Теперь весь комплекс тех нешуточных недугов постоянно травмирует психику. И этому помогают, да еще как, давно якобы зажившие афганские дырки. Действительно, тогда внутренние органы от осколков пострадали не сильно, а вот многие мышцы… Им хорошо досталось. Хотя, вроде бы ничего опасного для жизни, как обычно говорят те, кто не продырявлен подобным образом, но побаливают любимые дырочки до сих пор, а когда уж болят, то никакая работа не ладится. Не до нее становится!
Надо полагать, что в этот час Сергей Федорович представлял себя сильным и стремительным лыжником, но посторонний наблюдатель легко разглядел бы в нем обычного пенсионера, суетливо топающего по лыжне на полусогнутых ногах. Впрочем, наблюдателей в тот раз не было. Да и потемнело рано, хотя окрестности ещё слабо подсвечивались блеском снежной целины и луной, нечетким пятном расплывшейся в кутерьме миллионов искрящихся в воздухе снежинок.
Бегать здесь он стал недавно, после переезда с семьей в новую квартиру. Их типовая многоэтажка всего полгода назад была сдана новосёлам на окраине Ленинграда. Помнится, новые соседи удаленность от Дворцовой площади восприняли как чрезвычайно несправедливую ссылку, и мучились, и портили настроение себе и другим жильцам, а Сергею Федоровичу настолько пришёлся по душе естественный вид ещё не изуродованной северной природы, что новому месту жительства он только радовался.
В этих же краях, между прочим, когда-то воевал его отец. Сергей Федорович не знал точного района, потому что отец о войне принципиально не рассказывал. Впрочем, как и всякий настоящий фронтовик, познавший подлинные, а не книжные прелести передовой и, особенно, тупого стремления собственного командования бросать на неподготовленные к бою подразделения, но происходили бои отца, пожалуй, достаточно близко отсюда. Возможно даже, где-то рядом с этой лыжней.
Сергей Федорович не редко представлял отца в сравнительно далекие военные годы и понимал, с какими чувствами и мечтами он воевал, а значит и жил – только бы выжить, только бы вернуться! Но вокруг него настолько часто и буднично погибали такие же, как и он, бойцы, завершая трагедии своих судеб, что мечтать вслух о подобном счастье тогда считалось неприличным. Но и запретить подобные мечты не смог бы никто. Все мечтали остаться живыми! Все мечтали вернуться…
В подобные мгновения каждый боец, даже не верующий, даже коммунист, обращался к невидимому никем Богу. И Сергей Федорович уже по своему собственному военному опыту хорошо представлял гамму переживаний и надежд, изматывающих и одновременно придающих людям силы на войне. Потому он ещё больше жалел отца, который тогда, при прорыве блокады, был в клочья разорван немецкой миной. И всё же его как-то собрали, буквально сшили полевые хирурги, а потом выходили такие же милые, как его жена, самоотверженные медицинские сестрички.
В январе 1945-го, почти через год после ранения и нескольких госпиталей, не возвращая в строй, отца списали. Просто сняли с воинского учета, и он живым вернулся к своей Катюше. Она при их первой встрече от нахлынувшей радости потеряла сознание. В тяжёлых физических мучениях отец протянул свои последние годы и умер в 1954-м, оставив жену с послевоенными детьми – сыном Сережей (это и есть Сергей Федорович), достигшим восьми лет, и дочкой Светой двух лет от роду.
Время тогда было очень тяжелое, но одновременно какое-то светлое, озаренное чем-то высоким, великим, неподдельным. А ещё в памяти Сергея Федоровича то время прочно связалось с искренностью и взаимной помощью всех людей друг другу. Будто все родственниками тогда оказались, и всех связали общие задачи и дела их любимой страны, да и свои собственные, непростые заботы, которые, впрочем, никто не считал более важными, нежели судьба родины, судьба всего народа.
И всё же те люди, как ни странно это может показаться теперь, были самыми обыкновенными! Да! Они были обычными гражданами нашей советской страны…
Впрочем, нет! От нынешних людей они отличались многим. Хотя бы тем, что не стремились что-то заиметь, что-то заполучить, а напротив, старались каждый день работать изо всех сил, чтобы без остатка отдать себя Родине. И подобные слова тогда никому не казались притворными. Такое было время! Или не время?
Да! Не время! Пожалуй, такими тогда были люди! Они всюду творили чудеса, за что не брались! Всё им становилось по плечу! Потому через пять лет в наших городах уже редко бросались в глаза многие приметы прошедшей войны, былой и страшной разрухи. И своими производственными успехами страна не зря поражала весь мир.
Именно с тех пор всем своим существом Сергей Федорович впитал главный жизненный принцип – раньше думай о Родине, а потом о себе. С этим принципом он живет и сегодня, и детям своим так жить завещает! Хотя сознает, что во многом времена изменись. Точнее, не времена, – опять же, изменились люди. Они смыслом своей жизни сделали личное обогащение, а не грандиозное созидание во благо своего народа и своей страны! С таким смыслом в головах людей многое в стране стало расшатываться…
Глава 9
Сегодняшним утром, столкнувшись в кухне с сыном, Сергей Федорович с насмешливой интонацией упрекнул его за позднее возвращение вечером:
– Как жизнь с утра, Дмитрий?
И неожиданно получил ответ уже взвинченного чем-то сына:
– А какой она может быть в нашем многосемейном муравейнике? Конечно же, только прекрасной!
Сергей Федорович догадался, что душевные муки, которые сын испытывает после развода, его не оставили, хотя с тех пор истёк почти год. И вряд ли сын успокоится в ближайшем будущем, ведь по-прежнему любит только ее, свою бывшую жену. Однолюб.
Его счастье рухнуло, когда Дмитрий застал супругу, светящуюся от счастья, в объятиях незнакомого ему мужчины, а она ему, даже не прикрывшись одеялом, выпалила с откровенной злостью:
– А ты, идиот, ещё надеялся, что я в съемной квартирке с тобой, с твоими принципами и с тараканами всю жизнь стану от счастья млеть? Всё гордишься своей честностью? На здоровье! Гордись! Только уже без меня! Ты, кажется, один во всей стране теперь такой честный, принципиальный, такой правильный во всём. Потому и нищий! И не пялься на меня! Мог бы и раньше догадаться, а не устраивать мне теперь сцену дурацкого удивления!
Подобный удар по самолюбию невозможно пережить никому. Для Дмитрия он оказался ещё больнее, поскольку исходил не только от жены, но от действительно бесконечно любимой женщины! От той, которая ещё вчера и сама казалась счастливой и признавалась, будто не может им, своим Димкой, надышаться…
Выходит, во всём лгала! Тяжело это сознавать.
Глава 10
Сергею Федоровичу захотелось как-то смягчить боль, нечаянно причиненную сыну, хотя подробности его семейной истории они с матерью так и не узнали. Знали лишь то, что развелись. За год Дмитрий не проговорился ни разу и, что совсем уж для него плохо, значит, всё еще любит, даже одного плохого слова о своей Тоньке не произнёс, а ведь она его так ранила!
– Ладно! Не переживай! Всё у тебя, сын, со временем образуется. Только не упусти того, что уже имеешь! Дров к тем, что уже есть, ещё не наломай. Ведь кипишь с самого утра! И всё на тех срываешься, кто тебя больше всех любит. Голова-то у мужика в любом состоянии должна оставаться холодной, трезвой и светлой. Судьба, она ведь будто с двумя руками. Одна её рука добрая, другая злая. Кто же знает, какой рукой и когда она нас коснется? Но ты не зевай, не подставляйся, выворачивайся. На то нам голова и нужна, чтобы соображать, как от злой руки увернуться!
– Батя, ты извини меня, но тебя опять на сказочную философию для раннего юношества потянуло, а мне уже, поверь, жить тошно. И не обижайся, в самом деле! Не в тебе же причина моей боли! Меня часто заносит. Сам знаю, а остановиться не могу. Вы с мамой нисколько не виноваты. Я это понимаю и ценю! А только не знаю, чем и перед кем я провинился? А если не провинился, то почему я наказан по всей строгости абсолютно нелепого закона? Что я делал не так?
Глава 11
Скользя по рыхловатой лыжне, слегка присыпанной свежим снежком, Сергей Федорович, как всегда, размышлял о чем-то своём, стараясь выделить главное.
Сейчас он вспоминал, что от родителей ему не досталось ничего, что называют материальными благами. Оно и понятно, отец умер от фронтовых ран молодым и немощным, а мать мечтала, казалось, только о еде, стараясь накормить детей, да так, чтобы подольше не просили. Даже их две крохотные комнатки в коммуналке на Васильевском острове Сергей Федорович оставил своей сестре Светлане, но в семидесятые она по недомыслию утратила их, укатив с мужем на БАМ. Там, в Тайшете, навсегда и осела.
Сергей Федорович, когда ещё носил погоны, заезжал к ним пару раз, благо билеты для него были бесплатными. Радовался за сестру, повезло ей по-настоящему. Все в семье дружны и благополучны – и супруг заботливый и толковый, и каждый из троих детей по-своему молодец.
А сам Сергей Федорович сразу после седьмого класса, рано повзрослевший мальчишка, чтобы не быть обузой для матери, устроился учеником токаря на завод. Потом на станке работал уже самостоятельно, но недолго. Как только получил аттестат зрелости в вечерней школе, подался в Ленинградское артиллерийское училище, ЛАУ. Спустя три года стал лейтенантом, служил в диком Забайкалье. Потом четыре года академия в родном Ленинграде. И опять в войска. Уже Литва, Шяуляй. Там дослужился до заместителя командира полка. Успел побывать в длительной афганской командировке, и подполковником вышел в запас. Вернулся в родной город, где ещё три года перебивался с женой и двумя детишками по частным квартирам, пока не получил свою, двухкомнатную, в Купчино. Конечно, по составу семьи полагалась трехкомнатная, но ждать ее не оставалось сил. Посовещались с женой Верашей, да и вселились в эту.
И только тогда, как показалось обоим, они и зажили, словно нормальные люди, даже, несмотря на незаслуженную тесноту. Но именно в то счастливое время в их устоявшуюся, наконец, судьбу некстати вмешались болезни жены. Они прилипали одна за другой. Жизнь сменила прежние оттенки.
[justify] Сергея Федоровича к тому времени уже взяли преподавателем на военную кафедру университета. Он и там не успокоился, проявил характер, поднажал ночами, и спустя три напряженных года неожиданно для коллег защитил диссертацию. Получив диплом кандидата технических наук, перебрался на другую кафедру, где занялся электрическими машинами, к которым всегда тяготел. Стал доцентом. Работа со студентами пришлась ему по душе – сразу заметны конкретные результаты своих усилий. Да и студенты, по выражению одного коллеги-балагура, любят Сергея Федоровича как туземцы Бонифация. После каждой лекции
