ПОСЛЕДНИЙ В РОДУ СВОЕМ!

закаты солнца.
По утрам оно цеплялось золотыми пальцами лучей за скалы, из-за которых восходило, словно карабкаясь из моря. А затем, напрягшись, взмыть в небо. А вечером неторопливо, совсем по-человечьи, уютно укладывалось в скалах, чтобы, укрывшись за ними, обрести ночной  покой.
Все это отвлекало нас от грустных мыслей о недавних собы-тиях. Хотя где-то глубоко в моем подсознании затаилась мысль, каким же безнадежнейшим из миров стала  Земля, где человече-ство усиленно пытается ускорить свой конец примитивными, но надежными методами.
В то утро я любовался самым живописнейшим восходом, начавшимся под грохот валов, когда в кармане у меня завибриро-вал телефон. Я достал аппарат.  Высветившийся номер мне ничего не говорил. Я нажал кнопку приема.
Оказалось, что звонит мне ни кто иной, как Гвалд Фареш. Собственной персоной. Голос которого я, похоже, слышу по те-лефону в первый раз за свои многие жизни. Ядовитая тварь, спо-собная на все. И это он уже не раз доказывал на протяжении мно-гих жизней. Впрочем, если быть объективным, он обладал  весьма приятным баритоном.
— Мне кажется, — без предисловий сказал он, — нам нужно встретиться!
И я почувствовал не раздражение, не злость, а, пожалуй,  даже признательность за этот звонок. Потому что не позвони он, мне пришлось бы самому разыскивать его.
— Это он? — Спросила Лорина, неким неизвестным мне чувством угадав, кто был мой собеседник на другом конце неви-димой линии. Впрочем, без всяких эмоций. Словно утренний звонок убийцы к своей потенциальной жертве в этом мире стал таким  сугубо будничным делом, что уже никого не удивляет.
Я кивнул. Она положила голову мне на грудь. И это было больше, чем слова. Это была твердая вера в меня, в дело, которое я доведу до благополучного конца, потому что на иное у меня просто нет права. И все-таки скрытое переживание по поводу предстоящей встречи.
Впрочем, я все равно не могу не пойти. Да и трусость никого еще не сделала бессмертным. Я гладил ее волосы, прижав к себе. И мы стояли, покачиваясь в такт очень равномерному монотонному рокоту волн.
На следующий день, ближе к вечеру, я первым оказался в кафе на бакуверской Венеции. Конечно, до настоящей Венеции этому сооружению было очень далеко. И тягаться со своей италь-янской тезкой оно никак не могло. 
Давным-давно по человеческим меркам, ещё в годы моего детства в Приморском парке были вырыты и заполнены водой неглубокие, но достаточно просторные каналы, по которым с на-чала ранней весны и до глубокой осени скользили лодки.  Ими управляли влюбленные пары и компании отдыхающих, решивших для разнообразия поработать веслами.
Через каналы были переброшены арками мостки, соединяв-шие островки суши между собой в довольно сложной комбинации. Их засадили деревьями, кустарниками. Поставили небольшие павильоны, торговавшие, разной снедью, вплоть до горячих блюд, исторгавших на свежем воздухе особый аромат. Естественно, тут можно было получить и алкоголь, и прохладительные напитки.
По нашим детским понятиям это была экзотика высокой пробы. И именно детвора дала ей имя  Венеции, которую никто из нас никогда и не видел. Но представляли её, как нечто весьма похожее и не менее экзотическое.
Я оставил своей старый «Фиат» на стоянке у входа в парк со стороны Круглой площади. А сам, сделав большой крюк, обошел  сооружение.  Для рекогносцировки будущего «поля боя». Взошел на один из двух мостиков, соединяющих Венецию с берегом со стороны моря.
Чутье меня не подвело. Ноги сами привели туда, куда сле-довало. По скобке мостка я попал на центральный самый крупный венецианский островок, где теперь находился и командный центр этого закусочно-питейного оазиса.
Навстречу мне выскочил высокий худощавый стройный черноглазый и черноволосый парень. В белой рубашке, черных брюках и в жилете. С бабочкой под воротником. Бой. Как их на-зывают сегодня, на западный манер.
За годы с того времени, как Конфедерация была разгромлена, везде многое изменилось. Улицы были переименованы в честь тех, кто старался предотвратить создание этого союза. Памятники некогда признанным вождям единства снесены. Частные руки, в которые попали промышленные предприятия, порезали оборудование на металлолом и закрыли их.
И если что-то еще и держалось из последних сил на плаву, так это была торговля товарами, которые производились где-то очень далеко, да мелкие кафешки, где заказы принимали уже не официанты, а бои.
Вынырнувший бой осведомился, заказан ли столик на мое имя, или я еще не определился? И услышав имя заказчика, которое Фареш изменил, видимо в целях конспирации,  не тратя времени, повел меня по мосткам  с островка на островок.
Мы шли по живой траве, проход в которой образовали два  ряда цветов, почти достигавших пояса. А деревья, сплетшиеся ветвями над головой, создавали живой туннель, чей свод прикры-вал от жаркого солнца.
Бой вывел меня к противоположному краю сооружения. Почти к площади и стоянке, на которой я только что припарко-вался.  Там находился особый островок. Он, как объяснил мне бой, в последнее время приобрел репутацию места важных деловых встреч.
Здесь, вместо столов под открытым небом, находилось всего две хижинки, напоминающие по устройству скорее шалаши. По-скольку их соорудили из ветвей деревьев. Только были они не островерхими.
Сверху их накрывала плоская крыша из многослойной пле-теной соломы. Этакий зонт, который приподнят с одного конца, чтобы впустить вовнутрь свежий воздух с моря.
Посещение такой хижины стоило намного дороже, чем по-сидеть за столиком под открытым небом. Но ведь и дела-то наши не предназначались постороннему глазу.
Бой распахнул дверцу, также сплетенную из веток, приглашая меня войти. Он почтительно улыбался. А я думал, каким будет выражение его лица,  да и его хозяина тоже, когда они обнаружат тут пирующий труп?
Перед тем, как войти, я огляделся вокруг. Соседний «каби-нет» был максимально отодвинут от нашего. И, как шляпка гриба, высовывался из высоких порослей кустов, среди которых тут и там торчали кроны молодых деревьев. И цветы, цветы, много цветов,  высаженных между ними и по всему периметру островка. Мы даже шли сюда по цветам.
У меня в голове опять проскользнула шальная мысль, что Фареш оказался даже более романтичным и предусмотрительным, чем я мог ожидать: цветы для похорон уже готовы. И ждут своего часа.
А бой, войдя впереди меня, деловито указал рукой на час-тично накрытый  столик из лакированных досок ручной обработ-ки. Рядом на столе меньшего размера теснились напитки в ведер-ках со льдом, бутылки хорошего коньяка, не подлежащие охлаж-дению. И большое блюдо с фруктами и овощами.
Хлеб покрыт  льняным полотенцем. А закуски, пояснил он, находятся в холодильнике – маленьком и бесшумном белом  ящике, созданном в далекие прошлые времена и в другом госу-дарстве. 
Тут любое хорошее дело,  – а  бой по заказу не сомневался, что его сделал крутой бизнесмен – можно обсудить вполне спо-койно, без чужих ушей и глаз. Здорово! Если б еще наше дело было хорошим!
И, учитывая, что соседняя кабинка снята на более позднее время, беседу тут, никто посторонний вообще  не услышит. Что касается получения горячих блюд и всего, что может понадо-биться, то я могу вызвать его в любой момент кнопкой. И показал мне ее, специально вмонтированную в торец одной из опор  ка-бинки у дверцы.
Паренек ушел. Я решил лучше оглядеть местечко, выбранное Фарешем для подведения итогов. Вышел и чуть не наступил на трёхцветную кошку, не обратившую на меня никакого внимания, несмотря на почти произошедшее столкновение. Невольно вспомнил, что трехцветные приносят счастье, как утверждала ба-бушка Анн. 
С порога я взглядом отыскал мостик, который вел к стоянке, где меня дожидалась моя машина. Мысленно похвалил Фареша, неплохо проработавшего пути отступления, после того, как тут все закончится. И нырнул в кабинку.
Я уселся в плетеное  кресло напротив входа, предоставив  Гвалту сесть спиной к дверце. Если все пойдет по сценарию, ему именно тут самое место. А иначе быть просто не должно.
Спокойно потягивая горячий кофе, с которым вернулся бой, пока я садился за стол, смаковал напиток. Ничуть не заботясь, что Фареш может нанести удар в спину. Он этого и не сделал. Не успел я допить чашку,  когда плетеная дверка приоткрылась, и Гвалт со словами приветствия опустился в кресло напротив меня, улыбаясь.
Он весь лучился радостью, доброжелательностью и откры-тостью. Так, наверное, могли бы выглядеть добрые самаритяне, доведись им распять Христа, но вполне уверенные, что об этом никто не проведал. Я тоже улыбнулся. Правда, совсем по другой причине.
— Я знал, что ты придешь! — Одобрительно кивнул он мне.
Да, философски заметил он, жизнь это совсем не литература! И не  кино. Какой-нибудь герой Шварценеггера сейчас вы-корчевывал бы трубы парового отопления, чтобы конец обломка всадить в грудь врага. А тот, в свою очередь, отбивался бы от своего заклятого врага визжащей бензопилой, крушащей все под-ряд, что случайно оказалось в пределах ее досягаемости.
А мы вот, засмеялся он, встречаемся в совершенно спокой-ной обстановке. Как два старых друга, которых свела судьба после долгой разлуки. Хотелось бы, так же мирно покинуть этот почти райский уголок. Он надеется, что наша первая встреча лицом к лицу пройдет прекрасно.
— Ты оговорился, когда сказал – первая, — поправил я его, — Судьба уже столько раз сталкивала нас!
— Ты прав! — отозвался он, впрочем, без всякого раздра-жения. — Я понимаю, что ты должен испытывать ко мне. Но зачем ворошить прошлое? Ведь сказано: простим врагам нашим! 
— Но сначала убьём их! — засмеялся теперь уже я.
—  Скажу как на духу, — продолжал он, сделав вид, что не придает моему мрачному юмору никакого значения, — мне совсем не хочется убивать. Особенно тебя.  Тем более в такой прекрасный солнечный день!
— Твои слова, — ответил я ему в тон, сохраняя на лице улыбку, — растрогают кого угодно! 
— Но как бы там не было,—  продолжал он примирительным тоном, — я раскаиваюсь от души и приношу и тебе, и Лорине свои искренние извинения. И по-доброму завидую, что у тебя такая женщина!
Он предложил полностью похоронить все старое! Ему хо-рошо известно, что убить  его даже при всем желании  я просто не смогу. Потому, что на мне лежит запрет. Ему, в свою очередь, тоже очень хочется положить конец этой многовековой бессмысленной вендетте.
Хотя какая это вендетта, если убивал только он! Но он именно под таким углом видит сегодня эту глупую вражду. К тому же он не думает,  что я пришел сюда умирать из принципа. (Тут, отметил я про себя,  наши взгляды несомненно совпадают. Я не собираюсь умирать. Более того, должен остаться в живых! Тут у меня просто нет выбора!) Ах, как ему хотелось бы, чтобы мы нашли общий язык. И вышли отсюда друзьями…


СОЛИТОН  22  ХРОНИКИ ГЕЛИАНЫ
Я проснулся от того, что в мой сон проникла тихая мелодия первого венгерского танца Брамса. Звучание начало нарастать, потихоньку выковыривая меня из сна. 
Даже еще не совсем вынырнув на поверхность реалии, я уже знал, кто перебирает аксоны моего мозга прекрасной музыкой в исполнении виртуозов, живших давно тому назад. Так меня толкал в бок