гражданке - впереди никого нет…
«Чух-чух, чух-чух».
Строгий казах расположился за мной. Он болтает с Одилом Касамовым на узбекско-казахском наречии.
Гордяков прикрикнул и смена ускорила шаг
«Чух-чух-чух, чух-чух-чух».
. В мерном покачивании стиснутых плеч и грохоте толстых подошв ты не идешь, а будто едешь, и не твои ноги долбят по асфальту, а чьи-то другие. Или вообще, не людская полусотня, но бодрая гусеница гулко шаркает по асфальту, скрытая полами шинелей, а ты просто тащишься на ее спине и удивляешься миру…
«Чух-чух-чух, чух-чух-чух».
Иной раз глядя на скаты деревьев в белом инее, на мерзлую крупу, что сыпалась с неба, на уплывающий за спины лес, нам казалось что и впрямь сама лесная чаща едет мимо, сменяясь буграми, ямами, облетевшими зарослями, тонкими белыми березками, стариковски присевшими елями. Вид леса неизменен, и через минуту, и через пять – одна унылая картина.
Я вслушиваюсь, о чем позади судачат Одил и Джума.
"Ах, тахтах-тахтах,дембель ба, - сдержанно произносит Одил, сжав пухлые губки.
"Хе, тих-то-тих-то-такых-ты.. Га...он култы противогазы йок, ту-па-тах, и чума всем..." - мешая русские и казахские слова, отвечает Джума.
"Та-а, - соглашается Одил, тихо поглядывая по сторонам. Слева и справа, спереди и сзади – прочие беседы умолкают. Все внимают тихому говору степных аксакалов. Людям кажется, что состав необычных звуков таит в себе великую тайну! Одил воодушевляется и выдает давно мучившую его истину.
"Джума, курты - Га..он пыхтА-копыхтА, а копыхта че?
"Че?" - переспрашивает Джума.
"Не зынаю, - отвечает Одил, - очко на минус и пахта-копыхта.
Потом подключается грузинский горец. Грозный шепот Чачи что-то настырно лепит на своем мегрельском наречии. С разными интонациями уверенно склоняются существительные "Г-н", "Ка-ве", "колембо", "плутон"… В ответ степняки размахивают руками, убеждают друг друга, меняют интонации с вопросительных на восторженные. Конечно, можно вдруг вскликнуть: «Эврика! Да ведь языки-то разные!» Удивиться, обрадоваться и засмеяться солдатской непосредственности! "Скажице, какая находчивосц! – грузин, казах и узбек болтают на своих наречиях, делая вид, что друг друга понимают! А ведь на самом дзеле – нет! Не понимают ни черта!». Но смена давно привыкла к излюбленной игре нацменов в "а что ты сказал». Правда, она делает вид, что ей это неинтересно, но все же народ одолевает страшное любопытство, что же означает разноязыкое лопотание? И, когда троица совсем увлекшись, начинает покрикивать, то сурово и решительно - Джума, то примирительно и обреченно - Одил, то торжествующе и надрывно - Чача, в строю поднимается недовольный ропот.
- Э, азия, хорош уже засом струячить, - доносится философский басок Юрки Кубовского, - чего вы там по своему балакали?
«Чух-чух, чух-чух».
- Я спрашиваль Одила, зачем Г...н прищел, - отвечал раскосый чингизид.
- И все?
- Да.
- А ты, Одил?
- А я говориль Г...н - страшний. И Плутон тожи.
- Кто?! Плутон?
- Ды-а! Самий страшный Плот! – взвизгивал Одил и весело вертел грушевидным лицом. Строй начинал хихикать, а Плот тут же растянул лицо в самодовольной улыбке.
- А я им кавару - файна путет. - радостно шелестел Чача, - Рас сам Кантон пришел на расфот, файна путет! Фсех упьют.
- Ну правильно, что война, сети ж должны хоть раз перекинуть. – мычали недоверчивые радисты, - уже поработать охота, трижды вхолостую бегали....
- Не-е, - тянет суеверный грузин, - я кафару - настоящая фойна. Послетний рас идем на центр, и писец нам. Не сря Г…н протифокасы проферял...
- Да Г...н всегда цепляется, - неуверенно тянут из строя, - с чего взял про войну?
- Путет, путет фойна. Скоро - смерть, я снаю, - уверенно шуршит Чача и поглядывает вокруг большими черными глазами. Строй хмурится - чужая убежденность в беде никому не нравится. Особенно накануне дембеля. Кто-то тихо поругивается себе под нос. Тоже ведь - ждали приколов, а нацмены про Армагеддон, да про Ар...
Чух-чух-чух, чух-чух-чух... - чапает строй.
- Смена, мы потеряли флажковых. – спокойно говорит капитан, оборачивается и смотрит на две фигурки вдалеке.
Гордяков обернулся, крикнул. Увлекшиеся собеседники перестали жестикулировать, и маленький солдат и вдруг пригнулся и побежал к строю. Его недовольный спутник сделал два журавлиных шага и тоже потрусил следом.
Двое флажковых наконец-то нас догнали.
Благой задержался у строя, подмигивая: «видали, как я прогнулся»? Потом поправил противогаз, и посмотрел назад.
Спутник, похожий на журавля, на бег не переходит. Это ниже его достоинства. Смена начинает ворчать.
Какое-то время идем по-прежнему. Я рассеянно озираю природу, забыв обо всем…
Тут смена засмеялась – фигурка сзади все же снизошла до бега.
- Кошкин, чего ты лыбу давишь? Не рано расслабился?! – Фадей догнал строй и перешел на шаг. Заметил, что еще держит флажок, начал на ходу его запихивать за голенище, споткнулся, и снова поднял злое, похожее на череп лицо. - Вперед смотри, ты еще бумажный.
- Па-айдем уже, убийца! – громко хихикнул Эдик. Обернувшись дернул Фадея за рукав. Свой флажок он запихнул в рукав шинели. И тут же, изображая спортивную ходьбу, игриво виляя задом. быстро ушел вперед,
В спину раздался общий хохот.
Фадей скривился, пару раз подпрыгнул и потрусил следом. Глядя ему в спину, улыбались. "Антоха на третий год остается, - хихикали в строю дембеля, - а, деды, довольны?" "Нах он нам ню-ужен, - с подвывающей интонацией, довольно улыбнулся Муйдин Садыков, широколицый таджик с бледным, плоским лицом, недавно ставший "бумажным" дедом. "Он, может, "бумажкям" нужен, а нам не-е". сказал Муйдин своим певучим голосом, повернул свое насмешливое лицо ко мне и подмигнул.
Чух-чух.
Можно было пошутить насчет придурка, и у меня была масса шуток, и две недели мы с бывшими мучителями уже нормально общались, но что-то после вчерашнего - не хотелось.
Чух-чух-чух.
Флажковые ушли далеко вперед.
Чух-чух-чух.
Наконец, Волк посмотрел на часы и довольно крякнул: догнали график. Сделал знак перчаткой и мы зашагали медленней.
«Чух-чух, чух-чух»
Снова заговорили по душам.
- Тыщ капитан, а сколько Г..дону лет?
- Разговорчики в строю. – благодушно отвечал капитан, поправляя козырек, – и не Г..дону…- со смаком повторял он, - не Г..дону, а… подполковнику Гонденко.
- Ну, тыщ капитан! – снова канючила смена, – ну, сколько?
- Что-то около сорока. – равнодушно отвечал капитан, не чуя подвоха, - точно не знаю.
- А Сюсю?
- Кому-кому? – рассеянно переспрашивал Волк, - Сюсю?
- Майору Маралову, депеенце.
Сегодняшний дежурный помощник начальника Центра, или сокращенно «депеенце» получил кличку «Сюсю» за шепелявость и вредность. Он был мордатый беспокойный вычислитель, и вечно мешал спать на боевых постах, заскакивая на них без предварительного вежливого покашливания, как делали другие ДПНЦ – Ухо, Петруччо и Каримыч. Карнаухин, Петраковский и Каримов, Хотя сейчас майор Каримов лежал в госпитале, и его заменял капитан Сагайдачный, он же Сага. Но Сага быстро научился покашливать. Теперь депеенце – Ухо, Петруччо, Сюсю и Сага. Не, с Каримовым их список звучал вкуснее: Ухо, Петруччо, Сюсю и Каримыч.
- А…. майору Маралову в январе сорок один, – Волк довольно потер под носом, - Обещал накрыть поляну. Мы с ним из одного училища, из Рязани.
Строй выжидал секунду, чтобы главный вопрос прозвучал как можно глумливей и вкрадчиво уточнял:
- А вам сколько лет, товарищ капитан?
- Мне? Лет? – удивленно отзывался кэп, - О, мне всего тридцать девять! Я еще молодой!
- И почему ж вы даже не майор?
- Да говорю, я юный… пока, - ухмылялся капитан, быстро касался пальцем черного околыша и бросал на вопрошавших озорной взгляд. В строю хихикали и поглядывали тоже по-дружески.
- К полтиннику кинут звезду, - Волк беззлобно улыбался, - а там бог его знает… И, кстати, Гонденко по-своему прав, - капитан на ходу хитро менял больную тему, - я про химзащиту. Сунешь в подсумок детективчик, а тут обстрел - и амба. Кто вам гарантирует фугас? Думаете - простой заряд летит, а вам привет с ипритом послали. Или эйдшед орандж, как во Вьетнаме, пульнули, а у вас книжка в подсумке. А? То-то. Без химзащиты никуда.
- А вы были во Вьетнаме? – вопрошал баритон с неровными интонациями.
Это снова подал голос фанат боевых действий Юрка Кубовский, качок и всезнайка из Львова.
- Во Вьетнаме нет, Когда был Вьетнам, я еще учился
- А в Афгане?
- Нет. Я в Анголе позагорал.
- На пляже? – иронизирует Куб.
- Да… - медлит капитан, и выдавливает ровным голосом – припекало что надо… Так слушайте – спохватывался кэп, - я же что хотел сказать, главные потери во время боев не от каких-то изысков, а от угара. На войне же всегда пожары. Потому противогаз никогда не забывайте, он если не спасет, то хоть как-то поможет. И помните: на войне любые средства хороши для победы.
- Войны отменили, – хихикал строй, – мы теперь со всеми дружим.
- Ну да, это точно, - иронично улыбался капитан. – ты это вьетнамцам расскажи. Янки джунгли поливали чем хотели. И иприт, и зарин, и фосген в ход пошел, еще с первой мировой запасы разгрузили. В джунглях кого стесняться? После применения уже и некого. Ведь каждая война она… - капитан вытер перчаткой под носом, - она - полигон. Всем нужно склады разгрузить и новинки испытать. На войне все средства хороши для победы.
- Подумаешь, иприт, - ухмылялась смена, - в пятый взвод ночью зайдите: пердеж дохнете – иприт за счастье станет.
- А раньше заверните к радистам, – отбрехивались засовцы, - не хрен прибедняться.
- Не, вы к к-карданам п-после отбоя суньтесь, в-во где вешалка, - вещал примирительный голос Михи
- У карданов ночью как в тире – единодушно соглашалась смена. - жо..ы как пулеметы стучат – контузия обеспечена!
«Карданы» или хозяйственный взвод, располагались под дальней стеной казармы. Это были водители, сварщики, сантехники, свинари и прочая. Не починяясь законам роты, они жили отдельным мирком, были по-крестьянски ухватисты, часто подъедались на стороне и слыли главными бздунами. Но презирали их не за это: они с удовольствием горбатились на «звездатых»: водители возили офицерам скарб, слесаря проводили водопровод, каменщики строили дачи. И «звездуны» звали их по именам, словно личную прислугу. Между ними был свой «неустав».
«Чух-чух, чух-чух»
Вскоре лес оборвался и начались антенные поля: громадные пустыри, кое-где поросшие кустарником, на которых словно мачты закопанных кораблей уходили в небо ажурные фермы. С высоких ферм, словно с реев, блестя на свету, устремлялись к земле стальные струны антенн. Железный подлесок, словно верный строй ловчих ждал нас у границ пока невидимой Усадьбы. Но ее присутствие уже ощущалось по стриженым кустам, песочным дорожкам. Сейчас мы поднимемся на лысый холм, и с его вершины увидим несколько продолговатых строений, одно белое – наше, другое красное – наших пастухов, радиоконтролеров, а между ними - высокую башню релейки, похожую на донжон средневекового замка. Встретим вентиляционные трубы над многоэтажными бункерами, уходящими в центр земли. Там затаился узел связи Генерального штаба вооруженных сил Советского Союза. Шагать оставалось минут десять.
Через
