Убить время

пистолетов» товарищ Боливар явился в черных очках, чем вызвал всеобщее восхищение и зависть. Товарищ Хулио на следующее сборище поднялся по пожарной лестнице и проник на чердак, не вынимая изо рта вонючей гаванской сигары: они продавались в гастрономе по цене чуть ли не рубль за штуку. Сигару мы, кашляя, пустили по кругу, как это принято у партизан в горах Сьерры-Маэстро. Вдобавок я принес из дома компас без стрелки и театральный бинокль. Таким образом, мы не начинали наши заседания без ритуального раскуривания огрызка гаванской сигары, внезапной проверки на знание пароля-отзыва, настройки компаса согласно карте боевых действий и обозрения из бинокля объекта № 1, а также на предмет того, не привел ли  кто за собой «хвоста».
  Сладость подпольного бытия отравляло лишь отсутствие боеприпасов. В самом деле, что за «Союз пистолетов» без патронов? Милиции на смех. И потом, несмотря на клятвенные обещания Толика в боеспособности пистолета, мы с Боливаром с некоторым сомнением вертели в руках смазанную подсолнечным маслом бывшую пистонную хлопушку: боек и пружина вроде ничего, но ствол, выточенный Толяном на уроках труда под видом детского технического творчества,  держался на честном Ссальниковом слове, то есть на соплях.
    Беда не приходит одна. И пришла она в виде долговязой фигуры кочегара дяди Володи, которого, как выяснилось, привлек на чердак необычный запах гаванской сигары.
    «Ах вы гниды! – заорал, дергая кадыком, дядя Володя. И ухватил Ссальника за многострадальное ухо. – Вы что, спалить мне кочегарку хотите, паршивцы?! Да я вас, щенков, удавлю по одному!..»
      Товарищ Хулио в нарушении правил конспирации ревел в полный голос – как американский койот, однако. Дядя Володя, ссутулясь под стропилами, с хрустом топтал сапожищами сорок последнего размера шлаковый пол с абсолютно черным от угольной пыли и возмущения лицом, изрытом оспой и водкой. Атмосфера на тесном чердачном пятачке становилась взрывоопасной – в любой момент, стоило закурить сигару, штаб мог взлететь на воздух из-за недопустимой концентрации сивушных паров, изрыгаемых дядей Володей вместе с африканскими матами. В переводе они означали, что товарищу Хулио надо оторвать уши, а товарищам Боливару и Гонзаго – ноги. Опасаясь, что Хулио не выдержит пыток и назовет адреса и явки, мы переглянулись и скупо рассказали видному полпреду рабочего класса СССР о близком конце Америки. Нет худа без добра: дядя Володя слыл страстным охотником, прямо в кочегарке, бывало, разделывал голубей и прочую водоплавающую дичь и, несомненно, мог достать патроны. Услышав про наши благородные планы, дядя Володя, светлея негритянским лицом, сбросил цепи с товарища Хулио, закурил сигару и обещал как следует разобраться. Сразу же после ухода кочегара мы единогласно при одном воздержавшемся постановили принять в нашу организацию товарища Лумумбу – новое конспиративное имя дяди Володи ни у кого из присутствующих, при одном воздержавшемся (державшимся за ухо), не вызвало возражений. Товарищ Лумумба мог пригодиться не только как добытчик боеприпасов, но и на всякий пожарный случай.
      Дело в том, что помимо доброго и старенького усатого сержанта вход в бомбоубежище охранял его молодой сменщик – безусый, злой и высокий. Однажды, когда в разведывательных целях мы пинали футбол близ объекта № 1, мяч от глупой башки товарища Хулио отлетел прямо в руки охраннику – тот как раз пил чай, – и обрызгал мундир. Милиционер разозлился и унес мячик в каморку. Сначала мы канючили, выпрашивая мячик, - постовой был неумолим, и тогда в порядке генеральной репетиции штурма перешли к активным действиям и обстреляли пост из рогаток. Милиционер погнался за нами и  мы не могли не заметить, что наша доблестная армия, несмотря на численное превосходство, позорно бежала...  Унижение можно было смыть только кровью. Так что дядиволодины навыки обращения с совковой лопатой пришлись бы в грядущей операции кстати. Кроме того, товарищ Лумумба олицетворял в  своем помятом лице пробуждающиеся силы черного континента в борьбе против белой Америки и белой водки.

    День штурма был назначен на второе декабря. В этот день, пояснил Борька, Фидель с соратниками высадился на Кубе. Правда, после октября вся эта шумиха вокруг острова пошла на убыль, но мы продолжали тренироваться в стрельбе из рогаток на чердаке – никто из трех командиров не решался первым объявить о прекращении войны против Америки. И потом, чем бы мы занимались после войны и после уроков?
    Товарищ Лумумба, получив в качестве задатка гаванскую сигару, передал через товарища Хулио, что готов добыть патроны за восемь рублей шестьдесят одну копейку или за три бутылки водки – ее требовали контрабандисты, чтобы подкупить офицера на границе с Мексикой. Весь ноябрь мы сидели на уроках с урчащими животами – копили на патроны, отказываясь от школьных завтраков, и гордо проходили мимо школьного буфета, не дыша. Воистину члены «Союза трех пистолетов» обладали железной волей! Родина или голодная смерть.
    Накануне восемь рублей шестьдесят одна копейка были вручены товарищу Лумумбе на торжественной линейке возле пышущих жаром топок. Дядя Володя отшвырнул лопату, сгреб партийную кассу, просиял и восхищенно молвил: «Вот засранцы!..»  Патроны от клятвенно обещал доставить на поле боя. Пароль тот же. На уроке ботаники я получил депешу: на промокашке было начертано три креста. Я прочитал тайное послание, сжевал его в целях конспирации и проглотил, погрозив кулаком скелету в шкафу.
    Вечером мама тревожно спросила, почему я плохо кушаю и не болен ли я. Она потрогала мой лоб и сунула под мышку градусник. Наивная женщина!.. Откуда ей было знать, что завтра ее сыну, возможно, придется умереть в неполных десять лет! Ночью я плохо спал – слезы застилали лицо и намочили прощальное письмо маме и сестренке, которое я на всякий случай (а вдруг дежурить будет тот безусый милиционер?) прятал под подушкой. О, мама миа, только бы пистолет не дал осечки!..
   
    Утро второго декабря выдалось хмурым: пепельное небо надгробной стелой пронзала труба кочегарки, источая едкий крематорный дымок. В бой я взял длинный гвоздь, моток бельевой веревки, чтобы связать постового, бутылку лимонада, лейкопластырь, чтобы заклеивать сквозные пулевые отверстия, зачем-то соль и спички. Все это лежало у меня в школьном ранце сверху, надежно прикрывая от посторонних глаз рогатку и пистолет. В штабе уже дежурил товарищ Боливар в черных очках. Я мрачно бросил ему пароль и услышал отзыв: «Смерть». Я поежился. Но нам повезло: пост охранял добряк сержант. Товарищ Боливар приложил к черным очкам бинокль, хотя и без того было видно, что усатый сержант вышел из подъезда и вылил в снег воду из чайника. Последним припылил товарищ Хулио с учебником под мышкой, глаза его бегали – Ссальник явно трусил. Борька вынул из-за пазухи листок и стал учить текст радиообращения к народам мира. Товарищ Боливар был по-мужски скуп: «Люди! Товарищи негры! Ахтунг! Янки – капут! Кока-кола – ноу! Куба – йес! Миру – мир! Янки, сдавайс! Самбо! Чао!» Все согласились: текст что надо. Мы склонились над картой, уточняя боевые позиции, и в этот момент что-то зазвенело. Ссальник от неожиданности выронил из рук учебник. Да и я, признаться, перетрухнул. Нервы-то на взводе. Борька вытащил из кармана будильник: был ровно час. Именно не позднее часа товарищ Лумумба обещал по-пластунски доставить на поле боя патроны. Мы переглянулись, обнялись на прощанье и по одному, соблюдая конспирацию, покинули штаб по пожарной лестнице.
    Я уже изрядно продрог у объекта № 1, прячась за бетонной будкой и сжимая в кармане пистолет, когда увидел, что Хулио машет мне из-за угла сарая учебником: что-то случилось. Я уже давно заподозрил неладное, - товарища Лумумбы нигде не было видно. Может, нас выдал провокатор и Лумумбу арестовали?
    «Дядя Володя! Товарищ Лумумба! Вставайте!» – мы по очереди робко трясли сапог сорок последнего размера. На дощатом столе в углу кочегарки торчали пустые бутылки и консервные банки, рыжий кот слизывал с краев томатный соус. Штаб «Союза трех пистолетов» был вынужден отметить, что товарищ Лумумба был мертвецки пьян и по этой причине не мог олицетворять поднимающиеся силы черного континента. Борька завел будильник и поднес его к черной от сажи щеке. От звона в ушах дядя Володя резко осел на топчане, бессмысленно уставясь на соратников красными, как у кролика, зенками. Я протянул лимонад, - товарищ Лумумба, дергая кадыком, жадно проглотил содержимое бутылки, - и повторил вопрос насчет патронов.
      «Чего-о?! – взревел кочегар. – А ну идите отсюдова!» Лумумба страшно выругался и запустил в нас портянкой. В полете она расправилась и плашмя упала на лицо разинувшего рот товарища Хулио – тот от испуга сделал вдох и потерял сознание. Мы подхватили раненого товарища и спешно покинули поле боя. С голыми руками на Америку не попрешь. Соблюдая конспирацию, мы без единого выстрела разошлись по домам – якобы учить уроки.
    Пусть Америка вечно молит своего американского бога за то, что дядя Володя не смог вовремя достать патронов!..

    Комната для свиданий была похожа на пенал. В дальнем конце стоял табурет, в окне был виден край пожарного щита, доносились голоса – я понял, что мы находимся на первом этаже. Комнату перегораживала решетка от пола до потолка. В нише сидел охранник – я видел только его тяжелые ботинки. Я попросил, чтобы с меня сняли наручники – это могло произвести плохое впечатление на жену. 
    Затем в дальнюю дверь ввели женщину и она сразу села на табурет.
    Это была не жена. И не сжительница.
    Женщина передала привет от Рената. И я с облегчением узнал в этой красивой, нестарой еще женщине, боевую подругу Батона. Алла сказала, что Ренат придти не смог – он в больнице. Что-то серьезное? – встревожился я. Ничего страшного, тряхнула мелированными волосами Алла, и улыбнулась: обострение хронического простатита. Еще бы у старого вора-рецидивиста не было простатита после череды холодных карцеров!
      - Ему буду удалять предательскую железу! – прижалась к решетке Алла и высморкалась в платочек.
- Предстательную, предстательную железу! – засмеялся я.
    - Ага, - кивнула Алла, - я и говорю, предательскую...
      Я был ужасно рад привету из детства. Алла посерьезнела: Ренат велел спросить, не обижают ли меня здесь? Я понял наконец, почему смотрящий неназойливо опекает меня. Алла сказала, что как только Ренату сделают операцию, он навестит меня. А пока они собрали посылочку – кое-что с собственного огорода, мне нужны витамины, а еще теплые вещи, носки она сама связала... Я готов был зарыдать. Ежели меня будут обижать, сказала Алла, то надо отписать на волю. Ренат спрашивает, может, с кем поговорить? Со свидетелями, например.
      «Не положено!» – зарычали из угла, ботинки пришли в движение. Охранник  предупредил, что еще одно нарушение - и он прекратит свидание.
      - Не унывай! – изо всех сил заулыбалась Алла. – Ренат говорит, по первой ходке много не дадут!
      Да, это была не жена. И не Алёна. И не Оля, ни та, ни эта. И не Стелла. И не Света. И не Надя. И не надо.