уплывало куда-то. Но ничего нельзя было изменить, Юджин оказался под хламидой совершенно голым, я скользил руками по его ногам все выше и, вопреки всякой разумности, предательски вожделел его…
Магическая речь тела, ничего не называющая, не представляющая и не объясняющая, impact, каса-ние, непосредственное глубинное воздействие – тактильное, через кожу, биологическими токами, по-средством осязания целого сонма прообразов, неведомых темных знаков, непроницаемых и герметич-ных в обычном состоянии. И только слияние тел, переносящее тебя в некое иное пространство, способно раскрыть твоему существу их тайный смысл…
Волны, горячие и острые, как раскаленное на солнце битое стекло, тысячами осколков пронизывали меня, и впервые я с такой жадностью пытался сам присосаться к чужой коже, губам и плоти, желал поймать их своим ртом и упиваться, как самыми изысканными блюдами. Но даже в момент острейшего орального удовольствия, когда моё нёбо, внутренняя сторона щек и гортань вдруг сделались проводниками острых импульсов, проникавших по телу к моему паху, когда язык мой ласкал набухший, с лиловатыми змейками вен, очень немалого размера, член Юджина, я то и дело обращался к его серым глазам, обрамленным наивными светлыми ресницами. И Юджин отвечал мне долгим, пронзительным и одновременно безмятежно-удивленным взглядом. Как если бы был любознательным ребенком, увидевшим нечто необычное…
От первого напряжения мы оба вспотели, минет сделал свое дело. Правда, Юджин никак не мог кончить. Он заботливо вытирал меня и зорко следил за моими движениями, чтобы тут же продолжить предложенную ласку или самому подставиться, словно торопился насытиться новыми разнообразными ощущениями. Он имел опыт, но как бы только теоретический и будто интуитивно знал, каких я жду от него движений. Резко прижимал мою голову к своему паху или не менее резко разворачивал меня к себе задом, целовал мою спину, приникая ко мне всем телом и точно повторяя все мои изгибы. Член его тыкался в меня напористо, но несколько неумело – большой, гладко-бархатистый, и от каждого его прикосновения к моей коже я получал жгучий сгусток тактильного кайфа.
И все-таки, несмотря на общие навыки похотливого самца, в нашем дуэте Юджин многое явно испытывал впервые, что сильно меня подогревало. Мои ласки и движения раскручивали в нем спираль, и от меня не ускользнуло ни одно удивленное движение его ресниц, я забавлялся его наигранной брутальной уверенностью.
Да, он пёр буром, когда проникал в меня, но, оказавшись подо мной, в первый момент сильно зажался. Хотя, нужно отдать должное его природному артистизму и пластичности – тут же расслабился и покорно выгнул спину, даже плечи опустил. Но разве мог он обмануть меня – я был у него первым и как ни старался, все же причинил ему боль. Однако он жаждал продолжения. И, несмотря на сукровицу, я не мог не уступить ему, слишком льстило мне его рвение, я млел от самодовольства, мне хотелось ласкать его именно так, а не иначе – совсем по-другому, нежели я ласкал, к примеру, Серегу, а уж тем более Женьку.
Бывают состояния, когда воспринимаешь все как бы стереоскопически, получая одновременно два, а то и три качественно разных ощущения одним и тем же органом чувств. Например, когда вкусовые ощущения вторгаются в область осязательных и тактильных удовольствий от консистенции и фактуры. Осязание вообще играет особую роль в познании другого существа, так что меня нисколько не удивляло, как настойчиво мое тело пытается впитывать Юджина, ведь только так я мог узнать о нем хоть что-то более или менее достоверное и только так мог расшифровать его для себя. Он также поглощал меня, но странное дело, в его взглядах мне чудился какой-то посторонний, не относящийся к похоти, интерес и некое явно эстетическое удовольствие от художественной составляющей нашего телесного соединения. Он словно втягивал меня в творческую игру, где нечестность и шулерство естественны, поскольку в искусстве эстетическое не сводится к этическому. Хотя человеческая игра всегда имеет моральную предпосылку и очень часто в игру превращается то, что, по сути, ею не является.
Впрочем, чего еще было ждать от художника – для него любая точка жизни, любая визуальная или тактильная реакция на чувственные потоки есть мысль телом и всего лишь элемент искусства.
Да, я понимал его в этом и упивался своим пониманием, хотя, признаюсь, в какие-то моменты меня задевал слишком уж проницательный и цепкий взгляд Юджина-художника, алчно скользивший по линиям моего тела. В сексе я предпочел бы более непосредственные и раскованные проявления, ведь меня самого изводило какое-то сосущее чувство, похожее на голод – мне все недоставало его ласк, и я снова и снова притягивал его руки к себе и прижимал их к тем местам, которых он еще не успел коснуться. Мне хотелось ощутить его всем своим естеством как некую биологическую обволакивающую оболочку, но также мне хотелось поглотить его целиком. И, даже отдаваясь ему, я ощущал, что овладеваю им, проникаю вглубь его существа и соединяюсь с ним посредством капилляров и открытых пор. Однако мне все было мало, и я пытался зажать его посильней, чтобы не выпускать из себя.
Он напряженно смеялся и покусывал мою холку, тем не менее, утомленный вконец, все же отвалился от меня и распластался без сил. Зато теперь его лицо и губы оказались в моей полной власти, и я смог беспрепятственно их целовать. Это неукротимое желание и жажда нежности безмерно меня удивляли в себе и приводили в какой-то неистовый восторг. Впервые со мной такое происходило, и впервые я так пропитался чужим телом, совсем забыв о своем собственном. Но когда я настойчиво проник в рот Юджина языком и почти торжествовал и наслаждался, мне вдруг отчетливо вспомнился точно такой же поцелуй – и именно с ним, а не с кем-то другим.
Я замер, не в силах поверить своему воспоминанию, а Юджин, немного отстранившись, усмехнулся:
-Что, вспомнил, как причмокнулся ко мне, словно пиявка, тогда – год назад? Совсем не контролировал себя. Хорошо еще Женька в полном отрубе пребывала.
Известие меня ошарашило.
-А кроме поцелуев у нас с тобой тогда ничего не было?- в полном замешательстве спросил я.
-Нет,- засмеялся Юджин.
-Как же потом меня ломало – так хотел тебя рисовать.
-Рисовать?!- изумился я.
-Рисовать и трахать – без конца…,- добавил он поспешно.
Я погружался в счастливое тепло и чувствовал полное расплавление, в горячей глубине которого вдруг ощутил ледяной ожог, ибо вспомнил, зачем шел сюда и что хотел узнать.
-Мне Лёлик сказал, что ты с Женькой на какой-то клубной тусовке обжимался,- почти не дыша, произнес я и впился взглядом в Юджина, следя за выражением его лица. Но он лишь устало улыбнулся в ответ:
-Да… она хотела. Знала, что тебе обязательно передадут, и ты заревнуешь…
-У тебя с ней что-то было?
-А ты как думал! Я ж не евнух и не монах,- смеялся он и увиливал от меня.
-Было?!!!- поразился я, на что он ответил уже серьезно:
-Да успокойся! С ума, что ли, сошел? Ну, подыграл я ей, так это ж в надежде, что ты примчишься ко мне – ее искать. Так ведь и получилось. Что, заедает, ревнуешь ее все-таки? Но у тебя ж вроде мужик какой-то имеется. С ним как же?
Я застонал и отвернулся к стене, закусив губу, но он своими ласками вновь вернул меня в состояние блаженства, какого мне еще в жизни не доводилось испытывать. Сотрясаясь в волнах оргазма, в дур-мане, я как какой-то маньяк желал все время пробовать на вкус разные участки тела Юджина, так оно притягивало меня – упрямое, самодостаточное в своей законченности и абсолютно чужеродное всему женскому. Он словно сосредоточил в себе все мальчишеское и мужское. Что-то непостижимое улавли-вал я в его чертах и контурах, что-то удивительно знакомое и в то же время абсолютно новое, как тай-ный подарок в хрустящей упаковке, от которого сердце в комок сжимается.
И вдруг задергался мой мобильник. Звонил Серега, и это было будто из другого мира. Мысли мои гулко рухнули куда-то в пропасть, но я встряхнулся и все же вынырнул. Взял трубку и ответил. Мало того, вполне правдоподобно солгал, что якобы пришлось срочно навестить маман – со здоровьем у нее, дескать, проблемы. И совесть не кольнула, только промелькнуло нечто, что нельзя никому приписывать мнимую болезнь, так и беду накликать недолго. Ведь это мать моя…
На удивление Серега всему поверил, по крайней мере, самыми нежными словами меня назвал, сказал, что чмокает в нос, и будет дома ждать моего возвращения. А новостей у него, новостей!...
А Юджин, пока я говорил по телефону, встал, накинул свою хламиду и закурил тонкую дорогую сигарету.
-Уходишь? К нему?- спросил он холодно, глядя куда-то в окно.
Я вскочил и прижался к его спине.
-Ладно,- вновь произнес он, не оборачиваясь,- иди.
Я целовал его в шею, в наивный ежик на затылке, в татуировку из японских иероглифов и глотал слёзы.
-Чего ж ты плачешь?- спросил он, но отвечать я не мог.
Еле справляясь с дрожью в теле, кое-как я оделся и привел себя в порядок, в продолжении чего Юд-жин что-то набрасывал на одном из мольбертов, то и дело поглядывая на меня.
-Мы еще встретимся?- спросил я уже в прихожей, но он молча и деловито вытолкнул меня на лестнич-ную площадку. Правда, в последний момент не выдержал, быстро поцеловал в щеку, сунул мне свою визитку и захлопнул дверь.
14. Всю дорогу домой я пытался сохранить в памяти остатки его прикосновений на себе, и меня то и дело накрывала волна нежности и дрожи. Неужели люблю его?- думал я с каким-то отчаянным востор-гом и тут же отвечал себе – да, люблю, безумно!
А как же Серега? И Гарик? И тот парень в поезде, который был так нежен со мной? Странно, что я вспомнил сейчас незнакомца, с которым у меня случилась сумасшедшая, страстная, мимолетная связь. Ведь я ему ни разу так и не позвонил потом.
Хотя из них троих я если и был влюблен когда-то, только в Гарика, да и то все как-то неправильно у нас случилось. А Серега… Серега просто надежный, с ним жить можно долго, стабильно, спокойно. Однако все изменилось в одночасье, и никакой стабильной и спокойной жизни больше нет! Это пони-мала каждая моя клетка. Губы до сих пор причмокивали, я закрывал глаза от истомы, текущей по всему телу, а член напрягался самым безжалостным образом, и кровь в нем пульсировала остро и настойчиво…
Три дня после нашей с Юджином встречи я названивал ему по десять раз в сутки, но он не отвечал. А поехать к нему у меня никак не получалось – Елена точно с цепи сорвалась и не отпускала меня на работе от себя ни на шаг. Мы готовили с ней проект договора, который составлял уже почти 18 страниц, и я безотрывно сидел над его французским переводом. А уже в пять за мной заезжал Серега, и тут даже речи не могло идти, чтобы куда-то слинять.
Странно, но он не замечал во мне никаких перемен. Да и то сказать, у него все уже было готово к установке автоматов. После получения лицензии он летал на крыльях и пребывал в такой эйфории, что наверняка видел окружающее только в розовом свете. Мне оставалось лишь подыгрывать ему и отдаваться в постели, поскольку самому проявлять активность не имелось ни желания, ни сил.
На душе кошки скребли, и ужасно, просто
