А ведь в нас же самих, то есть в нашей человеческой природе, той же Природой заложен тот же самый процесс самораскрытия: только в Природе самовозникают, самораскрываются и самовозрастают ее живые организмы, в то время как в нас самих (в нашем интеллекте) «самовозникают» и раскрываются (в Истины) идеи, благодаря которым нами создаются новые «рукотворные» сущие наподобие новых природных сущих в виде живых организмов. Аналогия здесь полнейшая, вплоть до того, что, как посредством «рукотворного» (искомого, подручного) сущего выполняется деятельность по производству необходимого Продукта, так и посредством нового природного сущего (живого организма) выполняется деятельность по производству новой Продукции, приумножающей и усовершенствующей природное разнообразие. (Вот то-то и обидно, что древние греки обнаружили это, а мы этого даже не заметили и пропустили).
И в этом отношении, то есть в отношении понимания бытия как присутствования, Хайдеггер, к сожалению, пошел на поводу всей прежней метафизики, связав бытие со «всяким сущим», наличествующим на данный момент и могущим быть помысленным в «просвете бытия». А это и мел в руке учителя, и картина, висящая на стене, и покой над вершинами, и дерево, и Бог, и дом с его «домашностыо» и т. д. и т. п. Такой объем разносортного, а вернее сказать, разношерстного сущего просто невозможно охватить каким-либо понятием (наподобие сущего) или включить в сферу некой науки. Да в этом и нет необходимости, потому что такое действо не представляет какого-либо интереса ни в духовном, ни в материальном плане. Следуя в этом направлении, мы просто увязаем в мешанине чего-то неопределенного и не имеющего своей формы, потому что все, что нас окружает, все это есть. Но оно уже есть существующее, а не бытийствующее. Время его Бытия давно уже минуло.
И, конечно, не физика виновна в том, что она будто бы совратила метафизику на онтический путь, а сама метафизика повинна в том, что упустила из браздов правления свой собственный онтологический путь, то есть путь уяснения принципов возникновения интеллектуально-материальной новизны. А физике того и надо было: ей ничего другого не оставалось – и она поспешила этим воспользоваться, – как погрузиться в бездну уже существующего сущего и заняться изучением его свойств и взаимосвязей вместо того, чтобы разбираться и дознаваться в том, каков принцип возникновения самого этого сущего и его сущности. Ведь первым заниматься и легче и перспективнее (выгоднее), чем вторым. (см. Р. S. 2).
Но как же все-таки случилось то, что «бытие» сущего стало относиться ко «всякому сущему», а не только к тому, которое здесь и сейчас обретает свою форму и обзаводится своей сущностью? Кстати сказать, сразу же заметим: последнее свершается в едином процессе, а не так, чтобы сначала возникло сущее, затем оно приобрело себе («одело на себя») сущность, или совсем наоборот: сначала возникла сущность, а затем она «подобрала под себя» сущее. Сущее и его сущность возникают одновременно, помогая друг другу вплоть до того момента, когда сущее как подручное средство обретет свою сущность в виде готовности исполнять ту или иную функцию через посредство своего сущностного свойства.
Так, упрощенно говоря, сущность телескопа постепенно возникала вместе с постепенным возникновением линзы из силиконового окисла, линзы, затем вставленной в трубу. А, положим, сущность справедливости – как уравновешивания взаимоотношений между слоями общества – постепенно возникала вместе с постепенным формированием гражданского общества в виде его общественных институтов. Да к тому же сама идея продуктивного мышления, не является ли она демонстрацией того, как само сущее, то есть мышление, смогло исполнять свою основную функцию только после того как оно обрело сущностное свойство продуцировать новизну в виде иррациональных идей? (Заметим кстати: рациональных идей, то есть новых идей, полученных рациональным, логическим путем не бывает в природе нашего продуктивного мышления).
Так вот, возвращаемся к началу предыдущего абзаца. Конечно же, древние греки «схватили» главный момент, подсмотренный ими не только у Природы (φυσις), но и у природы своего собственного продуктивного мышления – это момент возникновения материальной новизны в виде какого-либо нового сущего (чаши, дома, дерева, розы, лошади, упряжи, щита, ложа и т. д.). И для них было естественным связать возникновение рукотворного сущего с мышлением, непосредственно причастным к этому возникновению как выходу из потаенности (леты) в не-потаенность (а-летейю). Но в какой-то момент бытие как возникновение и самовозрастание превратилось в бытие как возникшее, почему оно и стало уже у Парменида «целокупным» и «нерожденным». Вот где была совершена трагическая для западноевропейской метафизики бифуркация, то есть отщепление от единого потока бытия как возникновения сущего еще двух дополнительных направлений:
- так называемого «бытия» присутствующего сущего, характеризуемого связками «быть» и «есть»;
- и Бытия самого по себе, бытия независимого от «бытия» сущего и от него отделенного. (Последнее должно было появиться как противовес первому и как компенсация, «сублимации» бытия из него).
Именно здесь на какой-то промежуток времени (до Парменида, скорее всего) обрывается связь времен, хотя все еще остаются отголоски основного направления, то есть Бытия как возникновения сущего. Что же здесь случилось? Какое свершилось событие, роковым образом изменившее ход развития метафизики? А свершилось то, что забыто было само возникновение сущего, но в памяти навсегда было сохранено и запечатлено возникшее «всякое сущее», поскольку оно своим эйдосом (видом) постоянно напоминало о себе в состоянии своего присутствования. Время существования возникшего сущего (подручного средства) гораздо длительнее, чем время сохранения памяти о том, как оно возникло в нашем умственном представлении. Возникшее сущее, о котором возможна «всякая речь» – перед нашим взором, память же о процессе его возникновения быстро тускнеет, как только тускнеет актуальность нашего отношения к этому процессу. Сущее возникшее «забивает» и «заслоняет» своим видом память о своем собственном возникновении, то есть о своем Бытии. Оно отстраняет ее сначала на второй план, а затем и вовсе «задвигает» в тень, поскольку возникшим подручным средством мы все время пользуемся, процессом же возникновения – один к одному – не пользуемся никогда, поскольку это оригинальный творческий «продукт», который никогда не повторяется, хотя методология самого процесса возникновения одна и та же (Едина) для любого сущего: через идею, Истину, подручное средство и функцию им исполняемую.
Как видим, у нас нет никаких проблем с памятью о «всяком» присутствующем сущем, хотя много проблем с памятью о возникающем сущем, что и продемонстрировал весь ход развития метафизики и забвения Бытия как возникновения (но не существоваания) сущего. Именно потому и не была разработана сама методология возникновения интеллектуальной новизны (в процессе сотворения образа подручного средства). До нее у человечества «руки не доходили». Да к тому же век человека не долог и повествование о том, как происходит интеллектуальный процесс сотворения новизны не всегда передается в поколениях, и информация об этом накапливается крайне медленно. Так, уже Платон в общем-то знал, что такое озарение (интуиция, инсайт). Но понимание этого феномена – вплоть до Декарта и даже Новейших времен – так и не было оформлено в какой-либо удобовоспринимаемой форме, которая бы стала каким-то обоснованием возникновения нового знания или руководством к созданию оного. Складывается впечатление, что процесс этот идет, что называется, «ни шатко, ни валко».
А теперь зададимся следующим вопросом: почему само возникновение сущего было забыто с такой легкостью? Да потому, что трудно уловить во времени этапы его возникновения, как и трудно удержать во времени и в человеческой памяти то, что еще не определено в своей сущности и что еще этап за этапом постоянно меняет свои формы, поскольку сам процесс возникновения сущего и обретения им своей сущности – это процесс, зачастую поэтапный и растянутый во времени и особенно во времени своих начальных этапов. О природе тяготения и бессознательного задумывались еще античные мыслители, но добиться в этих вопросах какой-то ясности удалось лишь Ньютону и Фрейду. А, положим, «помним» ли мы, как развивались (и возникли) – этап за этапом – такие понятия как понятия красоты, истины, совести, души, доблести, возвышенного и т. д. Конечно, человеческая память и культура не сохранили самого процесса формирования этих понятий, но они донесли до нас, то, что уже сформировалось и находится перед нами как присутствующее. Да к тому же знание, приобретенное на отдельных этапах, как мы уже сказали выше, не всегда передается, а если передается то где гарантия, что оно не искажено. А это, последнее, случилось и с понятием бытия, и с понятием истины, да и с понятием сущего, которое постоянно путали с понятием бытия, что и было отмечено Хайдеггером:
«Вдобавок «бытие» исстари именуется «сущим», и наоборот, «сущее» – бытием, оба словно кружась в загадочной и еще не осмысленной подмене». (Там же, Письмо о гуманизме, стр. 286).
Нетрудно, кстати, догадаться, почему эта «подмена» еще не осмыслена. А именно: только потому, что сущее и Бытие между собою были разделены. Если бы они были взаимосвязаны и механизм этой взаимосвязи был бы известен, то никому бы и в голову не пришло подменять друг другом понятия, имеющие свой индивидуальный, только им присущий смысл.
И последнее, что бы хотелось сказать относительно соотнесенности бытия
- то ли с возникновением сущего в процессе от своего начала (архе) до своей подручности (телос),
- то ли с присутствованием уже возникшего и уже существующего сущего (то есть с его «быть» и «есть»).
Давайте посмотрим по сторонам. Все что ни есть вокруг нас, когда-то возникло, когда-то было изобретено, обнаружено, сотворено, когда-то вошло в обиход своего существования. Это и стол, и скатерть на нем, и ручка, и очки, и лампа, и книга, и буквы в ней, и шкаф у стены, и картина на ней, и окно, и улица за окном, и машины на улице, и сила тяготения, воздействующая на все это, и наша совесть, и чувство справедливости, и чувство красоты, и наше бессознательное, неотступно следующее за нами, и наши идеи, которые мы пока что способны продуцировать и мн. мн. др. Мы – в тотальном окружении подручных средств и идей, способствовавших их возникновению. Каждое из них исполняет только ему присущую функцию.
Спрашивается тогда, что может быть наиболее общим, наиболее естественным, наиболее универсальным и уникальным для любого сущего? Конечно же, это в первую очередь его возникновение, его обнаружение, его сотворение, истоки которых зачастую теряются в глубине времен, что, кстати
