Пациентка: Это возможно. Свекровь рассказывала много сказок.
Врач: Но вы не помните, чтобы она упоминала конкретно Кабу?
Пациентка: Я уже говорила. Нет.
Врач: Виктор Петрович попытался вытащить эту Кабу на поверхность. И все, что с ней связано.
Пациентка: Да, несанкционированным гипнозом. Он говорил. Уже потом.
Врач: И по тому, как быстро Игорь погрузился в транс, Виктор сделал предположение, что его мог раньше кто-то гипнотизировать. Виктор подошел близко к правде, почти впритык. Он был хорошим психотерапевтом. Просто ему не хватило времени. Очень жаль.
Пациентка: Подошел близко к чему? О чем вы? Он мне звонил незадолго до смерти, спрашивал то же самое. Я ему ответила и вам повторю: ранее мы никогда не водили Игоря на гипноз. Я бы и Петрову не дала согласия, если бы знала.
Врач: Не нужно было никуда его водить. И не нужно больше искать этого неведомого гипнотизера. Я нашел его. Игорь был этим гипнотизером. Игорь сам, собственными усилиями воли, гипнотизировал себя. И он не страдал от лунатизма. Это не лунатизм. Это был транс, вернее, его обратная сторона. Вы не знали ничего о том, что Игорь писал стихи, – просто потому, что он сам об этом не знал! Он писал эти стихи, будучи в состоянии гипноза, в который сам себя и вводил. Он сам не знал о своей второй странице во Вконтакте, ведь он создал ее тоже в состоянии самогипноза. И заходил он на эту страницу только в подобном состоянии. Существуют специальные техники, как можно ввести себя в транс. Игорь мог изучить их. Но, скорей всего, его техника была уникальной. Он сам ее создал, спонтанно, и когда у него получилось, родилась вторая личность, которая и писала все эти стихи. Только это в кино так бывает, что человек с раздвоенным сознанием ничего не подозревает. В жизни такого не происходит. И Игорь подозревал. Именно отсюда и его теория слежки, теория докапывальщиков. Именно отсюда взялось существо по имени Каба.
Пауза 20 секунд.
Пациентка: И как по-вашему, для чего он это делал?
Врач: А вот это я бы и сам хотел узнать! Я бы очень и очень хотел это узнать! И именно от вас. Потому что такой самогипноз, такое рождение второй личности могло случиться только на фоне какого-то шока. Шока настолько сильного, шока всеобъемлющего, что рассудок Игоря не смог принять этого. И Игорь ушел в другой мир. Создал себе двойника, который избавлялся от последствий шока стихами, творчеством. Иногда система давала сбой, и Игорь падал в этом состоянии, и больно бился об пол, терял себя. Но, как правило, глубокой ночью, когда вы, его родители, крепко спали, он сидел в своей комнате, за своим компьютером, или под одеялом с фонариком и блокнотом, и сочинял стихи. Его тайный аккаунт – он переполнен ими.
Пауза. 16 секунд.
Пациентка: Это все из-за меня. Я виновата. Я пыталась защитить его, их обоих защитить. Не смогла.
Врач: Что вы имеете в виду?
Пациентка: Это все город, откуда я родом. Я бежала, бежала… Придумала другую себя. Оборвала связи. Я все сделала, чтобы закрыть семью от этого города, чтобы он не смог достать их в этом мире, но, видимо, он достал их изнутри. Проклятый городишко… Он с самого начала тянулся к Игорю, тянулся к Сергею. Видимо, нельзя так просто взять и уехать из Арыка.
Врач: Игорь упоминал об этом. В беседах с Виктором он говорил, что вы приехали из Башкирии.
Пациентка: Башкирия – прекрасный край. За исключением этого гиблого места. Оно даже на вас действует сейчас, через меня. Не удивлюсь, что это город вас наводит на мысли, что Игорь был параноиком. Чтобы закрыть тему. Чтобы логично закрыть всю эту историю.
Врач: И вновь мы наталкиваемся на теорию заговора. В последнее время ее что-то слишком много. И не только в связи с Игорем, но и в связи с Петровым.
Пациентка: Об этом я и говорю! На них это перешло через Игоря. К нему – от меня. Во мне это от города, где я родилась.
Врач: Что ж, эта ваша теория тоже имеет право на жизнь. Вернее, имела бы. Есть только одна проблема. В Башкирии нет города с таким названием. На карте вообще нет города с таким названием.
Пауза 14 сек.
Пациентка: Это же просто так говорится. Вы понимаете? К примеру, так говорят: Златоглавая. Но такого города тоже нет. Все понимают, что речь – о Москве. Или говорят: город-герой. Но он никакой не герой. Люди – герои, а он – просто город.
Врач: То есть, Арык – это не имя собственное, а имя нарицательное? Нечто такое, что имеет репутацию сродни сточной канаве? Арык – это ведь канава? Какое тогда географическое название вашего родного города?
Пауза 20 сек.
Пациентка: Я не помню…
Врач: Погодите, как так? Что значит – не помню? Так не бывает. Это же не покупка в магазине, которую можно забыть. Даже друзей можно забыть, но родные города не забываются.
Пауза 5 секунд.
Пациентка: Я честно не могу вспомнить.
Врач: Да нет, это просто смешно! Если вы не хотите говорить, или это какая-то тайна, то можете так и сказать. Но это странно, утверждать подобное. Вы в любой момент можете посмотреть в документах.
Пациентка: Но их нет. Нет документов, где бы фигурировал Арык. Их нет. Свидетельство о рождении, школьный аттестат – все это не сохранилось, все осталось там. В моем дипломе стоит уфимский вуз.
Врач: Всегда есть паспорт. И старая прописка.
Пациентка: Но его тоже нет. Я потеряла паспорт сразу после свадьбы. Мне его все равно нужно было менять на новую фамилию. В новом паспорте у меня только местная прописка.
Врач: Очень интересно. А что насчет фотографий? У вас остались фотографии из прошлого? Часто они весьма стимулируют память.
Пациентка: Я их сожгла. Все фотки. А если честно: я и паспорт сожгла. Все, дотла. Я же говорю, я хотела защитить семью. Я думала, что таким образом я потеряюсь. Что город не найдет меня, прошлое не найдет меня, весь этот кошмар забудется.
Врач: Что же? Простите, что настаиваю, но – что же? Что такого случилось там, в вашем родном городе, что вы так панически боитесь прошлого? Что там стряслось?
Пауза 12 сек.
Пациентка: Я не помню…
Из новостных пабликов майл.ру:
В истории с покончившим с собой школьником Игорем Мещеряковым неожиданно раскрылись совершенно шокирующие подробности. Мама мальчика, находящаяся в данный момент под наблюдением в городском психоневрологическом диспансере, призналась своему лечащему врачу, что Игорь Мещеряков подвергался жестокому обращению со стороны родного отца. Имели место регулярные избиения, и даже пытки. Сергей Мещеряков, отец мальчика, арестован, сейчас он дает показания в полиции. По предварительным данным все обвинения он отрицает.
Расследование дела продолжается.
Глава 23. Каба.
Он сказал:
- Мой отец – твой дед – был хорошим человеком. Мне было за что им гордиться. Однажды один его товарищ по работе поехал с семьей на юг и попал в аварию. Машина – всмятку, все живы, но в больнице. В каком-то захолустье, в центре России. Батя выбил на работе уазик и двинул в ту сторону, чтобы привезти товарища и его семью назад. В другой раз еще один его приятель оказался в кабаке, где его напоили и обобрали до нитки. А у человека как раз накануне сын родился, ему выдали премию по этому делу, и он не придумал ничего лучше, чем пойти с друзьями отмечать. При этом батю он даже не позвал, не посчитал нужным. Но именно батя, когда узнал, отдал тому человеку чуть ли не всю свою заначку. Так мама узнала, что у бати водятся заначки, но это уже другая история. Было, что мама попала в больницу с воспалением, и батя взял на себя дом и меня мелкого. Он договорился на работе, приходил пораньше, готовил маме ужины, потом мы вдвоем носили маме передачки. Позже он еще проверял у меня уроки и награждал подзатыльниками. В тот период мы засыпали с ним в одной постели. Было тоскливо без мамы - и ему, и мне - и мы дрыхли в обнимку. Я до сих пор помню его запах, его храп, его тепло. Батя был хорошим человеком. Для меня он был лучшим человеком на земле.
Он сказал:
- Но были дни и особенно – ночи… Когда вдруг все менялось. Если отец выпивал, то случалось так, что в него вселялся бес. По-другому и не скажешь. Ты не видел никогда его таким, и слава богу. Он давно остепенился, киряет свою самогонку в гараже, а потом любит весь мир, и тебя особенно. Но так было не всегда. Он становился по-настоящему плохим в такие дни и ночи, по-настоящему злым. Злобным. Как бешеный ядовитый паук. Иногда он поднимал руку на мать. На свою жену, кому он с такой любовью носил в больницу передачки. Было, что мы с мамой час простояли на балконе зимой. Мама в ночнушке, я в пижаме. Бате втемяшилось в голову, что мы его не уважаем, и он решил преподать нам урок. Выставил на балкон и закрыл дверь на шпингалет. Я помню, как мама пыталась согреть меня, обнимала, но это мало помогало, потому что она сама была задубевшая. А батя ходил из комнаты в комнату, там, в тепле, бакланил сам с собой, размахивал руками и периодически пинал межкомнатные двери. Мне было страшно и холодно. Мама сказала: не дай бог он сейчас выдохнется и заснет. А про нас забудет. Придется высаживать окно. Главное, не порезать вены, сказала она, и я сразу представил себе маму, истекающую кровью на заснеженном балконе. Но батя нас все-таки пустил. И мне показалось, даже удивился, когда нас там увидел.
Он сказал:
[justify]- Было, что мы с мамой посреди ночи убегали из дома. История с балконом многому нас научила. Теперь, когда батя кирял, мы с мамой ложились спать в одежде. Много раз это нам здорово помогло, потому что приходилось срочно линять из дома. Я думаю, однажды такая предосторожность с одеждой спасла нам жизнь. Батя в ту ночь долго ходил по комнатам, бурчал и не давал никому спать. А когда мама попыталась его урезонить и уговорить лечь, он озверел. Он ударил ее по щеке, я бросился между ними, от этого батя озверел еще больше. Он заявил нам, что отправляется в кладовку за топором, а мы пока можем ложиться на пол и поворачивать поудобнее головы. Как только он вернется из кладовки, он отчекрыжит наши глупые бошки топором. Чтобы мы знали. И пошел в кладовку. Мы с мамой пулей вылетели из квартиры. В одежде, но босиком, обувь надеть не успели. Мы побоялись, вдруг батя кинет топор из кладовки, и конец птичке. Идти нам было некуда, все родичи – в деревне, до деревни – далеко, и денег нет. Короче, мы всю ночь с мамой бродили по городу. Босиком. И это была одна из самых… да нет, самая лучшая ночь в моей жизни. Стояло лето, ночь была жаркой, безветренной, небо чистое,
