соблазненные дьяволом, а потом с материализаций, притянутые сатаной, то ныне мы симулируем то, что нашли давным-давно в Иисусе, - человечность, которая есть наш сущность. Человечность нельзя не следует путать с сатанинской социумностью, социальной материей и с дьявольской искусственностью. Но ее нельзя подменять и техникой, включая в оную, как технику психики, так и ментальности. Наша человеческая суть имеет душевный, личный характер.
Не мы разумны, а наша душа. Индивидуально мы умны. Но разумны лишь социально. Причем эта разумность не сводится к совокупности индивидуальных умов. Это новое системное качество не отдельно взятого человека, но конкретно всеобщего человечества, взятого в полном составе о всех временах настоящего, как того, что есть, так того, что уже было и еще будет. Поэтому мы еще не готовы быть разумными даже на уровне целого, а не то, что на уровне части с частью.
Здесь господствует хитрость одних и глупость других. В чем между ними разница? Она заключатся в том, что одни путаются в своих чувствах, или в страхах и страстях, вроде глупых, а другие путаются в чужих чувствах, их запутывая, как хитрые. Правда, есть еще сообразительные выдумщики, изобретательные и информированные техники и знающие, точнее, считающие и рассудительные ученые. Но и они служат хитрым, находя в этом служении свой частный и групповой интерес. Выделяются из этой беспорядочной массы мудрейшие, то есть, многоопытные, которые путем метода «тыка», пути проб и ошибок научились не совершать на примере чужих ошибок. Вот почему они проповедуют и советуют им совершать свои ошибки, от которых сами не застрахованы.
Остались лишь одни мыслящие. Но где они теперь? От них остались в наш век машинного «мышления», а на самом деле расчета и подсчета, и информационного мусора одни пустые воспоминания.
Вот что такое современный информационный капитализм. В лучшем случае такие люди что могут построить? Информационный социализм. Такой ли нам, мыслящим, нужен социализм? Разумеется, нет. Нам нужен социализм, в котором есть место ля человека, настоятельной потребностью которого станет высокоинтеллектуальный труд. Именно в таком обществе возможно появление настоящего человека. Пускай им будет сначала само общество. Но это не цель человека. Целью человека как человека, то есть, существа с разумно душой, является очеловечивание его самого. Это гуманизм. Только после гуманизма возможно превращение человека в искомое разумное существо. Но такого рода разумное существо не может появиться на основе так называемого «искусственного интеллекта», ибо уже является естественным интеллектом. Искусственный интеллект, о котором так модно ныне говорить, есть только усилитель (амплификатор), насадка на наш естественный интеллект. В этом и заключается его прямое назначение. Если же говорить о замене естественного интеллекта человека интеллектом машины, то такой разговор не имеет смысла, ибо такая замена равнозначна отказу от интеллекта вообще. Что этот разговор означает? Он означает, - ни много, ни мало, - внушение массе людей удобства быть исполнительной машиной, послушным роботом, а не свободным человеком. В этом смысле современная техника есть примерная ученица прежней религии «смиренномудрых слуг».
Но и то возможное будущее, на которое настраиваю я, а не то будущее, к которому вас готовят другие, возможно, уже не люди…
- Тогда кто? – кто-то спросил из лекционного зала.
- Да, те же бывшие наблюдатели, скажем, со звезд, перешедших уже к активному вторжению, который пропагандирует и рекламирует Голливуд, готовя обреченных к роли слуг пришельцев.
- Вы имеете в виду «прогрессоров», о которых писали братья Стругацкие? – дал вопрос парень с первого ряда, которого ребята в шутку звали «Рептилоидом».
- Еще чего. Какие прогрессоры? И вы верите в эти фантасмагорические сказки? Неужели вы еще дети? И впрямь, вполне возможно. Никакие это не прогрессоры. Они есть сбиры, сборщики Вселенной, того, что близко и плохо лежит. Это цивилизация разумных машин. Они пришли не к нам, а к нашей техники, чтобы ускорить ее эволюционирование сначала к живой технике, а потом уже к интеллектуальной. Вот и используют наших хитрецов, которым не хватает ума догадаться о том, что они не только нас, но и самих себя обманывают, работая на них.
- Так это и есть те «странники», которых имели в виду братья Стругацкие? – не унимался любитель советской научной фантастики.
- Дались вам эти братья. Лучше читайте того же Лема. Правда, он одного с ними рода и племени. Одним словом, странник. Но этот хоть более научен, серьезен и более последователен в своих творениях, нежели братья, которые, как все «шестидесятники» бросались из одной крайности в другую: от радужного оптимизма до черного пессимизма, переболевши «булгаковщиной».
- Так Стругацкие были «людьми радуги»? – спросил стильный студент с многообещающим именем «Роман».
- Вероятно, да, во всех смыслах этого слова.
- Что вы имеете в виду?
- Я имею в виду, не то, что видно, а чем видно.
- И чем?
- У нас, у людей, видно не тем, чем видят, а тем, что служит его явлением, - мыслью. Видят самой идеей только разумные существа, пребывающие в ней, в духе. Мы же пребываем в душе. Стругацкие были не мыслителями, а популярными, массовыми писателями с научным уклоном. Более философичен Лем, к сожалению, на инженерный манер, как инженер «человеческих тел». Он разбирал человеческую душу, как заправский мясник, что для меня было, как серпом по цветочному коробку семян.
Мы представляем особый случай развития разумной жизни полного цикла. Но люди в своем развитии попали, как это бывало и прежде, в яму регресса интеллекта. Такое падение уровня интеллектуальной активности обусловлено социальной средой обитания человека, которая так и не стала еще благоприятной для его выращивания. И все потому, что человеческий разум носит социальный характер и находится в прямой пропорциональности с уровнем развития социальности как внешним выражением человечности. Человечность как сущность человека проявляется во взаимных отношениях между людьми. Они тем более человечные, то есть, человечные, чем более социальные. Перо-наперво, люди должны быть солидарными, ибо именно в солидарности раскрывается полнота человеческого отношения и общения. Предела такая солидарность может достичь в более совершенном обществе, чем общество солидарности, уже не в социализме, а в гуманизме, как обществе социальной гармонии или любви. Там человек будет прямо и открыто находиться в гармоническом отношении с себе подобными. Но в нынешнем обществе капитала, где господствует дух не солидарности, а конкуренции, человек находится в дисгармоническом отношении с другими людьми. В обществе социальной атомизации люди разобщены и отчуждены не только друг от друга, но и от самих себя. Поэтому они расчеловечены
Что нам остается делать, чтобы достичь гармонии? Стать разумными хотя бы некоторым. Тогда у человечества появится шанс быть лучше. Разумное меньшинство, тысячи станут примером для подражания многих и многих миллионов, когда миллиарды будут продолжать симулировать свое человеческое отношение к себе и к другим людям. Такой симуляции как раз способствует бурое развитие современной техники.
Именно развитие техники вызвало повышенный интерес у космических цивилизаций. Дело в том, что обычные космические цивилизации представляют иной, чем человеческий, тип развития разумной жизни. Это тип разумной жизни неполного, облегченного цикла. У субъектов этого типа разумной жизни отсутствует душа. У них разумна не душа, а тело. Поэтому для того, чтобы тело сообщалось с разумом как телом уже духа, им необходимо искусственное, изобретенное ими средство. Таким средством и является техника. Вот почему они проявляют интерес, но не к людям, которых считают примитивными и не «понимают» людей, а к их технике. Они «понимают» человеческую технику и желают развить, эволюционировать ее до живого уровня само-воспроизводства, чтобы уже техническое устройство, вроде робота, достигло с их помощью искусственным путем разумного вида и вытеснило с Земли людей, которые не могут сладить дуг с другом. Наша разобщенность ставит пришельцев в тупик. И они видят выход в развитии разумной жизни на Земле в нашем устранении. Поэтому они настраивают людей на с еще большую отчужденность их друг от друга и от самих себя, пытаясь нашими же руками избавиться от нас. Они желают отправить нас в иллюзорный мир технической симуляции, чтобы ускорить становление робототехники.
Многие косвенные данные наводят мыслящего человека на подобное объяснение развития текущих событий. И, в самом деле, не замечательно ли подтолкнуть создателей техники к превращению их самих в собственные создания в виде роботов?
- Такого предположения будущего нет у Стругацких. Оно есть у вашего Лема? – спросил любопытный «Рептилоид».
- Оно есть у меня. Вообще, я привык думать сам, чего и вам желаю от всей души. Ваши Стругацкие дошли до фантазии об исполнителе желаний, которым бредили еще в глубокой древности монахи на Тибете, строя фантастические замки из камня, вроде Шамбалы.
- Кстати, Иван Иванович, что вы имели в виду, называя Стругацких и Лема одного рода и племени? Что они евреи? -
- Ну, зачем же так грубо, прямо телесно, этнически приземлять полет мысли? Я говорил о том, что фантасты большие фантазеры, склонные к симулированию собственной мыслящей деятельности, недостаток или полное отсутствие которой они компенсируют, строя идеологические или технические фантомы в своем превращенном сознании. Возьмите тех же «прогрессоров» и «странников» Стругацких или «солярис» Лема. Объяснять их появление в сознании фантастов проекцией в будущее диаспорической судьбы своего племени, занятого просвещением аборигенов, поиском своего угла или находящего его в одиночестве, - это слишком большое упрощение. Интереснее интерпретировать фантазии фантастов их личным, а не коллективным, опытом, связанным с собственным сознанием. Тем более, если мы имеем дело с такой картиной будущей агрессивной дистопии, какую мы встречаем у Ефремова в «Часе быка», у Лема в «Фиаско» и у Стругацких в «Трудно быть богом».
- Но не грешит ли подобного рода упрощением ваше предположение вторжения инопланетян на Землю? – задал свой ехидный вопрос Роман.
- Я предположил, ваше дело принять предположение или отвергнуть его, если у вас есть лучшее понимание предмета обсуждения. То, что я рассказываю, не обязательно для умственного усвоения, а тем более для ученического повторения.
- Тогда зачем оно? – вызывающе императивно произнесла вопрос мадемуазель в строгом черном костюме, сидевшая во втором ряду.
Весь зал, полный студентов, отвлекшихся от своих повседневных занятий на семинаре, замер и уставился на него множеством любопытных глаз.
- Незачем. Зачем мы есть? Это только мысли вслух, уважаемая. В университете мы учимся учиться, во всяком случаен на таком
