самого больного (а иногда и его близких) со смертью. Нельзя допустить лень, нельзя потерять время, иногда нельзя полностью доверять лечащему врачу, особенно, если дело касается смежных вопросов. Есть хорошие узкие специалисты, которые могут хорошо сделать операцию, провести курс химиотерапии. Практически нет лечащих врачей, отвечающих за процесс в целом. Поскольку онкология считается неизлечимой болезнью всего организма пациента, то результаты лечения подразумевают лишь один ответ. Рано или очень рано…
Маше удачно и быстро сделали операцию по квоте. Талантливые молодые хирурги под руководством профессора Потапенко спасли Машу от смерти. Наш ученый химиотерапевт не удивилась, когда Маша выписалась и сообщила ей о результатах операции, не посмотрела даже снимки позвоночника и заключение хирурга, но потребовала соблюдать график гормонотерапии и сроки компьютерной томографии. Зато Маша удивилась, а я уже нет….Однако настойчиво просил Машу избегать осуждения и гордыни. Нам теперь следовало осознавать и учитывать особенности лечения, но как бы не было трудно, избегать этих грехов.
Я далек от обвинения врачей в отсутствии заботы, повышенного внимания и прочих нерегламентированных методиками действий. Ведь от врача должно что-то остаться при постоянных контактах с непрерывным потоком неизлечимых, практически погибающих больных. В профессиях, связанных с возможным сопереживанием людям, c необходимостью отдачи эмоций, специалисты через 20 лет «выгорают» и теряют здоровье. Поэтому врачи часто интуитивно выбирают поведение, обеспечивающее выживание в онкосреде. К тому же в рамках современной медицины различными нематериальными делами должны заниматься психологи (если не «духовные доктора»), которых нет в системе лечения онкологии, а зря. Бомбы делаем в избытке, а здесь экономим, когда от рака гибнет людей больше чем на войне. Впрочем, что можно ожидать от традиционной медицины, если существует более двухсот теорий возникновения рака. Только чуда, как, впрочем, и от любого альтернативного лечения, кто бы и что бы ни утверждал. Однако чудо иногда действительно происходит. Почему то…. Почему не знает никто. В такой ситуации приходится применять все, что известно: традиционное лечение, которое на первом этапе позволяет остановить прогрессирование болезни; адаптогены, которые химиотерапевты презрительно называют святой водичкой; траволечение, которое врачи добродушно допускают (хуже не будет); диету, которая, безусловно, полезна для здоровья (если не бросаться в крайности); растительные яды, против которых врачи категорически возражают (умрете быстрей от яда, чем от рака). Но химиотерапия-это тот же яд в организм! Узаконенный соответствующей методикой. Остаются еще молитвы Иисусу Христу, Божьей Матери (Всецарице) и Николаю Чудотворцу. Развивается относительно молодая медицинская наука психосоматика (связь психологии больного и болезни), но где специалисты? Они где-то существуют-единицы.
Назначенное традиционное лечение (как и нетрадиционное) убаюкивает больного и его родственников, но на какое-то время. Далее возникает рецидив, вынужденная адаптация к новому состоянию, более агрессивное лечение и так далее, пока не наступит жестокий финал.
Маша лечилась по протоколу и принимала настойку аконита, боли после операции стали меньше. Мы решили поехать в июле в свою псковскую деревню на две-три недели отдохнуть.
***
Наша деревня расположена в чудесном месте с холмами и равнинами, покрытыми полевыми цветами, с озерами и речками, с аистами, дикими утками и лосями, которые иногда приходят к людям. В деревенском доме нам было легче поддерживать свой мир, чем в городской квартире. Родственников на родине почти не осталось, со знакомыми теперь старались держать дистанцию. Посещение кладбища, конечно, приводило к печальным моментам и будило воспоминания о прежней жизни, когда мы были молодыми, а родители были живы и любили нас. Я старался отвлечь Машу от этих мыслей, пытался успокоить печаль через убеждения ее ума в направлении принятия естественного течения жизни и христианского смирения. Иногда получалось… Однако ее глубокая эмоциональность проявлялась время от времени эмоциональными вспышками («накатывало») и тогда что-то сделать было нельзя, пока не пройдет само. Маша могла смириться передо мной, сделать вид, что все понимает, не перед жизнью. Внутреннего покоя она не достигала, и я это с сожалением остро чувствовал. Существовала и приятная сторона жизни (если бы не болезнь Маши!). Мы с удовольствием ездили в церковь, действующую в одной из ближних деревень, посещали местный рынок, читали, а больше всего испытывали удовольствие от жизни вдвоем и самых простых вещей. Главным было остановить время, не стремиться, не строить планы. Маша посильно занималась благоустройством сада. Я гулял, читал и понемногу начал писать. Однако в этот приезд было что-то не так. Уезжая, поссорились с Катей, которой предстояло через месяц рожать. Дети иногда ведут себя как молодые животные, и это бывает трудно принять, хотя мы с Машей помнили и наше аналогичное поведение в отношении своих родителей. Маша подлаживалась, старалась помочь дочке, прощала хамство, потому что ее жалела, но очень переживала скрытно. Я видел вред этой ситуации и боялся последствий для Машиного здоровья, но с Катей не хотелось ссорится - я старался обойти острые ситуации, однако все же не выдержал и бросил ей упрек в эгоизме. Объяснить дочке, находящейся в бесконечных проблемах ее не очень удачной семейной жизни, было ничего нельзя без ущерба для отношений. Надо было иметь терпение и силы прощать, но у меня к тому моменту душа истощилась. Я не мог выйти на нужный уровень, а выяснять при полном отсутствии интеллектуальной совместимости было бесполезно, надо было хотя бы принимать то, что есть.
Целый день Маша не могла дозвониться Кате, беспокоилась-может быть что-то случилась? Позвонила старшему внуку и узнала, что мама в больнице, и еще:
-У нас детёныш родился…
В больнице мама будет долго, подробностей никаких не знает..
Не звонили ни зять, ни дочь. Не считали нужным. Катя, как выяснилось позднее, вполне могла позвонить, но не позвонила. Если я испытывал сильный стресс, то какой стресс испытывала эмоциональная Маша? Вечером все же она дозвонилась до дочки. Выяснилось, что начались преждевременные роды по дороге на консультацию. Спасли решительные действия зятя и случай, когда нужные люди оказались в нужное время в нужном месте. Родившийся мальчик был очень слаб и не мог самостоятельно дышать, а мама чуть не умерла.
Я знал про пагубное воздействие стресса на онкологических больных и очень боялся за Машу. А что я мог тогда сделать - ведь сердце не камень? Не заставишь себя быть спокойным, когда может умереть твой ребенок, когда отчаянно борется за жизнь новорожденный малыш. Это был удар судьбы, который, в конечном счете, все благополучно пережили. Все, кроме Маши. Она всегда была склонна загонять стресс во внутрь, не жаловалась и не плакала.
На следующий день мы вернулись домой. Через две недели очередное обследование показало у Маши рост метастазов, ее сняли с протокола и направили в областную больницу на химиотерапию.
На вопрос что же будет дальше, ученая доктор обнадежила Машу так:
- Вы и так целый год продержались на нашем протоколе.
Да, в нашей ситуации год - это немало.
Ум подсказывал мне, что сделать ничего нельзя, потому что у Маши неизлечимая болезнь. Ничего здесь помочь уже не может, тем более какая-то философия. Выдающийся Кен Уилбер не смог помочь своей жене, и она в мучениях ушла, хотя, возможно, и выросла духовно. Но я не Кен Уилбер, я не выдающийся философ, меня не может устроить самотрансформация Маши перед смертью. Я - просто мужик, который хотел бы сохранить на какое-то разумное время для себя любимую женщину и весь наш мир, который мы вдвоем построили. Маша тяжело переживала случившееся. Понимала о своей перспективе на жизнь, теперь часто плакала и однажды произнесла неуверенно, как бы спрашивая у меня разрешения:
- Может быть, когда будет совсем плохо, мне уйти самой?
-Куда? – растерянно спросил я и сразу понял, что она имеет ввиду. Хорошо зная Машу, я понимал, чего она боялась в первую очередь - наших будущих страданий в связи с ее тяжелой болезнью.
-Нет!-я был краток и решителен с Машей, но моя душа билась как сильная птица, впервые попавшая в клетку. Я не мог собраться умом для того, чтобы найти наш дальнейший путь. Наша башня и мы продолжали падать.
Болевая точка.
Многие из успешных людей знают, чего хотят, их профессиональный путь прямой и в целом понятный - у меня не так. Перспектива -самая важная вещь в жизни, без перспективы мы начинаем загибаться. А если вместо перспективы неопределенность? Я всегда чувствовал какую-то неопределенность в предназначении, поэтому с некоторых пор пытался разгадать секрет. Десятки лет мне снился с периодичностью в месяц-два один и тот же сон: я ищу дорогу домой и не могу найти. При этом не успеваю отчитаться, отметить командировку, получить в каких-то организациях, так что на работе мне не ответить за свою поездку. Я твердо знал, что намерение есть, но оно невыразимо, неопределенно, и узнаю ли я что-то конкретное или нет –бог весть. Мой жизненный путь представлялся мне как плавание парусника, на котором все время пытаются выставить паруса по ветру, но иногда хотелось быть ледоколом, который таранит все. Пытаясь собрать мозаику, я вооружался книгами, несущими знания о саморазвитии человека, но на практике это мало что изменило, пока я не научился работать с невыразимым намерением и не освоил самодиагностику. Самодиагностика позволяла оценивать свое состояние во времени и ловить моменты, когда «истина где-то рядом». Самая большая ошибка состояла в длительной борьбе с неопределенностью, в попытках перевести неопределенность, обладающую потенциальными возможностями, в определенную реальность, даже если она меня не устраивает. Почему? Потому что в определенной ситуации уму (человеку) легче выжить. Для того чтобы выжить в неопределенности, необходимо задействовать уровни сознания выше ума. Правильнее было смириться с неопределенностью, как с неотъемлемым свойством реальности, научиться ее терпеть и спонтанно действовать, проявляя поисковую активность, в соответствие с сигналами из внутреннего и внешнего миров. Позднее я нашел живой пример подобного подхода в лице писателя-философа А. Зиновьева. В книге «Исповедь отщепенца» Александр Зиновьев сообщает свое представление о жизненном пути, из которого видно насколько близко писатель подошел к концепции невыразимого намерения.
«Я же для себя заместил феномен цели жизни феноменом направления жизни, не предполагающим ясную и определенную цель. Я совершал множество целесообразных действий: бунтовал, учился, разрабатывал теории, решал задачи, думал, писал. Но я не могу сказать, что все это было подчинено какой-то единой цели. Все это укладывалось в одно направление моей личности и моего жизненного пути.
