закивал импозантному моложавому господину с улыбкой Мастроянни, который неторопливо двигался к нашему кагалу. — Это полковник финансовой гвардии. Он пришел встречать приятеля, прилетевшего вашим рейсом».
Финансовая гвардия в Италии — это организация, по значимости превышающая Счетную палату, Минфин и Cosa Nostra вместе взятые.
Все оживились. Толю взяли под локотки и торжественно повели по территории Италии. Я, как верная жена, трусила следом. нас посадили в полицейскую машину, впереди шла патрульная с мигалкой, и вся кавалькада покатила к берегу моря. Прямо на песке стояло несколько зданий, отделенных от шоссе глухим каменным забором. над самым большим из них, двухэтажным, синими неоновыми буквами горела надпись «Guardia costiera» — береговая охрана.
Бари — портовый город. Собственно, поэтому мы и были здесь — несколько столетий назад в этом самом порту пришвартовался корабль, на котором местные моряки привезли из мир Ликийских мощи Николая Угодника.
Власти аэропорта сдали нас на руки береговой полиции, единственному органу в городе Бари, располагающему правом ставить печать, тепло пожали руки и уехали. Милая итальянка открыла сейф, на котором глиняный Санта с трудом удерживал мешок с конфетами, и достала круглую печать на длинной деревянной ручке.
— Пусть никто не скажет, что в береговой полиции нет добрых людей, — торжественно произнесла она и опустила волшебную палочку на открытую страницу Толиного паспорта. Мы заплатили в кассу 35 евро. Прощаясь, муж, по московской привычке, спросил:
— Я вам что-нибудь должен?
— Помолитесь обо мне святому Николаю, — застенчиво попросила Патриция и помахала нам рукой.
Личный состав встречал нас в гостинице крика-ми «ура!».
Глава 3
В странноприимном доме святителя Христова Николая, находящемся при церкви, в которой почивают его мощи, сошлись в тот вечер десять путников. «Окрестъ града, — поделился Василий своими впечатлениями с сотрапезниками, — сутъ много садовъ миг-даловихъ, инное овощие имущихъ, виноградовъ такожде и маслинъ велие изобилие». Изобильна была и трапеза, которую, по обыкновению, давали чужеземным странникам бесплатно в течение трех дней, не пожалел служитель гостиничный и вина. Каждому отвели постель, и Василий, приткнув в углу натруженный посох, уснул сном праведника.
«Заутра же сидехамъ... въ дому и писахомъ книги путничества своего». Василий вынул из поношенной торбы склянку с разведенной сажей, присел у оконца поближе к нежному раннему свету, — и по пергаменту побежали мелкие убористые буковки: «Азъ сие токмо пишу, еже разсмотрех...»
Глава 4
Собор чужой, непривычный: желто-серые колонны, на выщербленных ступенях, поднявши лапы, как живые, — чудные готические двери, окна высокие стрельчатые. Примиряет статуя Николая Угодника, в которой издалека, как только вступишь на брусчатую площадь перед базиликой, узнается родство с Петром Первым, Колумбом и прочими произведениями плодовитого автора. Внутри собор огромен, гулок и гол. С двух сторон нефа крутые ступеньки ведут вниз, в крипту. Низок сводчатый потолок, с фронтонов спускаются резные цветы и птицы, железной решеткой отделен мраморный, окованный серебром саркофаг. Две лампады на нем, тонкое узкое стекло держат на бронзовых спинах лобастые быки.
«...въ понеделокъ идохомъ въ костелъ... Вошедшимъ же намъ тамо и созирающимъ, гдъ мощи Святого опочиваютъ и не обрътахамъ. Видехомъ же множество народа с женами и дътьми, входящихъ внутрь и исходящихъ вон, по обою страну степенми каменними, тогда уразумъхомъ, яко тамо суть мощи, и текохомъ абие въ слъдъ ихъ степеннми мраморными шерокими, лъпотнъ созданными, под спудъ великия церкве, деснимъ входомъ, два бо суть тамо входи...»
Месса должна звучать в каждом католическом соборе по воскресеньям, и это фундаментально, недвижимо, как восход. В этом году праздник Николы Зимнего выпал как раз на выходной.
В архивах базилики хранятся письма столетней давности, в которых русские священники, приехавшие приложиться к мощам великого святого, жаловались, что их заставляют снимать облачения прежде, чем они войдут в храм. Ныне жители города Бари, которых мы называем красивым словом «барийцы», к паломникам привыкли. Русское подворье, построенное в XIX столетии, с храмом, где служит отец Владимир, небольшой гостиницей и чудесным парком итальянские власти несколько лет назад вернули России. Городок «русеет» на глазах. «Карашо, карашо!» — кричат официанты в тратториях, размахивая меню, нарядными, как детская книжка с картинками; «вино», «масло», «оливки» — оповещают покупателей корявые печатные буквы кириллицы; с фотографий, приколотых к стенке в популярной угловой кафешке, смеются Дмитрий Анатольевич со Светланой Владимировной. В сувенирной лавочке у базилики толпятся паломницы, я выбираю подарки — флакончики со священным миром, платки с изображением Николая Угодника, зеленые, желтые, но мне, конечно, хочется такой же, как взяла соседняя тетенька, красный.
— Что, — интересуюсь я, — расхватали?
— Та не, красный она принэсла. Rosso! — кричит тетенька продавщице. — Uno rosso per signora! — И выплескивается из ящичка красный шелк.
«Суть тамо близу церкви комори четире, продающие сосуди штеклянние, имущие на себъ икону Святителя Христова Николая изображенную; сосуди же они великии продаются праздни, ради взятия мира святого Николая, отъ мощей его истекающего...»
На весенние и зимние праздники святого Николая в городок Бари прибывают автобусами, чартерами, пароходами тысячи и тысячи паломников. Одних вот нас ни много ни мало — 130 человек.
Крипта полна...
— Радуйся Николае, великий Чудотворче...сверкают золотые облачения священников, поет Сретенский хор, поют наши девочки, стоя ровным рядком перед саркофагом. Литургия заканчивается. Людские водовороты, обвивающие батюшек с чашами, напоминают очереди к походным кухням в оккупированном Берлине. Причастившиеся ждут у кованой решетки и по одному идут мимо древней раки, опускаясь на колени у небольшого оконца, проникая в него почти до пояса, тянутся рукой, чтобы дотронуться до стеклянного глазка, едва видного в таинственной мгле, коснуться вечности, почувствовать тихое дыхание чуда...
«...и отверзе спереди малы дверцы, яко точию человеку можно вползти, и зазже малъ свътилникъ, да зримо будетъ. Влъзохъ же и азъ по немъ...»
— Радуйся Николае, великий Чудотворче...
Отец Августин, улыбаясь с той стороны решетки, командует: «Поем!» мы запеваем дружно, по-солдатски, пропускаем вперед детей, перемещаемся к подносам с низенькими стаканчиками... В чужой стране, в чужом храме, покрытая сводом величавой славянской речи, объятая чувством неизъяснимой общности со словом литургии, с дыханием не знакомых мне людей, поющих радостно рядом со мною, здесь, на границе времен, стоя перед золотистым в лампадном свете мрамором, не отделяющим нас от торжества чуда творения, я во всей полноте ощутила, что это значит — быть русской.
Глава 5
С каменных ступеней собора благосклонно улыбается приор в белом облачении и круглой черной шапочке.
— Со смирением и радостью уступили мы вам сегодня наш храм. — И добавляет политично: — Впрочем, наши прихожане без мессы не оставлены, в Бари храмов предостаточно.
«...о. настоятелъ... начатъ насъ воспрошати: откуду и почто прийшли, и камо грядем. Ми же ответствовахомъ вся, и сказа ему, яко сии странние путницы, отъ странъ московских грядущие на поклонение святыхъ местъ... настоятелъ зва насъ въ домъ, не далече отъ церкви стоящий, и предоставивъ намъ трапезу честну, ею же ми удоволившеся, зъло благодарны бихомъ Господеви и оному человеку ибо гладни приидохомъ въ градъ...»
После литургии вся компания традиционно тра-пезничает в ресторане на берегу моря, а воспитанницы «Отрады» выступают с концертом. мы волочим с собой чемоданы, набитые костюмами, переодеваются хористки в автобусе со сноровкой солдат после побудки, репетируют, на радость постояльцам, каждую свободную минуту в коридорах гостиницы. Технической частью, а именно компьютером с записями музыки, камерами, фотоаппаратами и прочей аппаратурой, заведует Анна. Это ее дебют в качестве ответственного работника — до этого она выступала в роли подмастерья.
Стеклянная стена открывала вид на голубое пространство; круглые столы уставлены бокалами, тарелками с морскими гадами и остро пахнущими морскими ежами — местным деликатесом, который мы не рискнули попробовать — хотели, но так и не догадались, с какого конца укусить.
За соседним столиком расположились батюшки, обстоятельно поднимаясь, пели «многая лета» и добродушно смеялись в густые бороды. Мать Серафима бдительно распорядилась:
— Расчищаем площадку и готовимся.
Девочки сыпанули в выделенную специально комнату развешивать костюмы. Анна, облеченная контролем над музыкальным сопровождением, вместе с добровольцами из официантов потащила провода к розеткам. Мы с Толей расслабленно откинулись в креслах и неторопливо рассуждали, глядя на веселых, богатырского сложения, батюшек, о том, как быстро восстанавливается в России коренная порода.
Плавный ход наших мыслей прервался внезапно. Вытянувшиеся лица матери Серафимы и Анны были бледны, как морские раковины.
— Мы забыли в автобусе компьютер, — пролепетала Анна, — что делать?
Мать Серафима опустила голову:
— Будем молиться.
Удар был смертельный. Первый раз благочинная поехала старшей, без матушки, первый раз Анна выступала ответственной за технику... и сейчас они должны были подойти к руководителю группы и признаться, что концерт сорван.
— Бежим, — сказала я.
Как ошпаренные вылетели мы с матерью Серафимой из ресторана. Обе понимали смутно, что в Италии парковаться в пределах города запрещено даже самокату, но ужас, охвативший нас, был так велик, что мы все-таки добежали до ближайшей остановки и замерли около единственного во всем Бари рейсового автобуса: не наш! медленно и печально мы повернулись и, сорвавшись с места, понеслись обратно в ресторан.
— Не волнуйтесь, с вашими вещами ничего не случится. Они заперты, все в порядке, — удивилась переводчица, оторванная от бокала.
— Нет, — топнула я ногой, — нам нужен автобус. Сейчас. Где он?
— Водитель обедает в соседнем зале, а автобус отогнали на базу, в другой город.
Я бежала, волоча за рукав переводчицу; за мной, лавируя между столиками, неслась мать Серафима; следом за ней семенила, причитая, Анна и двое официантов с проводами. Толя на ходу отсчитывал двадцатки. Для полноты картины мне не хватало только ведра с водой.
— Вы куда? — закричала моя подруга Лена и бросилась за нами.
— У нас беда, — гордо ответила я. — не мешай.
Водитель в белом свитере мирно доедал креветок.
— Я не съел горячего, — простонал он и показал растопыренную пятерню, — пять минут.
— Bambino, — умоляла я, для наглядности хлопая ладонью, как по мячику. Водитель скорбно уронил салфетку в еще полную тарелку и поплелся за нами. Такси стояло у входа.
— Где расположен ваш другой город? Сколько до него ехать?
— Далеко, — посуровел водитель, — минут десять. — И добавил мстительно, видно вспомнив креветки: — И обратно столько же.
— Как медленно он едет, — горевала мать Серафима, когда такси останавливалось и
