РАССКАЖИ МНЕ О НЕЙ.

мне выжить, на чем уехать из страны печали, вернуться опять  в счастливую страну любви? Или такое теперь уже невозможно? Я обречен до конца жизни тянуть лямку прошлого? За что же зацепиться, чтобы уменьшить боль и как-то облегчить свое пребывание на земле? Я знаю, помня Ларошфуко, что никакая философия не поможет, но попробуем все же. Попробуем… Ведь у меня все равно нет другого выхода – «не бойся  медлить, бойся остановиться».
    Счастье – это любовь и творчество. Однако, вот проблема - человек по природе двойственен. Даймон, его высшее существо, имеет иные приоритеты,  чем низшая личность человека. Даймон ищет и находит Бога в человеке, и потому его любовь чиста и не умирает со смертью любимой женщины, когда, в конце концов, исчезают воспоминания об ощущениях, эмоциях, разговорах, идеях. Грубые эмоции, секс, мелкие детали совместной жизни как бы  рассеиваются в пространстве, уступая место чему-то другому, более сильному, которое ранее находилось под исчезающими подробностями. Остается Любовь, которая прочна как железная дорога, глубока как самая глубокая впадина в океане и вечна, как вечен наш Господь.  Осталось то, что неуничтожимо. Я действительно почувствовал, что моя любовь к Ирине со временем трансформируется в светлое, очищенное от страсти чувство. Я почувствовал впервые трансвременной характер наших отношений, что никогда не терял ее, а продолжаю быть с ней как прежде. Но кто-то опять испугался во мне – как же жить дальше? Где ощущения, эмоции, разговоры? Жить одной лишь Любовью - это все равно, что писать в стол. Даймона это бы устроило, ведь в процессе создания книги растет душа. Развивается наше высшее Я, а низшее зачахнет без успеха, без конкретных осязаемых форм, утвердившихся в социуме. Чтобы жить без успеха, т.е. без создания материальных форм в творчестве надо давить личность. А в любви без эмоций, разговоров и секса надо давить тело. А разве умение создавать формы не есть свойство развитой души? Итак, нельзя, живя в этом мире, жить только  духовным, надо  творить формы и любить земной любовью. Может кошку-собачку завести? А ведь начинал с цветочков со сморщенными листиками, которые сумели выжить после смерти Ирины. Цветочки я замечал раньше только потому, что у Ирины их было много. Я замечал только Ирину, а теперь, когда ее не стало, искал, чем бы поддержать жизнь.
    Я мучил себя воспоминаниями, но понял, что прошлое никогда не позволит мне оставить страну печали, и я буду так ходить по кругу, страдая и пытаясь пережить счастливое время снова. Нет ощущений, рассеиваются эмоции. Остается только комок в горле, чего никак нельзя допустить.                     
    Все это уже история, точнее сон,  печальный сон… Воспоминания, ее удивительные портреты постепенно превращаются в миф, в тоску по идеалу. Впрочем, если быть честным, этот миф я создавал на протяжении всей совместной жизни. Тем более теперь каждый факт нашей совместной биографии должен быть вновь придуман в соответствии с потребностями настоящего…..
…Творец Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадона
    Чистейшей прелести чистейший образец.
                                                              А.С.Пушкин

Миф не только об Ирине, не только о наших отношениях, но обо мне самом. Вероятно, я вижу в ней больше, чем было, и теперь не все понимаю. Меня прежнего тоже больше нет, потому что нет Ирины.
      Бог не помог мне, когда я стучался к Нему и просил дать нам с Ириной еще несколько лет – чуда так и не произошло. Но Он не отвернулся от меня после ее смерти, не запер ворота на засов, а дал мне силы сохранить любовь. Я с удивлением понял, что моя любовь к Ирине претерпела большие изменения, вступила в какой-то новый очередной этап. Что она потеряв земную компоненту, предоставила свою вечность… Наверное, мне не следует бояться любить Ирину чистой любовью, постараться постигнуть это новое чувство. И…завести кошечку-собачку, а книги напечатать на принтере для знакомых и выложить в интернете. Кому нужно мою книгу найдет и прочитает, а популярность дается часто отнюдь не за литературные заслуги. И кто знает, как аукнуться «оригинальные мысли» автора на его судьбе и судьбе доверчивого читателя, которому сей автор их безответственно всучил. Потому - терпение, осознание и смирение. Не стоит пытаться решить проблему разом – возможно, она нерешаема в этой жизни вообще, но уже открывается длинный путь к решению, а путь поддерживает жизнь.
      Ирина мне приснилась снова. Она показала наполненный светом город и гигантский центр реабилитации. Она была в белой одежде с короной и браслетами – золото с жемчугом. А я, выйдя на прогулку в тот день как обычно к полудню, нашел на тротуаре совсем новый блокнот формата писчей бумаги. В нем не было еще не единой записи. Кажется, мне предлагают начать жизнь с чистого листа. Усмехнувшись, я подумал, что не смогу это сделать никогда….Могу только написать на этих чистых страницах, о том, как любил  и как пытался сохранить любовь, когда  ушла Ирина…
      Азарт ярости.
    Я был когда-то счастлив, что перекрестились наши судьбы -  я умирал, когда наши судьбы разлетелись. Для того, чтобы успокоится, надо отделить Ирину из своей души – она теперь «там», далеко, в незнакомой стране, а я еще здесь… Но никак не отделить. Хочется  вернуть хотя бы что-то, пусть какую-то частицу той жизни с Ириной, но ощутить ее, удержать, зацепиться, жить ей. Я знал, что это неправильно, но я уже не боялся ничего. Объективно Ирина умерла, я похоронил ее тело, которое очень любил, в «сырой» земле. Чувственно-телесной любви к ней теперь не может быть никогда.  Некоторые продвинутые граждане считают, что тело – всего лишь «скафандр», некая временная оболочка, про которую следует быстрее забыть. Однако  оболочка обладала собственным разумом и служила душе в земной жизни. Поэтому следует отнестись к телу уважительно и достойно похоронить его.
  Субъективно где-то существует сознание Ирины, называемое душой, но в земном мире, даже если веришь в загробную жизнь, это слабо утешает. Чтобы равно-душно относиться к уходу  близких в мир иной, надо иметь абсолютную веру, но с такой верой нам и делать здесь было бы нечего. Значит, есть куда жить и страдать…   
    Нестерпимо хотелось поговорить,  прикоснуться, заглянуть в глаза. И заглядывал…  на ее чудесном портрете, лучшей ее фотографии, которую я сделал несколько лет назад. Она улыбалась и говорила:
- Не расстраивай меня больше - на самом деле у нас все не так плохо.
И я отвечал:
- Тебе, наверное, «там» слишком хорошо, ты меня бросила, оставила одного. Так не поступают с любимым мужчиной…
- Ты в чем-то сомневаешься? Тогда почитай мои письма…, -отвечала она.
Письма? Письма…. Они действительно где-то существовали. Я не видел их лет тридцать или даже больше. Действительно, надо найти и почитать  письма, которые Ирина писала мне в основном до замужества.
    Я не порвал, не сжег ее письма, как поступают часто в молодые годы, относя эти бумажки к текущим подробностям. Я также поступал всегда с письмами мамы и вообще кого угодно, но однажды  пожалел…  Однажды я получил большое письмо от отца, в котором отец давал мне какие-то наставления, и, возможно, предупреждения и советы на будущую жизнь. Помню, их было достаточно много, эти строки родились наверняка из его опыта и беспокойства за мою судьбу. Прочитав, я порвал письмо и все забыл.  Тогда после поступления в институт, я был на «картошке»,  и волновали меня симпатичные девочки-студентки и будущая питерская жизнь со своими студенческими атрибутами. Через месяц мой отец  неожиданно умер. Получается, что порвал его последнее, прощальное письмо. Однако, несколько повзрослев к окончанию учебы, я вспомнил про письмо отца, но не мог точно вспомнить,  о чем он мне писал. Наверное, это было что-то важное и полезное для меня. И даже не в этом дело. Мне остро не хватало отца в то время – поговорить, посоветоваться о будущей работе и разрешить сомнения, которые  меня окружили со всех сторон, было совершенно не с кем. Короче, я пожалел… С тех пор рука не поднималась  рвать письма. Я складывал письма Ирины в пакет и перевозил тот пакет вместе с остальными бумагами при переездах - она не узнала об этом никогда. Я никогда не перечитывал их. И вот теперь…
    Я понимал, что затеял очень печальное  дело. Может,  и не потяну все перечитать, но чувствовал - пора. Я специально купил для этого дела бутылку красного вина и вечером, выпив пару стаканчиков, открыл пакет…  Взял в руки первое попавшееся письмо. Бумага в клеточку, синяя паста, подчерк с правильным наклоном… Письмо оказалось полустраничной запиской из роддома, когда у нас родился сын. Таких записок было несколько, и в каждой после восторгов от узнавания  моих глазок, губок и описания всех прочих достоинств нашего сыночка,  ее пронзительный крик о любви.
    «Миленький, очень хочется к тебе…. Так хочется с тобой целоваться, целоваться, а пока только представляю, как это хорошо….Ты меня так обнял, что я от удовольствия закрыла глаза и голова закружилась. Ванечка, миленький, любименький, обнимай меня еще крепче… А если бы ты только знал, как я скучаю, как мне хочется тебя видеть. Вот и сегодня тебя долго не было, я вся перенервничала, ничего не хотелось, ни с  кем не разговаривала, зато и расплакалась, когда ты пришел…. Ты знаешь, вот говорят, ребенок появиться и отношения изменяться. Чепуха! Меня к тебе тянет еще больше, я чувствую, что ты мне стал еще роднее и ближе…».
    Потом родилась дочка. И снова признания в любви и переживание счастья.
    «Когда сказали, что родила девочку, я заплакала от счастья. Мне ее показали. Хорошенькая, курносая и губы твои. Ты помнишь, я тебе говорила, если у нас теперь появиться девочка, я буду считать себя счастливой в этой жизни полностью».
    Однако уже в записках появилось беспокойство о маленьком сыне - не обижай, одного не оставляй, вовремя покорми. «Люблю очень, очень. Целую…».
    Письма, написанные Ириной в период наших встреч до свадьбы, читать без слез было невозможно из-за их непосредственности, детской откровенности и пропитанности счастьем от того, что она любила. Я осилил  несколько писем и убрал пакет в стол, заложив его папками и старыми журналами. Ярость душила меня от несправедливости, от злющей судьбы, которая прежде чем отняла у меня любимую женщину, мучила ее, пытала, подключив к этому нашу дочь. За что? За  желание Ирины  жить и любить? За ее эмоциональность, доброту, заботу о нас? Я понял, что ни черта не понимаю в этой жизни.  Что все мои потуги разобраться в течение десятков лет обернулись провалом, катастрофой, одиночеством ….
    Допив бутылку вина и не запьянев, я вышел на улицу и долго шел, не зная куда, пока меня не окликнул знакомый голос.
- Иван, от кого бежишь?
    Оглянувшись, увидел старого приятеля, с которым год не виделся. Он был старше меня лет на десять и давно вышел на пенсию. Когда-то мы работали вместе на крупном заводе главными специалистами, любили поговорить при встречах, вспомнить и все такое прочее. В прошлом у него тоже  была очень красивая жена,  которая умерла от этой же чумы. Он очень любил ее, о чем однажды мне откровенно рассказал.  «Маши  нет со мной, но зато