посторонние фекалии.
В коридоре раздалось шипение. Похоже, случилось то, чего еще в позапрошлом веке так боялась Анна Григорьевна Достоевская (что Федор Михайлович своими писаниями расшевелит в астрале нечто нечистое). И вот в наши дни на такую хрень напоролся Михаил Илизаров. Своей дискуссией он спровоцировал каких-то кошмарных тварей более высокого уровня монструозности, чем ... .
«Белка!» - занервничал Илизаров и увидел на лице Ярофеева выражение победы. Тот, как будто бы, получил подтверждение свыше своей правоты.
Мимо двери по полу быстро мелькнуло что-то в направлении кухни. Илизаров в два прыжка долетел до чурбака и выдернул из него топор. Ярофеев несколько опешил и испугался: «Ты... это... того! Что задумал?».
«Ничего, братан, успокойся,» - примирительно положил ему свободную руку на плечо Илизаров – «просто показалось мне что-то...».
«А-а...,» - понимающе сверкнул глазами Яроффеев – «ну-ну,» - страх уже из него испарился, и появилось любопытство палача новичка: «интересно, как же это пуля вышибает мозги?».
«От Этого топором не защитишься...,» - сказал он с интонацией профессора философии.
Спорщики почти протрезвели. Это было для них необычно, поэтому грозило немедленной белкой для обоих. У Ярофеева начала как-то сильно раздуваться и пульсировать шея, а лицо сплющиваться, словно он с каждым новым словом все сильней вытягивал вперед губы, и это фантастическим образом приводило к деформации черепа.
А шея тем временем разрослась за пределы головы и стала широкой и плоской, как будто, часть плоти спереди переползла на бока. Он попытался что-то казать, но лишь зашипел.
Илизарова пронизал страх: он понял, что в том виде, в который постепенно приходил Ярофеев, он не в состоянии будет прочитать книгу.
Илизаров запаниковал. Надо было действовать быстро и решительно. «Вот эта рукопись...,» - начал он, взяв ее и поднеся к трансформированной страшной морде бывшего писателя, но тут же осекся, так как из пасти у Ярофеева выскользнул маленький язычок и потрогал папку с Рукописью.
Но Илизаров не сдавался: «Витя!» - воззвал он – «Витя, ты же – человек! Ты же – писатель! Не превращайся!» - вопил он уже теперь открытым текстом – «В этой Рукописи – как раз про Силу! Это как раз для тебя!».
И в этот момент с кухни раздались множественные шуршащие звуки, как будто, там кто-то ползал.
Илизаров крепче схватился за топор. Его приморозило ужасом, как десну перед удалением зуба. Но ситуация не терпела промедления. И он выдернул себя их этого состояния, словно Мюнхаузен - за волосы.
«Налей,» - прошипел Ярофеев. Илизаров трясущейся рукой наплескал ему в стакан. «Себе,» - вымолвила получеловеческая–полузмеиная рожа. Вымученно улыбаясь, Илизаров выполнил требование. Но выпить им была уже не судьба. По полу под ногами десятками ползали змеи.
Они поднимались, раздували капюшоны, шипели. Как только Ярофееву был протянут стакан, хвост одной из них взметнулся вверх и повязал дающего за запястье. Дальше все было, как в страхах, снах, алкогольном бреду или похмельных предчувствиях.
Илизарова заарканили за все четыре конечности и усадили на стул. Затем на столе перед ним возникла им же оставленная на кухне плошка с тыквенными семечками. Окончательно к этому моменту превратившийся в кобру Ярофеев зачерпнул пастью их горсть и сплюнул Илизарову в рот.
Тот попытался сомкнуть зубы, но скользкие тонкие хвосты зацепили их и растянули. После этого все попытки сработать мышцами лица были бесполезны. В течение следующих нескольких минут он видел перед собой только уродливого змее-Ярофеева, гнусно ухмыляющегося, и чувствовал, как со всех сторон, словно десятью горстями, ему накидывают между зафиксированных челюстей семечки.
И непререкаемая сила пихала их ему все дальше и дальше – в горло, в пищевод, в желудок - блокируя плевательные движения и рвотные рефлексы.
«Белка запре..., белка запре...,» - тщился поначалу произнести он, но это не взволновало тварей. Неминуемое свершилось. Глаза и лицо Илизарова выражали отчаянное сопротивление. Он не выпускал топора из рук, но махать не давали путы. Навалилась апатия.
С самым началом экзекуции в поле его зрения появилась Царица. Она ничего не говорила, но безмолвно требовала. Между ее пальцев туда-сюда перемещалась заколка с бриллиантом, которую она то расстегивала, то застегивала.
Повелительница нервничала. «Ты должен соблюдать свою «условную линию»!» - телепатически воздействовала она. «А ты вали отсюда прочь, пока цел,» - наконец разомкнула она пренебрежительно рот по отношению к кому-то, находящемуся за спиной у Илизарова.
«Не-ет!» - возопил тот, еще не понимая, о выдворении кого идет речь, но уже раздавленный упущенностью последнего шанса, надвигающейся бедой.
Он отчаянно засопротивлялся и выронил топор. Тот воткнулся во что-то с хрустом и хлюпом, как в живое.
Царица расстегнула заколку и молниеносным движением пронзила ею Илизарову и верхнюю, и нижнюю губу. Затем застегнула ее, словно булавку на ширинке со сломанной молнией. Таким образом, даже принципиальная возможность расставания с напиханными семечками была пресечена.
У Илизарова возникло впечатление, что на лице его, на самом деле, не было ни рта, ни ушей, ни ноздрей. Что они слились в единственное - некое универсальное – отверстие. И через эту оставшуюся прореху его и набили, как сельскохозяйственный мешок.
Он смаковал вкус семечек, как самый желанный, незаменимый никаким другим - абсолютный вкус! Но ощущать его сначала ему почему-то с одной стороны было запрещено, а потом с другой его к этому насильственно принудили.
«Паны дерутся,» - успокоил он себя – «а у холопов чубы трещат». Но знал, что здесь все гнусней и запутанней: с каждой из этих «сил» он находился в каком-то унизительном для себя то ли сговоре, то ли сожительстве. Поэтому возникшее между ними противостояние неимоверно смущало и разрывало его душу.
Поздним вечером в день инаугурации вновь избранного Президента России жители Ховрина в призрачном свете редких работающих фонарей увидели жуткую картину: по улице Клинской шел человек в одежде, с ног до головы облитой кровью, у него не было верхней части головы и глаз, а перед собой на вытянутых руках он нес кровавый кусок какой-то мясной вырезки.
Как передвигался этот человек, когда по всем законам природы он уже давно должен был быть мертв, впоследствии объяснила наука.
Больница стоит в эпицентре геомагнитной аномалии. Прежде на этом месте находилось кладбище. Если в период активности «зоны» в ней кто-то погибает и свежий труп сразу же обрабатывают мазью, включающей истолченные кости человеческого черепа с этого кладбища, засушенные и стертые в порошок жабу bufo marinus и рыб sphoeroides testudineus и diodon hystrix, то может произойти захват только что освободившегося от души тела одной из неупокоенных душ, обитающих в районе захоронений, энергетика которой входит в резонанс с электромагнитным излучением «зоны» и поэтому многократно усиливается.
По данным милиции в день перформанса пропал подросток. Они, якобы, с товарищем полезли в больницу, а назад вернулся только один – совершенно безумный и не способный связать два слова. Когда же родители с врачами и правоохранителями направились к злосчастному месту, навстречу им как раз и вышел упомянутый монстр. «Таракан может жить без головы,» – появился в Интернете под новостью один коммент; «но голова не может жить без тараканов,» – быстро последовал за ним второй.
После того, как был «накормлен», Илизаров впал в слабоумие: «Потопить! Потопить смутьянку! Как же мне это сделать?» - повторял он зациклено, скучающе глядя в окно на недостроенное здание. Его вновь мучила забытая «миссия» и еще то, что где-то там - между голых стен и открытых лифтовых шахт - бродил теперь его закадычный друг Витя, который, гад, топорик спер, а... Рукопись не взял.
«Протокол номер двадцать пять,» - медленно произнес пишущий за столом, шевеля губами в такт движению ручки. «Почему двадцать пять?» - понуро спросил Илизаров, хотя это было ему абсолютно по барабану.
Единственное, что беспокоило его сейчас, так это то, что он наелся тыквенных семечек, а белка ему строго запретила это делать.
«Потому что первые двадцать четыре мы уже написали». «А-а... . И что все про меня?... А кто это «мы»?...». «Много вопросов задаешь,» - покачал головой мент, не поднимая на него глаз и продолжая свою каллиграфию.
Он делал это так тщательно, как будто, был учеником первого класса, только что начавшим учиться писать. А бровь его была проколота пирсингом с бриллиантом, и из свежей, видимо, дырки на стол капала кровь.
Однажды жителей одной из квартир на улице Клинской стало заливать сверху. На звонки никто не открывал. Вызвали милицию и слесаря. Вскрыли. Через полчаса в Твиттере появилось: «В своей квартире найден мертвым писатель Илизаров – автор «Княжны Таракановой»».
Уже позже стали известны подробности: он лежал на полу без штанов с выпученными глазами, вцепившись зубами в ножку стола. Когда тело стали поднимать, из ануса посыпались тыквенные семечки.
При вскрытии их там внутри был обнаружен чуть ли не килограмм. Диагноз гласил: разрыв сердца. Спермы нигде не наблюдалось, поэтому версия о нападении на писателя кавказских бандитов отпала. Да и следов насилия и борьбы не было. Получалось, что он сам засунул себе в задницу пакет семечек, а потом чего-то сильно испугался и умер.
Наркотики в крови отсутствовали, на учете в псих-диспансере он тоже не состоял. Соседи уверяли, что последнее время по ночам часто слышали вопли: «Отвяжись от меня, тварь!», затем рычание и хрипение. Но милицию вызывать не стали, так как мужичок этот был странный, по их словам, никогда никого к себе не водил, к тому же выпивал.
Квартиру Илизарова, все рукописные материалы в его столе и электронные на компьютере отсудил себе его бывший босс – глава писательской артели – мотивируя это тем, что Илизаров брал у него много денег вперед и не отрабатывал. Перебирать архив своего бывшего сотрудника он поленился, в реальности полагая, что ничего ценного там нет. Его интересовала только квартира. Бумаги запаковали в ящики и увезли к нему на дачу. Была еще ранняя весна, и он на свое счастье пока не переезжал туда жить.
Подвал же Ховринской заброшенной больницы в настоящее время затоплен. Это может подтвердить любой сталкер, гот, эмо, кто там бывает. Откачивать эту воду некому, да и незачем. Вход туда представляет собой прямоугольную по краям часто замерзшую даже летом бездонную лужу. И посредине этого водяного проема в полу, когда бывает полнолуние, вниз лицом всплывает тело человека, у которого в спине торчит топор. Затем труп снова постепенно погружается. И так происходит от одного лунного цикла к другому, из года в год.
