деревушка корнями уходит глубоко в эллинскую эпоху, однако в новой истории она была за-селена где-то в последней четверти девятнадцатого века. К этому времени относится и сам Успенский храм.
А в день Успения Божьей матери, 15 августа, местные жители проводят фестиваль: праздничные службы, крестный ход, танцы и ярмарка и застолье, конечно. Средоточием всего этого и является храмовая икона Богородицы. Кристос, хозяин нашего пансиона, мрачно поведал подробности. Было заметно, что свой английский он тренирует на криминальных сериалах:
— Пользуясь темнотой, они проникли в церковь, незаконным методом приобрели икону со стены и со-вершили попытку скрыться. но! Провидение! — Тут Кристос поднял палец, словно уточняя, откуда именно явилось Провидение, и, выдержав паузу, достойную значимости события, продолжил:
— Прохожий, который случайно шел мимо дворика, заметил открытую дверь! Мы затаили дыхание.
— Простой турист. — Кристос развел руками и оглядел аудиторию, которая состояла из нас двоих, нескольких постояльцев, не без тревоги вникающих в историю ночного ограбления, хозяйской дочки и белого кролика, который сидел у нее на руках и шевелил розовыми ушами, словно тоже переживал за свою клетку, которую иногда забывают запереть.
Убедившись, что он полностью владеет вниманием публики, Кристос торжествующе закончил:
— Он зашел в храм, воры увидели его, испугались и бросили добычу на пол!
Получив заслуженный театральный эффект, Кристос помрачнел. Стало заметно, что он расстроен и зол.
— Главное, что икона на месте! — наперебой подбодрили мы грека. — А что полиция?
— Что полиция? — горько отмахнулся тот. — Им главное, чтобы из музея ни одного черепка не пропало!
— Сильно разломали? — сочувственно спросили мы.
— Стекло разбито, оклад, само дерево...
Его тревожила еще какая-то мысль. Помявшись, он выдавил из себя фразу, которая многое меняла в его привычной жизни:
— Елена, вы закрывайте на ночь дверь на ключ. на всякий случай. Если они на саму Богородицу покусились... — Он не закончил фразу, неловко пожал плечами и, повернувшись, быстро зашагал вверх по улице. на собрание общины, он там важная шишка. Мы и впрямь, как и все здесь, спали, закрыв дверь легкой шторой. ночная прохлада сочилась в комнату, легкое движение воздуха приносило запах моря, и казалось, что ты спишь прямо на берегу. Воры отнимают у нас покой.
К полудню жара поднялась до сорока градусов. Народ уже просто не вылезает из воды — только головы над поверхностью торчат. Перетаскиваем лежак вслед за тенью, которую, как стрелка солнечных часов, отбрасывает зонтик. Девушка из ближайшего бара при-несла ведерко со льдом, раздала всем по кусочку и показала, что им надо обтереть все тело.
Наконец переселяемся под прохладную сень террасы, увитой узловатой виноградной лозой. Местная публика расположилась там с утра и обсуждает последние события. Их волнение понятно: до праздника осталось пара недель. Специалист, срочно вызванный из Салоник, говорит, что реставрация иконы — дело тонкое, спешить нельзя. Теперь все гадают, успеет ли он завершить дело к крестному ходу. А как проводить его без старой иконы, — третий век ходим в этом порядке!
Версий происшествия много:
— Орудует банда сербов, пятнадцать человек, делятся на группы по трое, вот почему за одну ночь несколько ограблений.
— Это приехали английские гастролеры. Лондонские жулики самые ловкие.
— Местные, а именно бывший полицейский. Его сократили в связи с кризисом, и он теперь доказывает, как без него плохо.
— Албанцы.
Но на это все машут небрежно ладонями и кричат:
«У тебя всегда во всем виноваты албанцы!»
Коричневые лица замирают, и дымок от сигарет дополняет их схожесть с индейцами, недвижно сидящими вокруг костра.
Маленькая, как птичка, старушка в черном платье, с круглыми, живыми, как у птички же, глазами, сидит на табуретке, положив на пластиковый стол темные тонкие руки. Она молчит, время от времени поднимает взгляд на спорщиков и снова опускает его, глядя прямо перед собой, на сплетенные пальцы. Только видно, как едва шевелятся губы, словно она разговаривает с кем-то.
А если прислушаться, то даже понятно с кем.
Жаль, что мы не попадаем в этом году на крестный ход.
Бармен приносит поднос с малюсенькими чашечками. Как можно пить раскаленный кофе в такую жару?
Глава 7
Он плыл со стороны Афона
Однажды я чуть не утонула. Причем вообще, что называется, на пустом месте. То есть место-то как раз было не пустое, а полное волн, но глупость получалась несусветная. Заметьте, купались вместе с мужем. Он, как обычно, заплыл невесть куда далеко и там качался на волнах, как маятник, вместо того чтобы не сводить взгляда с жены.
А я увлеклась. Я люблю, когда волны. Как пишут в английских романах: там, откуда я родом... Родом-то я, как известно, из Петербурга, но детство подростковое провела на берегу Тихого океана, где служил на кораблях мой отец. Время тогда было вегетарианское, и считалось совершенно естественным, что компания девчонок выходит на шоссе, голосует, любая встречная машина подхватывает их и за полчаса довозит от военного городка до бухты Тинкан. С собой мама вы-давала мне ломоть хлеба и помидоры, огромные, в два-три обычных. Здесь такие не растут. Назывались они «бычье сердце». И так все летние дни мы болтались по песчаному пляжу, по камням забирались в пещеры с мокрым песком под босыми ногами, собирали раскрытые, как веер, раковины, сухие морские звезды и скелеты морских ежей, похожие на панцири. Ловили гребешков, трепангов и еще какую-то морскую мелочь и варили их в консервной банке на костерке. Так вот, океанские волны — это как на картине Айвазовского «Девятый вал». Даже удивительно, что никто из нас ни разу не утонул. Так что страха у меня перед морем нет, привычка.
Раз уж отвлеклась, отвлекусь окончательно. Когда меня занесло в Калифорнию, я прямо из аэропорта поехала к своей приятельнице, которая жила в деревянном домике в Окленде, прямо на берегу океана. Я вышла из машины и в ту же минуту всем своим существом осознала, что нахожусь в исключительно родном месте. минута на раздумье — и я догадалась: запах Тихого океана!
Итак, это все воспоминания, а по ходу рассказа я нахожусь в Эгейском море, купаюсь, там волны, а муж уплыл далеко. Волны набегают. И я, расслабленная детским счастьем пляжной жизни, ныряю в поднимающуюся надо мной зеленую стену, потом в другую, а тут же подлетает еще одна, другая, третья... И вдруг я обнаруживаю, что под ногами нет дна, берег отодвинулся на несколько метров, а вокруг никого, одни волны. Плаваю я неплохо. но, знаете ли, не в шторм. Через пару минут я сообразила, что не двигаюсь с места и все это уже совсем не смешно. На берегу — в нескольких метрах! — счастливые люди жарились на солнышке, перекидывались мячиком, жевали пончики, а на меня налегали тяжелые, холодные, равнодушные волны. Из веселых, нарядных и ласковых они вдруг стали неумолимые и упругие. Я поняла, что не справляюсь. В трудные минуты — таких по-настоящему трудных было в жизни немного, но случалось, — так вот, в трудные минуты меня обычно спасает самообладание. С абсолютно трезвой ясностью я поняла, что сейчас утону.
Глупее ничего придумать нельзя. Где в трех метрах от меня плавает этот дурак (пардон, но я подумала именно так), в четырех — берег, полный людей, а я — утону. Силы у меня есть. но их нельзя тратить на бессмысленное сопротивление. Оставшуюся энергию и ясность ума надо потратить на спасение.
Я вытянула вверх руку и сколько могла высоко вытянулась за ней сама. неподалеку от меня, на полдороге к берегу, ковырялась пара. Женщина, как и я, уже с трудом сопротивлялась волнам, но муж — он стоял твердо ногами на дне и медленно, но верно тянул ее к берегу. Он услышал мой писк, обернулся, пожал плечами и кивнул в сторону торчащей из воды женской головы, типа, ну не могу же я ее бросить! Мне трудно было понять, мог он или не мог оставить одну тетку, сплавать, спасти другую, потом снова вернуться к той, первой, но что он точно мог — так это крикнуть и позвать на помощь: он был уже совсем близко от пляжа, и начни он лихорадочно махать руками или подавать другие сигналы бедствия, то на-шлись бы герои и без него. может, и муж бы мой услыхал. но нет. Дядька еще раз, как бы извиняясь или прощаясь навеки, пожал плечами и отвернулся, а я начала захлебываться. И тут бы мне, друзья, наступил конец, причем глупый, неприличный и абсолютно неуместный конец!
____
Он плыл со стороны Афона. Поверьте мне, море было абсолютно пустым, и откуда появился мой спаситель — не ведаю. Знаю только, что он плыл со стороны Афона.
— не волнуйся, — сказал он, и я услышала, хотя был он еще далеко и волны закатывали меня уже по самую макушку. — Я здесь. Ну вы не поверите мне, но он был красив, словно сошел, сплыл с греческой амфоры. Я увидела его только один раз, когда, вынырнув на поверхность, обернулась на этот спокойный голос и белые руки, которые уверенным брасом несли ко мне человека с узким лицом. Больше я его не видела. В какой-то момент я почувствовала, как уверенная ладонь легла на мою руку, крепко ухватила ее, и я поплыла сама, не цепляясь и не боясь, отталкиваясь ногами от противной воды. Плыть-то всего надо было пару метров. Все та же рука уверенно вывела меня на песок, и я закашлялась, схватилась за горло, ловя дыхание. А дальше было как во всех сентиментальных историях: когда я выпрямилась и огляделась, его уже не было.
Будем считать, что это был ангел.
Глава 8
В таверне
Виноград почернел, и отяжелевшие кисти нависли над фонтаном, почти достигая тоненькой струйки. фонтан — круглая каменная кладка, внутри — два металлических обруча с дырочками для веселой воды.
Он стоит посредине таверны, в той ее части, которая покрыта виноградным плетением. Столики застелены скатерками в клетку; на столбиках, поддерживающих деревянную крышу, висят чесночные косы.
Держит таверну семья. Хозяйка принимает заказы, двое шустрых парнишек разносят на подносах с цепочками кувшины с вином и лед. Папа — повар, кудрявый, как бог Пан; он иногда выходит, чтобы поболтать с гостями; на крыльце у соседнего входа в домик, под развесистой акацией, сидит бабушка в черном обтягивающем платье и караулит мелкоту.
Я люблю к ним ходить. Во-первых, недалеко, а во-вторых, прямо рядом с ними лодочная станция, отделенная от пляжа веревочкой с буйками. За эту веревочку я держусь, когда большие волны. Боюсь, унесет. Что вы без меня будете делать?
Кормят здесь вкусно везде. В нашей деревушке развлечений мало, прямо скажем, никаких, и поэтому главное событие дня — это ужин. Таверны стоят вплотную вдоль моря. Часть столиков под накрытием, а часть прямо на траве, так что можно сидеть босиком.
Днем можно и просто в купальнике, но вечером все любят приодеться. Здесь это означает, что кавалеры натягивают шорты, а дамы бросают поверх загара какую-нибудь прозрачную тряпочку с блестками.
Коронное местное блюдо — гирос. Это типа нашей шавермы, только вкусно. Гиросом на вынос и в тарелках торгуют здесь на каждом углу. на каждом втором, кстати, продают вареную кукурузу.
Ее, кукурузу, как и пончики, разносят дополнительно по пляжу специальные разносчики в широких шляпах. В пончики втыкают
