Метафизика возникновения новизны. Том 2.

столько способность «правильно», то есть логически мыслить, сколько иррациональная способность творчески перерабатывать на бессознательном уровне то, что мы сумели приобрести на уровне рациональном. К сожалению, нам совсем непонятно, каким образом наша вторая способность коррелирует с первой. А то, что она коррелирует с ней для нас нет никакого сомнения. Иначе, нам не пришлось бы затрачивать таких огромных усилий на то, чтобы выйти на тот уровень познания предмета, с которого (уровня) только и возможно само начало творческого мышления в любой сфере нашей деятельности.

Именно в этой трансформации нами усвоенного знания в знание, о котором у нас никакого представления пока еще нет, заключена вся интрига продуктивного мышления. Мы можем понять и зафиксировать все ходы нашей мысли на этапах рефлексий-I и -II, но мы абсолютно ничего достоверного не можем сказать, как и почему наше предварительное размышление на первом этапе привело к созданию комплекса сущих в виде идеи, причем, такого комплекса, в котором все сущие необходимым образом взаимодействуют и взаимосообщаются друг с другом, как на уровне идеальной Истины, так и на уровне ее воплощения в нашей деятельности, то есть в процессе применения той функции, которую исполняет одно из сущих Истины, а именно, искомое сущее. И именно посредством этого сущего, материализованного в подручное средство, нами получается необходимый конечный Продукт, потребность в котором некогда назрела в данном сообществе.

Из всего нами вышеприведенного мы видим, что основные метафизические понятия (идеи, Бытия, «бытия» сущего, сущего, логоса, природы, души, красоты, блага, понимания, наслаждения-удивления) не только непосредственно взаимосвязаны с понятием Истины, но и сфокусированы на нем, как сфокусированы на зародыше кристалла все образования, от него исходящие. Так не пора ли все-таки Истине обрести (иначе говоря: заиметь) свое собственное лицо, а не пользоваться взятыми напрокат масками то ли у соответствия (не совсем понятно чему), то ли у согласия-связности (неизвестно чего, кого и в чем), то ли у пользы (неизвестно как и кем исчисляемой) и т. д.

Спрашивается, почему мы постоянно должны «вымучивать» из Истины то, что ею не является. Соответствие, согласие, польза – самостоятельные категории. Их место в лингвистике и философии языка. И они никакого отношения не имеют к Истине, к той Истине, фундаментальным (онтологическим) свойством которой является интеллектуальная Новизна. И Истина к ним не должна иметь какого-либо отношения. Она к ним противоположно расположена, как противоположно расположен только что распустившийся экзотический цветок к траве, растущей рядом с ним на лугу.

Так что у Истины должно быть свое собственное лицо – лицо интеллектуальной Новизны, трансформируемой в обязательном порядке в новизну материальную. Иначе – какая от нее польза? Если польза есть от истины корреспондентной, когерентной, прагматистской и т. д., то почему ее не должно быть от Истины метафизической. А она-то как раз и является – в силу своей прагматичности – «главной» Истиной, потому что как никакая другая вносит в мир то, чем этот мир «питается» и на чем он держится. А именно, держится он на постоянном возникновении и явлении новизны, в какой бы форме она не была представлена: Истины ли это в нашем человеческом бытийствовании и существовании или новые формы (виды) живых и растительных организмов окружающей нас Природы. Трудно даже представить мир без постоянного обновления своих форм. Это представление – всего лишь плод нашей «житейской мудрости», пытающейся приспособиться к комфортному существованию, в то время как бытийствование – это уже «другой берег» одного и того же течения реки нашей жизни.

Что касается вышеупомянутого нами «собственного лица» Истины, то, к нашему счастью, его нам не надо выдумывать сызнова, поскольку оно уже вылеплено древними греками в виде алетейи. И его необходимо всего лишь оформить, придав ему характер интеллектуальной новизны в виде мысленной конструкции, в которой потенциально заложена функция, исполняемая одним из идеальных сущих, предварительно «материализованных» в подручное средство. И если мы подобным образом оформленную Истину поставим на то место, которое ей принадлежит, то мы тем самым все остальные метафизические понятия ставим в надлежащую им взаимосвязь как с понятием Истины, так и между собой. Все они оказываются во вполне естественной причинно-следственной взаимосвязи. А это и есть критерий того, что предложенная нами выше конструкция взаимосвязей между метафизическими понятиями вполне обоснована. В природе нашего продуктивного мышления (бытийствования), как и в живой природе, все взаимосвязано и подчинено определенному и, может быть, нами не всегда осознаваемому порядку. Космос древних греков как красу, порядок, украшение «учредила» сама Природа и вряд ли когда отменит. Ей это ни к чему.

Истина, Красота, Благо – ее (Природы) фундамент: Истина – то, что внове возникает на интеллектуальном уровне; Благо – ради чего создается Истина, а создается она ради приумножения много и-разнообразия мира; Красота же – то, посредством чего Истина обнаруживается и «узнается» нами. Она манифестирует приход Истины. Напомним еще раз: не будь Красоты, – то есть сопровождаемого возникновением интеллектуального чувства удовольствия понимания внове созданной конструкции (Истины), – мы бы так и не «научились» отличать это внове создаваемое от того, что уже существует, и не только отличать, но и взлелеивать эту новизну до такого состояния, когда она, сформировавшись, вольется естественным образом в то, что уже существует в нашем жизнеустроении. В этом величайшая миссия Красоты. Она в одной упряжке и с Истиной, и с Благом.

В противном случае – то есть: не будь мы способны ее воспринимать – мы были бы обречены на бездуховное, лишенное творчества существование. Представив себе общество, не имеющее ни технических новшеств, ни науки, ни искусства, ни философии, мы поймем, что человек был бы подобен приматам, высшим творческим достижением которых является разбивание скорлупы орехов камнями и извлечение из муравейника муравьев посредством веточки. (Да и то, не всякий из нас был бы способен этому научиться в течение своей жизни). Вот такая картина ожидала бы нас, не будь мы способны воспринимать Красоту и генерировать Истины.

И последнее, что хотелось бы отметить. Когда пытаешься вникнуть в древнегреческую мысль, не покидает ощущение, во-первых, того, как же все-таки точно греки «схватили» саму суть многих ими внове созданных понятий, а во-вторых, как же много из того, что они создали, было «забыто» и искажено в последующем: даже в самой Античности (классической), не говоря уже о Римском мире (как наследнике греческого), который не очень-то преуспел в сохранении того, что создали древние греки. Да и Христианство затем неплохо «поработало» над оставленным ему и не таким уж далеким для него прошлым.

Учитывая приведенную «хронологию», и принимая во внимание смысл словосочетания «естественно вытекающие....понятия» (см. начало данного пункта), перед нами вырисовывается достаточно печальная картина, которую со своей стороны уже обрисовал Хайдеггер: с течением времени наше понимание того, что мы сотворяем на действительно творческом чувственно-бессознательном уровне все более и более искажается, обедняется и даже сама эта способность постепенно утрачивается нами. То есть: мы все более отходим от «правильного» понимания того, что нам «говорят» наши чувства (или, что они пытаются нам сказать). Греки были мастерами такого понимания. Потому они и были столь гениальны, что заложили сами основы метафизики, искусства, культуры, науки, нравственности, государственности и т. д. Чувство как основа искусства и творчества постепенно «сублимируется» из нашей духовности.

Иными словами, духовность, подобно вымыванию (с возрастом) кальция из костей, выхолащивается, то есть обедняется чувством. Наша духовность становится более жесткой и «ломкой» в отсутствии «клея» скрепляющих ее чувств. Духовность сама по себе – это жесткий каркас, только чувства придают ему эластичность и маневренность. А потому, не скатываемся ли мы в результате указанной тенденции в какую-то еще неведомую нам пропасть. Конечно, можно было бы заподозрить нас в том, что данная опасность нами надумана. И это имело бы свои основания, если бы у нас уже не был некоторый – так ничему нас не научивший – опыт скатывания в некое подобие такой пропасти. Взять хотя бы наши революции, когда неоплодотворенное духом чувство становилось жестким, необузданным и деструктивным, в то время как духовность, не пропитанная «воспитанием чувств», так же оказывалась бездушной, безнравственной, черствой. Как видим, начала разные, концы – сходятся. И если сама духовность есть детище душевности (см. раздел 1.6. «Душевное и духовное»), то это еще не значит, что она должна быть обесчувственной. Наоборот, обе эти черты личности должны взаимодополнять друг друга. И надо помнить: катастрофы питаются крайностями. Да и человеческая природа сама по себе пока что не дает нам повода сомневаться в том, что обездуховленность не тот поводырь, который может нас привести к чему-то конструктивному.

п. 2. На тему «непричастности» метафизики к идее.

А теперь попытаемся плавно перейти от обделенности метафизики полноценным понятием Истины к обделенности ее раскрытым в своей структуре понятием идея и к вопросу о том, к каким последствиям это привело (см. далее п. А). Это, во-первых. А во-вторых, коль скоро речь пойдет об идее, нам придется снова обратить внимание на основополагающую роль взаимосвязей между объектами при формировании любой идеи, поскольку они не только образуют саму идею, но и создают искомое сущее, выдвигая его тем самым на передний план исполнения функции, то есть деятельности по производству определенного Продукта. Но, заметим кстати, взаимосвязи фигурируют и на более высоком уровне: они не только соединяют объекты в комплекс, называемый идеей, но и связывают сами метафизические понятия (идея, «чистое» бытие, «бытие» сущего, Истина, искомое сущее и т. д.) в цепочку, нами поименованную методологией возникновения сущего. (см. п. Б). И без этой, замыкаемой на своих концах цепочки, невозможно было бы осуществление Онтологического Круга (см. Раздел 6.16. «Онтологический Круг»). Вот об этом речь пойдет ниже.

п. А. Конечно же, задача новой метафизики состоит не только в том, чтобы предложит нечто новое, но и в том, чтобы, прежде всего, попытаться разобрать «завалы» прежних представлений о бытии, истине, идее, сущем и т. д. Не сделав этого, было бы бессмысленным сооружать что-либо новое на фундаменте старого, как бессмысленным было бы строить новое здание на неразобранных останках прежнего сооружения. Именно поэтому пытаться создать новую метафизику – к чему и стремился Хайдеггер – можно только в том случае, если есть ясность в вопросе, почему не состоялась в должном виде прежняя метафизика. А не состоялась она, скорее всего, только потому, что, несмотря на то, что опиралась