вверх, оставляя за собой первый век, четвертый, восьмой, двенадцатый... Солнечный свет прямоугольником лежит пред алтарем, тяжелый мраморный саркофаг накрыт покровом с золотым якорем. Над головой мозаично-изумрудные ветви древа жизни. направо славянский придел.
— Дети, — продолжает рассказ матушка, — здесь с восьмого века благоговейно хранятся святые мощи основателя славянской письменности Кирилла.
Тихо льется славянское песнопение: «Радуйтеся, всем грешным пред Богом блазии заступницы... Радуйтеся, Мефодие и Кирилле, язык словенских апостоли и богомудрии учителие».
...Все дороги ведут в Рим, но как много дорог начиналось из Рима...
Бьются волны Понтийского моря о брега Тавриды, лагерь стоит под стенами Корсуни. У расшитого шатра сидит, уронив у ноги круглый шлем, князь Владимир Святославович: «А еще пиши императору византийскому, — диктует он лысому писцу, — что за дочь его Анну готов отдать вено — город Корсунь или, как греки кличут, Херсонес». Хохочут дружинники-варяги, хлопают себя по бокам, головами мотают от смеха: кто, кроме природного Рюриковича, может предложить за принцессу только что захваченный у императора город? «Жду даров свадебных, пришлет пусть поболе книжной премудрости, священников греков и святынь христианских, которым мы, крестившись, поклоняться будем».
...Киев. Мать городов русских. Народ толпится у Десятинной церкви. Молодухи в платках встают на цыпочки — одним бы глазком на заморскую принцессу глянуть! Шелестит шелковый узорный сарафан, горит на солнце золотой убор, в красном княжьем кафтане выступает Владимир Красное солнышко с молодой женой. «А вот этот придел, други, мы назовем Климентовым». — Владимир Святославович снял украшенный золотым шитьем покров и передал в руки священнику серебряный ковчежец, священный дар византийского императора — честную главу великомученика. Первую христианскую святыню на Руси, нетленные мощи святого Климента, защитника и покровителя Русской земли...
— Матушка, а где сейчас честная глава?
— В Киево-Печерской лавре в Дальних пещерах вместе с мощами других праведников и святых. В тысяча девятьсот девяносто втором году, когда монахи распечатали для паломников чудом сохранившиеся после восьмидесятилетнего забвения святые мощи, честные главы нетленные замироточили.
...В Москве на Пятницкой улице стоит красно-белый храм с узорными решетками, храм Святого Климента. Здесь, у «Климентова острожка», как он назывался 400 лет назад, князь Пожарский принял первый бой с польским войском.
«Боже, придоша языцы в достояние Твое, оскверниша храм святый Твой, положиша Иерусалим яко овощное хранилище» (Пс. 78). Во времена большевистских гонений храм был закрыт, но в помещении, по святому покровительству, учинен был не плавательный бассейн, не картофелехранилище, а филиал Государственной библиотеки. Книжные люди, библиотекари, благоговейно сохранили тысячи церковных книг, не повредили византийского иконостаса и древних росписей...
Девочки притихли на скамье из каррарского мрамора под высокой корабельной пинией. В фонтане купаются голуби, по стенке древней базилики бежит, перебирая лапками, пестрая ящерка, теплый камень скамьи — как живой.
Глава 6
Столики стояли вдоль трамвайных путей, накрытые красными полотнищами.
— Мадре, мадре! — завопил официант. Одной рукой он отчаянно жестикулировал, а другой волочил обитый бархатом стул с высокой судейской спинкой. Матушка невозмутимо опустилась на бархатное сиденье, оглядела заполненную едоками, музыкантами и прохожими римскую улицу и распорядилась:
— Молимся каждый про себя!
Звенели вилки, булькала в высоких бутылках вода, носились Клаудио и Марио, вздымая на поднятых руках пылающие пиццы, стрекотали девчонки, звенел трамвай, появлялись и исчезали тирамису, арбузы, мороженое, мелькали опустошенные тарелки.
— Мадре, — вопил Марио, — не надо счет, это от ресторана!
— Дети, давайте мы их отблагодарим. — матушка кивнула, Евгений Иванович приподнялся, вытянул вперед руку, взмахнул — и...
— Под сосною, под зеленою спать положите вы меня-аааа, — вывел тоненький голосок.
Стихли соседние столики, замолчала очередь, застыли официанты со смоляными кудрями.
— Спать положите вы меня, — волной набежали вторые голоса.
Остановились прохожие, из окон высунулись старушки, закутанные в цветные платки, в сердцах захлопнул гармошку негр в белых парусиновых штанах.
— Калинка, калинка... — Евгений Иванович скрючился, склонился над столом (вывернув из-за угла, остановился микроавтобус, водитель выскочил на тротуар и подбоченился, на перекрытой улице тормозили машины, из магазинчика напротив высыпали китаянки в узеньких брючках...) и выпрямился во весь рост, поднимая руками сияющие детские голоса.
— Калинка моя-аааа!
Глава 7
Упакованы сарафаны, купальники, босо-ножки и прочая девичья дребедень: хор едет дальше, к морю, в провинцию марке. В городе с волшебным названием Лорето юные певцы станут участниками фестиваля искусств. Маэстро Евгений Иванович переживает: в первый раз девочки будут выступать в сопровождении органа. Мы — я имею в виду поклонников юных талантов — не волнуемся нисколько: главное, чтобы орган справился, а уж наши не подведут!
— Строимся! — Девочки рассаживаются в автобус, а я — увы — остаюсь на римской мостовой. Отчаянно машу рукой расплющенным о стекло носам, огромный аквариум разворачивается и увозит веселую стайку.
Повар в белом, как снега Килиманджаро, фартуке повернулся и, подбросив чуть заметно, скинул с деревянной лопатки пиццу. Переливались перламутром пупырышки оливок, морщились, выпуская на свободу жирок, колбасные кружочки, мягкими волнами лежал сыр, горбилась шершавая корочка, — а запах, запах! — печи и березовых дров, нещадного солнца и синего моря... Запотевшая бутылочка приятно холодит ладонь, пена пузырится и оседает в пластиковом стаканчике... Лето, Рим.
ЕСТЬ ГОРОД ЗОЛОТОЙ
— На одном метре этой земли больше жизни, чем в ином городе, — сказала я, глядя на мальчишек в кипах, которые гоняли мяч на тротуаре, у стены, сложенной из выпуклых камней. Табличка, написанная от руки на английском, русском и иврите, уведомляла, что за этой кладкой пыльного цвета томился апостол Петр.
— Причем так же и в глубину, если копнуть, — ответил Сережа Чапнин, подумал, остановился на секунду и посмотрел на небо: — А уж если взглянуть наверх...
Мы ускорили шаг, чтобы не отстать от коллектива.
Иерусалимов не счесть. Горластый восточный базар, обнесенный средневековой стеной. Белый западный полис с модными магазинами. Прифронтовой участок с блокпостами и черноглазыми красавицами с автоматами в нежных руках. Памятник основателям, в виде цветущего сада, где к каждому деревцу, к каждому кустику благоуханному подведен шланг с живительной водой. Нищий арабский пригород с кофейнями, где смуглые молодые люди курят за низкими столиками, вытянув ноги. Осуществленная мечта эмигрантов с бойкими людьми, болтающими на смеси русского с ивритом. Город церквей с Русской Свечой, как зовут здесь самую высокую колокольню, мечетями, откуда несется таинственный крик муэдзина, аккуратными греческими храмами и могучими строениями крестоносцев.
И он — Небесный Град.
Чтобы увидеть его, вовсе не на надо включать воображение. Он тут, рядом, прямо перед тобой, к нему можно прикоснуться рукою.
Простота и ясность его присутствия так сильна, что, ошеломленный, ты понимаешь вдруг, что всего этого множества городов на самом деле нет, именно оно, это множество, и есть плод твоей фантазии, а на самом деле настоящий только он — Небесный Град.
Скажите, что может чувствовать человек, которому экскурсовод, сидящий на первом сиденье автобуса, повернувшись, говорит в микрофон:
— Посмотрите направо. Там Геенна огненная. А налево, обратите внимание, — долина Иософата. Видите кладбище? Очень дорогие места. Ведь именно те, кто там похоронен, восстанут первые, когда наступит час Страшного суда.
Не знаю, как другим, но мне было бы непосильно путешествовать одной. Но я и не одна.
Наша экспедиция разместилась в четырех автобусах. Прихожане, священники нижегородской епархии и сам владыка Георгий, с проседью в черной бороде. Мы с моей дочкой Анютой и другие москвичи, например Сергей Чапнин, на правах гостей.
Я в Иерусалиме второй раз. Впервые сподобилась побывать здесь вместе с матушкой игуменьей и сестрами любимого моего Черноостровского монастыря, что стоит в городе славном малоярославце. Ох и крутило меня тогда. Главное, никак не могла смириться.
— Ну почему, — кричала я мужу (а кому еще могу я кричать?), — почему я, взрослая, самостоятельная тетка, должна подчиняться чужому капризу?
А дело обстояло так. Жили мы, матушкиными стараниями, в Горенском монастыре. Это довольно далеко от старого города, и чтобы добраться до него, нужно было пользоваться такси. Пустяк, казалось бы? Но матушка, которая не впервые путешествовала по этой загадочной восточной стране, каждый раз вызванивала одного и того же знакомого таксиста. Тот, надо заметить, был страшным разгильдяем и непременно опаздывал, да не меньше чем на час, а то и полтора. И этот час, а то и полтора, нам приходилось кантоваться на мощеной площадке у ворот Горенского монастыря. Происходила вся эта история, между прочим, в самом что ни на есть августе. Представьте, как я кипятилась, причем во всех смыслах этого слова. Бог весть откуда матушка терпение брала, глядя на мою надутую физиономию. Наконец, муж не выдержал моего напора и предложил один день провести оторвавшись от группы. Матушка не возражала.
Выйдя из ворот, я демонстративно набрала номер такси по вызову. Машина появилась практически сразу. Мы сделали ручкой честной компании и забрались в прохладный салон. Прытко, как школьник, сбежавший с урока, я выскочила из такси, едва машина остановилась у Яффских ворот. За мною, расплатившись, вылез и муж.
Я немедленно захотела пить, ватрушку и новую шляпу. мы подошли к лавке, где два вертких парнишки давили в стеклянной колбе шершавые гранаты. Я взяла в руки стакан, полный венозно-красного сока, а муж рассеянно полез в карман. Потом в другой. В третий. Короче, кошелька не было. В нем, надо признаться, лежали, обращенные в наличность, все деньги на поездку, карточки и документы.
Мелочь на обратный путь в монастырь наскребли по карманам. матушка только головой покачала, глядя на наши смиренные лица, с которыми явились мы под ее светлые очи. Вот такая история. Хоть в патерик записывай.
Но теперь-то я ученая.
Первым делом у меня перестал работать телефон.
— Это для того, — назидательно сказала дочка Аня, — чтобы ты сосредоточилась на паломничестве. (Сама-то, между прочим, вечерами торчала
«Вконтакте».)
Потом один за другим начали развязываться узелки. новые друзья, как бы между прочим, щелкали сгустившиеся перед отъездом проблемы.
Вот, например, я давно хочу, чтобы моя книжка появилась в Финляндии, и никак не могу найти издательство. Переживаю.
Сосед вынул из сумки журнал «фома» и помахал в воздухе блестящей белой обложкой с красным пасхальным яичком:
— Как вы думаете, где мы эту красоту издаем? Правильно, в Хельсинки! Вот вернемся — сосватаем и вашу
