значит жить настоящим моментом. Раньше он много об этом слышал, но не осознавал до глубины. А оказалось, что это - когда настоящего осталось уже чуть-чуть, когда его можно реально измерить, когда часы тикают, как на бомбе.
Но на что же потратить ему этот остаток дня? Он заварил чаю и положил в него меду. Жути в содержании рукописи прибавлялось еще и оттого, что постоянно шли намеки, что великие Мудрецы – как бы и не поймешь кто. Рассуждения – вполне человеческие, мотивировки – тоже, и антураж – как в кино про старинные тайные общества: балахоны с капюшонами, холодные каменные стены с факелами на них, крутые винтовые лестницы, узкие окна в толстенных стенах башен. Но все же Илизаров все время ловил себя на мысли, что автор Рукописи, не смотря на то, что избегает явного разговора на тему о наружности Мудрецов, но подталкивает, провоцирует читателя заглянуть в лицо этим деятелям.
И вот тут наступал шоковый психический ступор. О том, что речь в книге идет не о людях, прямо не говорилось, но присутствовали эпизоды, из которых это неумолимо следовало. Например, один Мудрец писал и одновременно с этим делал еще два дела. Достоевский не акцентировал, что у него было рук больше двух. Но, как говорится: догадайся с трех раз. Какие-то же движения, привычные для человека, Мудрецам, наоборот, осуществлять было сложно и они вынуждены были для этого прибегать к хитроумным манипуляциям.
Илизаров отхлебнул горячего чаю и только тогда, застучав дрожащими челюстями об кружку, понял, насколько ему действительно страшно. «Да,» - подумал он - «зря я считал Достоевского устаревшим и пригодным на свалку. Это великий мастер! Однако ж, какой кошмар должен был твориться в его воспаленном сознании, чтоб такое написать!».
В этот же вечер Илизаров пошел в магазин, купил и принес домой много-много водки. С тех пор он больше не читал. Всю ночь пил, сидя рядом с Рукописью. Утром ненадолго забылся. А днем встал, выпил и начал писать роман «Княжна Тараканова».
По ночам он оставлял на кухне большую плошку с тыквенными семечками и по возможности старался в это время туда не появляться.
Роман был написан быстро, потребовалось всего лишь пара месяцев. Он не имел отношения к мистике, Мудрецам и пр., он был историческим. Но получился на самом деле необычным.
Первоначально один полуспившийся писатель Ярофеев утверждал, что не успев прочитать его, съел на закуску. Все были в недоумении, но он объяснил в своем блоге, что денег в тот день у него было только на выпивку. Пожрать ничего не случилось. Книга лежала на столе. Он налил стакан водки и воды в кружку, чтоб запивать. Сел и в этот момент почувствовал запах шикарного копченого мяса.
В его доме давно ничего подобного не водилось. Он повел носом в разные стороны и понял, что аромат идет со стороны книги. Он склонился над ней. Да. Пахла она. Он открыл ее, полистал. Книга как книга. Внутри ничего не спрятано. Только страницы с буквами. Повинуясь голодному инстинкту, упразднившему здравый смысл, он взялся зубами за край обложки. Она откусилась и стала просто таять во рту. И это действительно была копченая грудинка.
Торопясь, давясь и не дожевывая, он откусил еще раз. Банзай! К нему неожиданно, как манна с неба, свалился совершенно царский жрач. У него аж дух перехватило, и сомнений, а не белая ли это горячка, не закралось.
В ажиотаже Ярофеев осушил стакан и слопал полкниги. Затем взял остаток в руки и стал страстно нюхать. Такого наслаждения он не испытывал давно. Он вспомнил, что у него еще где-то валяются соусы и специи. Мгновенно разыскав их, он положил «книгу» на тарелку, выдавил на нее из тюбиков, посыпал из пакетов и вооружился ножом с вилкой. Следующий стакан он налил уже неполный, чтоб растянуть удовольствие.
Выпил, отрезал большущий кусок, но не рассчитал с размером, и поэтому, когда с размахом причмокивая, жевал, кусочек одной страницы вывалился изо рта на стол.
Приостановив перемалывание, Ярофеев взял его и развернул. На ощупь он походил на лист салата, только белого цвета и с буквами. И единственной фразой, которую он из произведения Илизарова себе улучил, была: «Таракан может жить без головы, но голова не может жить без тараканов».
Отправив мудрое изречение в рот, он над ним задумался. «Ага! Княжна Тараканова. Таракан без головы. Голова с тараканами. Глубокомысленно закручено». Спускался вечер. Ярофеев доел книгу и допил водку. В душе образовалась некая пустота. Его как будто подталкивало к каким-то действиям, но он не понимал, к каким.
«Итак, составим протокол,» - сказал мент и сделал паузу. «Деньги вымогает,» - понял Илизаров. Он прикинулся шлангом и глубоко обреченно вздохнул. Мент медленно вытащил из стола лист бумаги и ручку и посмотрел на Илизарова в упор, как удав на кролика.
Вдруг его голова как-то дернулась, как изображение на телевизоре с плохой антенной. И Илизарову на мгновение показалось, что на нее надет капюшон. Фуражка давно была снята и лежала рядом на столе.
Илизаров сморгнул и помотал головой. Облик сидящего перед ним прояснился, но это произошло иначе, чем он ожидал. В изображении, словно кто-то прибавил яркости и контрастности. И еще появилась какая-то новая деталь, чтобы выявить которую Илизарову пришлось напрячься.
Это было как «найди отличие между двумя картинками», лишь с тем отличием, что только одна из них была перед глазами, вторая – в памяти. Наконец он понял, о каком элементе шла речь, и его прошиб пот: «Это что полиция Израиля?... Как я туда попал?... Водку вчера покупал в магазине в Москве. Это точно... Что-то совсем я сбрендил...».
На макушке блюстителя порядка виднелась черная бархатная «йерэ малка» или, как ее еще называют, «кипа». Она была прикреплена к волосам, чтоб не свалилась, специальной заколкой. Илизаров четко помнил, как мент снимал фуражку: «Он что эту штуку прямо под ней носит? Однако! И не жарко ему?».
И вдруг его пронзило, как длиннющей иглой – от макушки до ануса. Он вздрогнул и застыл, выпрямив спину, словно бабочка, насаженная на булавку. «Протокол! Он собирается написать Протокол! Как я сразу это выпустил из внимания?!».
Пот выступил у него под одеждой по всему телу, и она сразу вымокла, как будто он попал под сильный ливень. На него медленно, но неумолимо, наподобие цунами из жидкого азота, накатывало то почти забытое онемение и остекленение первого дня знакомства с «Тараканами» (физически приторное и конкретно бессловесное, словно вкус крови во рту после удара по зубам), имя которому – ужас. Но только поражающий не сознание, а каждую клетку, каждый орган, каждую ткань в отдельности, апеллирующий к ним напрямую.
«Получается, что вот я и встретился с одним из них лицом к лицу... . Но он, вроде как, человек. И рук у него – две. В общем-то, ничего страшного... . Но вот только эта заколка... . Где-то она мне уже встречалась... . Какая-то женская... . И с бриллиантом...».
Проснувшись наутро после странной трапезы, Ярофеев первым делом описал все случившееся в ЖЖ, а потом задумался, что же ему жрать сегодня. Книга ведь тоже стоила денег, но ее можно было... . Он позвонил одному приятелю, другому. Не купил ли (попросить у них просто еды было стыдно, а денег бы никто не дал)? Нет. Они все даже и не слышали про такой роман.
И тут Ярофееву в голову пришла простая и гениальная мысль: а не завалиться ли незвано в гости к самому Илизарову. Польстить, посулить Букеровскую премию и попросить несколько экземпляров книги, чтоб, якобы, подарить друзьям. Правда, знакомы они были шапочно... . Но не беда.
Он с трудом вспомнил нужный дом, бродя в однотипных панельных джунглях. Но наконец нашелся ориентир. Это была недостроенная и заброшенная больница. Из пустых оконниц ее торчали деревья, и форма стены была странной.
Психотронные архитектурные изыски намекали на Гауди, с той лишь разницей, что там это было проявлением искусства и делалось намеренно, а здесь, казалось, что все поплыло и разъехалось то ли из-за какой-то ошибки архитекторов, то ли из-за стихийного бедствия, то ли из-за эрозии почвы. Настолько все было уродливо и инвалидно.
Но при этом оно все же продолжало стоять. А между потерявших вменяемую форму оконных проемов - на грязно серых с подтеками стенах - красовались пентакли и перевернутые кресты. Илизаров когда-то долго ему про это здание рассказывал. Первую половину повествования Ярофеев помнил, а дальше он уже был не в адеквате.
«Окна на этот «замок Дракулы» у Илизарова выходили влево, следовательно..., мне нужна вон та девятиэтажка. Но подъездов-то в ней шесть! А ведь я почти трезвый тогда был, когда входил...». Еще с полчаса ушло на вспоминание точного адреса, а в животе тем временем уже начинал сосать голодный червяк, и в душе мучительно дудели горящие трубы. «Без закуски что ли выпить?» - на это-то у него, как и вчера, деньги были.
Наконец он нажал кнопку звонка. Некоторое время никто не реагировал, и по всему телу Ярофеева, как озноб, уже начало было распространяться разочарование. Но вдруг замок щелкнул, и дверь чуть-чуть приоткрылась. Что за ней, видно не было. «Миха!» - позвал страждущий – «Это я. Витя Ярофеев». Он слегка прикоснулся к ручке, и дверь распахнулась.
Перед ним - почти нос к носу - стояла белка... . Величиной в человеческий рост. Ярофеев подавился воздухом, взмахнул руками и упал на задницу. Звук никакой не шел из его глотки. Он вздохнул и не мог выдохнуть. Через секунду, в течение которой существо буравило его прожигающим взглядом, у него получилось наконец перевернуться на живот, приподняться и с четверенек стартонуть в направлении лестницы. В спину ему полетел топорик для разделки мяса.
Илизарова вели по едва освещенному бесконечному больничному коридору с крашеными стенами. Он поворачивал то вправо, то влево и никак не кончался. Руки писателя были стянуты за спиной в смирительную рубашку. В голове же его смутно колыхалось имя княжны Таракановой и связанных с ней перипетий.
«Самозванка! Интриганка! Блядь!» - орала вне себя, покраснев и трясясь, крупная дама в каком-то старинном расфуфыренном платье, напоминающем театральный реквизит, и с аналогичной же опереточной прической, стоя посреди огромного шикарного зала, как в Эрмитаже. Это Илизаров хорошо помнил. И в волосах ее... торчала массивная заколка с бриллиантом, которую она по ходу своих метаний то вынимала и теребила в руках, то с размаху всовывала обратно.
«А где же стоял я в этот момент? Откуда я это видел?». Илизарова подвели к палате. На двери было написано: «Ложа №6». Его втолкнули внутрь, и сзади щелкнул замок.
Некоторое время он осматривался, но иллюзии не отпускали и словно бы мешались с реальностью. Ему даже показалось, что властная тетка стоит здесь, опираясь двумя руками на металлоконструкции кроватей. А перед ней на коленях - в проходах между последними, почти положив лбы на тумбочки, выслушивали разнос вельможи в длинных черных балахонах с остроконечными капюшонами. Их было семь человек.
«Орлов,» - вдруг резко бросила царица одному из коленопреклоненных – «где это Ховрино? Почему ее до сих пор не поймают?!». «Заколдованное место, матушка.» - ответствовал балахон – «Под Москвой оно. Уж вся Тайная экспедиция на ушах стоит». «Стоит у тебя хер! Я этой Экспедиции за что жалование плачу?!».
Проходя
