Семенцы.
        Посмотрев на указанную им преимущественно двухэтажную городскую застройку прабабушка опустила глаза и спросила:
        – И что это здесь, у Аничкова моста, рабочие делают? Быть может, вы, Василий Корнеевич, знаете, кем был тот Аничков, в честь которого здесь назван и мост, и сам царский дворец?
        – Отчего же, знаю, – ответил прадедушка. – При Петре I граница Санкт-Петербурга проходила именно здесь, по Фонтанке. По указу Петра подполковник-инженер Михаил Аничков, с вверенным ему рабочим батальоном, выстроил на продолжении улицы Невской деревянный мост