не могла остановиться и я, боясь, что это может потревожить няню закрыл ей рот коротким поцелуем...и, почему-то, сам испугался своей смелости. До этого мы с ней уже целовались: тоже коротко , как бы учась, пробуя ...на прощание. Как правило, это было в подъезде её дома, когда я провожал её домой после нашего очередного свидания. Но, на этот раз все было не так, всё было по другому...
...Наступил вечер и мы сами приготовили себе ужин из всего, что нашли в холодильнике и кухонных шкафах. А еще, я сбегал в огород и принес два огурца, два крупных, красных помидора, свежего зеленого лука, петрушки, укропа и небольшой пучок редиски, но почти ничего этого мы, за ужином, не ели особенно лук. ...Мы, даже позволили себе немного вина, найдя в кухонном шкафу початую бутылку.., не вспомню какого. Мы решили, раз у нас сегодня праздник Свободы, то немного можно...
... Конечно же, не обошлось и без музыки. Мы ставили с начала и с начала одну и туже кассету с чудными песнями Ободзинского, Миансаровой, Азнавура, Адамо и других очень популярных исполнителей того, теперь уже очень далёкого прошлого: прошлого века и даже прошлого тысячелетия... Мы стали танцевать. И, очень скоро, мы начали целоваться. Танцевать и целоваться. Но, не так как всегда: быстро и робко, а, наоборот: долго и смело. Руки начали сами делать, то, что они никогда раньше не могли себе позволить и никогда не делали... Мы ничего друг-другу не говорили и ничего друг у друга не спрашивали, мы все понимали без слов и оба этого сильно хотели...
...Это была наша первая ночь.. Мы ничего не знали и ничего не умели, а только сильно этого хотели и очень торопились, как-будто боялись куда-то опоздать. Суетились.., боялись сделать что-то не так, и почему-то у нас дрожали руки, от чего было нам самим же и неловко, и смешно... Но мы быстро учились. Мы быстро все поняли... И мы снова и снова перематывали кассету, сначала и сначала, и снова, и снова крепко, крепко прижимались друг к другу...
...А потом, совершенно голышом, уже, почему-то, ничего не боясь и не стесняясь, - нам, почему-то сразу обоим стало ничего не страшно и ничего не стыдно!, мы стали пить чай с медом. Мед был свежий, и в сотах. Мы резали соты ножом, на маленькие кубики. Потом брали их чайной ложечкой, клали в рот, медленно разжевывали, сначала высасывая мед, а потом глотали, как таблетку, маленький шарик теплого воска. Её старая няня всегда утверждала, что мед надо есть только так, потому, что это очень полезно, и никак иначе! После чего мы запивали все это горячим чаем и целовались... Целовались и целовались, очень теплыми и очень мягкими, немного липкими от меда, и опухшими, от поцелуев губами...
...На другой день у меня сильно опухли и болели губы... и немного «он» - припухший «Кузя», тогда мы с ней так его, «дурачка», назвали. Точно так же звали её дачного кота... Мы тогда смеялись, почти, не переставая. Достаточно было ей посмотреть на меня или мне на неё и все! Мы сразу же начинали без причинно хохотать, просто умирали от смеха.
Помню, на другой день, было теплое утро, мы стояли на веранде, и оба о чем-то задумались. Мы ждали приезда её родителей. И оба хотели представить себе: как это теперь, - когда мы в «новом статусе», - будет выглядеть. Как нам теперь перед ними себя вести? Пауза затянулась... И тут она повернула ко мне голову, и, как-то так, не понятно как, на меня посмотрела: пронзительно, весело и смело, и как-будто решившись на, что-то очень важное. Я навсегда запомнил её глаза: синие, синие без дна, как море и как небо, как море и небо вместе, до самого горизонта, до самого, самого... И тут она, неожиданно для меня, прыгнула.., кажется, через пять ступенек вниз, на травяную дорожку, но споткнулась, и упав на четвереньки смешно, на «карачках», как собачка, все время продолжая спотыкаться добежала до клумбы с цветами и упала в них лицом. Я прыгнул вслед за ней... Мы оба долго лежали в цветах и хохотали...
10.
...К этому времени, за окном, уже полностью рассвело, тучи куда-то исчезли и первые утренние, очень яркие, хоть и косые, солнечные лучи, как-то уж очень нагло, потому, что без спроса, ворвавшись в наше купе, отразились напротив, - в зеркале двери, - и ударили мне прямо в лицо... Я попробовал спастись тем, что отвернулся от них к стене, но вскоре понял, что этого мало и, взяв с полки свое полотенце, прикрыл им глаза. И вот только тогда я, наконец-то, ясно почувствовал, что сон близко, что я уже по-настоящему хочу спать...
Но, увы!, я снова совсем не сразу уснул, а еще через какое время — точно не знаю какое, но зато хорошо помню, что когда я проснулся, было уже далеко за полдень... Так я немного полежал с закрытыми глазами, вспоминая весь вчерашний день..., и, конечно, ночь... И вдруг, до меня дошло, как осенило: «обухом по голове»! Я вспомнил, что ему в полдень надо было выходить... И, когда я открыл глаза, то сразу же понял, что моего попутчика уже нет... Не в купе нет, а совсем нет, он видимо уже сошел, пока я спал...
На столе лежала записка... В ней были стихи:
Будто жизнь моя, мне приснилась же,
И осталась на век загадкою.
Я все жду, когда всё изменится,
Когда горечь мне станет сладкою.
Когда, сладкое станет - приторным,
А худое - вполне упитанным,
Когда круто в ней все изменится,
И судьбы колесо завертится...
В моей жизни, как в длинной повести,
В той, что мне самому наскучила:
«Как мне жить и любить по совести?,
Чтобы совесть меня не мучила»...
И короткая приписка: - Удачи, дружище!
… Поезд, с начала, почему-то, неожиданно быстро замедлил ход, а потом и вовсе резко затормозил, и намертво встал на каком-то захудалом полустанке, без названия. Наш вагон остановился прямо напротив небольшого старого погоста, с маленькой и старенькой часовенкой, с покосившимся на куполе крестом. Непонятно почему, с внешней стороны ограды погоста, было свежее захоронение, у которого возился какой-то, уже совсем не молодой, мужчина, в одной рубахе, выпущенной по верх штанов и с голой головой, которая у него была совершенно седая... На ещё совсем свежем, белом деревянном кресте могилы, висел, - видимо его, - старый армейский китель, без погон, а на нем, сверху, лежала старая армейская фуражка, без звёздочки... Мужчина, видимо, устанавливал на могиле оградку, которая была покрашена в черный цвет и штабелем лежала рядом с могилой. Он, со знанием дела, не торопясь, размеренно, но усердно, штыковой лопатой, копал по углам могилы ямки, видимо, для столбиков оградки. И хотя он держал во рту папиросу, я всё же заметил, что у него, почему-то, все время шевелились губы.., было понятно, что он все время что-то говорил... Но, что?.. Этого не было слышно и по губам мне, конечно, непонятно... Ну, не песни же он пел?! Может молился?...
Я уже было хотел высунуться в окно: а, вдруг услышу... Но, тут, неожиданно громко, прямо где-то рядом с окном, просвистел свисток, ему сразу же откликнулся локомотив.., звонко клацнула сцепка и..., погост медленно поплыл за окном... Мы снова поехали...
Какое-то время, задумавшись, я неподвижно сидел, бессмысленно глядя в окно.., наверное, точно так же, как вчера это очень часто делал мой очень необычный попутчик. Но потом, посмотрев на часы, я в голос, сам себе сказал: - Пожалуй, пора и мне собираться — прибытие уже через час...
Очень странно... Не знаю почему, но у меня на душе было как-то не по себе и как-то очень скверно, будто я кого-то обманул или что-то, очень мне дорогое, потерял, или сломал, что-то очень мне нужное, важное... Почему? Почему!? Не понимаю... «Чудны и нам непонятны дела твои, Господи!».............Аминь.
Вместо эпилога:
...Всю жизнь мне хотелось всё хорошее, в ней, умножить..,
а надо было просто УМНО ЖИТЬ...
...Просвистел свисток,
а за ним гудок,
поезд тронулся,
я за ним.
На столе стакан,
семечек «курган»,
да хмельной сосед,
и я с ним.
Я схватил рюкзак,
дернул дверь, - никак,
и сорвал «Стоп-кран»
на ходу...
Но пришел сержант,
толстый как сервант,
мне «заехал» в глаз,
...я лежу.
Застучала вновь
околёсица
И проплыл в окне,
как перрон:
небольшой погост,
церковь, в полный рост,
на кресту шинель -
без погон...
...Годы, сердца боль,
- как предвестница.
Годы, словно соль,
на зубах..,
- Эх, судьба моя, -
мне ж ровесница, -
птичка серая,
в небесах!
...Поезд тронулся,
дождь дотронулся
до стекла и глаз,
и седин.
Я в купе един,
был еще один,
да сошел в туман,
я за ним...
«... Некоторые писатели пишут о любви так, как будто у них за спиной стоит жена или тёща...». - Точно не утверждаю, но мне кажется, что эти слова принадлежат Ивану Бунину...
