этого в тебе. Не изображай идиота.
-Уволился из-за меня?- только и смог я произнести.
-А кто смотрел на него как в сомнамбулическом сне, кто писал ему странные сочинения и ходил словно под наркозом?
-И что? Из-за этого он уволился?
-Да, а перед этим вызвал меня к себе, открыл мне глаза. И пожертвовал своей учительской карьерой, чтобы не травмировать твою детскую психику. Между прочим, жена его тогда только-только родила, трудно им было очень. Ездила я к нему потом, советовалась насчет тебя…
-Не понимаю, почему ты молчала? Мне было так трудно, могла ведь и поддержать, посоветовать что-то.
-Плохая бы получилась советчица, только навредила бы тебе. Слава богу, ты не видел моих метаний, я ведь даже к психологам ходила, антидепрессанты пила. А потом ты женился, и я словно с ума сошла, поверила вдруг в невозможное. Решила, что теперь все как у людей будет – семья, ребенок, покой, уют… И не сиди на полу!
-Так почему же ты Женьку гнобила?
-Да потому!....
Этот отрывистый крик резко хлестнул меня. Маман в сердцах бросила на стол пучок петрушки и отвернулась, а потом метнулась в ванную. Я хотел встать с пола, но не смог, тело плохо слушалось меня. В горле застрял ком, а по щекам текли слезы.
Маман в ванной открыла кран, но я знал, что она также плачет сейчас. С трудом поднявшись, я пошел к ней. Из-за двери не было слышно ничего, кроме звуков льющейся воды.
-Мам, открой,- поскребся я.
-Между прочим, мужик твой чернявый мне понравился,- услышал я за дверью ее язвительный голос,- он смог бы тебя во всем обеспечить.
Я с трудом сообразил, что она говорит о Сереге.
-Так ты пристроить меня что ли мечтала? К тому, кто бы содержал меня получше?!
Мне вдруг захотелось сломать дверь и придушить маман. Но она открыла дверь сама, и на лице ее не было заметно следов от слез. Это я, размазня, стоял перед ней весь в соплях.
-Если бы у тебя был единственный сын, ты бы понял меня,- сказала она своим привычным наставительным тоном, но вдруг словно поникла:
-Я всего боялась…что ты глупостей наделаешь, наркотиков боялась и заразы всякой…уж лучше постоянный кто-то, серьезный. А твой друг бизнесом занимается, и кому, как не мне, бухгалтеру со стажем, знать, какие прибыли его бизнес приносит. Люди за несколько лет таких денег заработать не могут, какие он за месяц-два нашинкует.
-Замолчи или я ударю тебя!!!- заорал я и силой заставил себя шагнуть прочь от нее. Выходит, она даже про Серегины игровые автоматы все проведала. Это было уже чересчур.
-Ты способен ударить мать? Ударить женщину? Ты ли это?!!- кричала она с визгом в голосе теперь уже из кухни. Я ушел на лоджию и сел в кресло с ногами, подперев подбородок коленями. У меня было такое ощущение, что пол вздыбился и вот-вот опрокинет меня и вытряхнет с третьего этажа. Я сжимался в комок и пытался как-то поудачней сгруппироваться перед падением, невзирая на всю абсурдность своих усилий и страхов.
21. Совсем недавно я и не мечтал о том, чтобы безболезненно открыть свою тайну матери, а оказалось, никакой тайны не существует и не существовало. Но более всего врезались в мозг слова маман об отце. Я помнил острый укол в сердце, хотя мы потом говорили с ней совсем о другом. Но укол сделал свое дело, мало того, нарыв от него прорвался и теперь пёк мне внутренности. Однако расспрашивать я ничего не мог, это было выше моих сил. Да и о чем расспрашивать, и так все ясно, ведь он ни разу не появился в моей жизни.
Молча и сосредоточенно ехали мы с маман в такси по адресу, указанному тестем. Договорились, что я останусь во дворе и буду ждать звонка на мобильник. Я поглядывал на нее украдкой и думал о своем. Перед мысленным взором вставал полярник с картинки. Оказывается, хоть я и попрощался с ним в давнем детстве, он все же так и остался в моей душе. И то сказать, мужик на этом фото был мужественный красавец из 60-х, прямиком из "Красной палатки". Такой вряд ли мог бросить нас с маман.
Мобильник между тем молчал, чему я даже радовался, потому что не знал, как вести себя в создав-шейся ситуации. Нужно было подготовиться, но это думать сразу о нескольких вещах я умею, а вот что-то делать – нет.
Рядом с нами по шоссе вдруг нарисовалась шумная орда байкеров. Я разглядывал их, пока мы стояли на светофоре. Один из них повернул голову в мою сторону, однако за желтыми стеклами мотоциклетных очков было не разглядеть лица этого великолепного терминатора. Даже подбородок его защищала какая-то специальная штуковина. А потом они рванули вперед со зверскими агрессивными звуками. Я закрыл глаза и представил себя в объятиях этого альфа-самца, отчего в животе стало холодно и неимоверно волнительно. Мне захотелось плакать. С трудом я вернул себя к мыслям о детских носочках, вернее, гольфиках, которые помнились мне такими, как у Зоськи – с рюшечками и оборками.
В реальность меня вернул мобильник, до того упорно молчавший. Звонил Юджин. Меня затрясло. Но маман вдруг силой вырвала у меня из рук трубку и выключила ее. Я не сопротивлялся, утер слёзы и отвернулся. Мы неслись по Московскому проспекту, на улице было жарко, и только ветер бился в приоткрытые боковые стекла и охлаждал мои разгоряченные щеки.
Оставив меня сидеть в сквере перед домом, маман зашла в подъезд, но вскоре вышла.
-Ее нет,- сказала она и позвонила тестю. Они о чем-то достаточно долго говорили. Мне было все без-различно, словно из моего тела выкачали жизнь. Маман же после разговора с Пал Петровичем выглядела вполне воодушевленной и, придирчиво оглядев диспозицию, сказала:
-Она скоро вернется, будем ждать. Иди за мной.
Я покорно поплелся за ней вглубь соседнего сквера. Оттуда нужный подъезд действительно хорошо просматривался сквозь густые кроны деревьев и кустарник, а нас разглядеть входящему в дом было сложно, если вообще возможно.
Ждать пришлось долго. Маман прогуливалась, не в силах усидеть на месте, а я размышлял, хотя это были совершенно разрозненные и бессвязные мысли.
В сквере гуляла парочка мамаш с киндерами, и я заметил, что маман крутится возле них, хотя упорно старается выглядеть равнодушной к данному зрелищу. Теперь мне ясно представилось, как будет она счастлива и довольна в будущем. Впрочем, все могло случиться, вплоть до того, что Женька отстранит ее от воспитания детеныша.
Я грустно разглядывал голубей, наседавших друг на друга и клюющих щедро рассыпанные какой-то женщиной семечки. Но мирно пасущуюся стаю спугнул ребенок, пинавший перед собой мячик. Никогда не любил детей, а этот был особенно противный и птиц гонял с каким-то дебильным выражением на пухлощеком лице.
Голуби рассыпались от него в разные стороны, несколько птиц взлетели, я поднял глаза за ними и на каком-то втором или третьем плане увидел сквозь ветви кустов Юджина. У меня чуть сердце не выскочило. Я даже Женьку, шедшую за ним следом, не сразу узнал. Он нес пакеты, по всей вероятности, с продуктами, и что-то весело ей рассказывал, а она держалась за ремень на его джинсах и дурашливо семенила рядом.
Маман подскочила ко мне, но я не слышал, что она мне говорила, только кивал.
-Да очнись ты!- встряхнула она меня за плечи, и только тогда я смог прийти в себя.
-Кто это с ней? Ты его знаешь?
-Да,- сказал я,- знаю. Это просто приятель… и мой любовник.
Маман изменилась в лице, однако уже через пару секунд вновь взяла инициативу в свои руки, тем более что Юджин простился с Женькой на пороге, отдав ей пакеты и поцеловав в щеку.
Я смотрел ему вслед с ноющей тоской в груди, а маман тем временем направилась к Женьке.
22. Пока она отсутствовала, я пошарил в ее сумке, достал свой мобильник и включил его. На дисплее висел звонок от Юджина. Руки сами выбрали его имя из меню. Он ответил тут же, крикнул, явно уже откуда-то из метро.
-Где ты? Почему молчишь?-
-Юджин…,-только и смог я произнести. Слезы застилали мне глаза.
-Я оставил ключи у соседа и предупредил, что ты можешь приехать!- кричал между тем Юджин, и я слышал в трубку шум подходящего состава, на который он видно спешил. Связь оборвалась…и все оборвалось в моей душе.
Я понял, что маман вернулась и трясет меня, только когда поднял на нее мутный взгляд. Она вплыла в мое сознание и как бы материализовалась, обрела плотность, втянув и меня назад, в реальность.
-Иди к ней,- сказала маман. Лицо ее было строго, губы поджаты. Она села, достала из сумки косметичку и стала припудриваться, как какая-то дешевая ресторанная певичка из старинного фильма. Некоторое время я разглядывал ее, пока до меня не дошло, что так она пытается снять напряжение. Дома у нее для этого нашлись бы другие дела – мытье посуды, например.
С трудом поднявшись, я медленно побрел в сторону Женькиного дома, точно волок за собой тяжкий груз. Но с каждым следующим шагом становилось легче, в меня вливалось новое ощущение, которое все усиливалось и росло, как снежный ком, катящийся по рыхлому снегу. В подъезд я зашел уже новым человеком.
Женька открыла дверь, и некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Она изменилась, хотя самое главное все же осталось в ней прежним. И это нечто, неуловимое и родное, потянуло меня с неимоверной силой. Я сделал к ней шаг, мы обнялись.
Всегда, еще с первой нашей встречи, ее притягательность поражала мое воображение. Мне всегда хотелось ее целовать, хотя это часто не являлось чем-то таким уж эротичным, нет, скорее чем-то воз-вращавшим к уюту детства. Случались, конечно, и чувственные поцелуи между нами, возбуждавшие мою похоть, тем не менее основой всему было ощущение какого-то безмятежного блаженства. Мы словно проникали друг в друга, соединяясь в поцелуе, как неразрывные близнецы, как створки одной раковины, скрывающие от мира свой плод, драгоценную жемчужину.
-Женечка, родная моя,- твердил я, но она закрывала мне рот рукой и говорила:
-Молчи, прошу тебя, молчи… я сама все скажу.
И говорила…много – в своей неповторимой спокойной и одновременно ироничной манере. Не осуждая и как бы совершенно соглашаясь со всем произошедшим, словно и не противилась ему никогда. У меня даже мелькнула мысль, что уже тогда, в день нашего расставания, из спальни она улизнула, все окончательно решив для себя. И для меня. А свои молчаливо принятые решения Женька выполняла неукоснительно, и все у нее всегда получалось – несмотря ни на что и вопреки всему.
Я слушал ее и уплывал. Наверно так и происходят главные моменты в жизни – когда не понимаешь слов, но впитываешь нечто в родном тебе существе – как губка, как детеныш впитывает свою мать, соки жизни через нее, посредством тактильно-чувственного контакта.
Я поцеловал ее, мне не хватало воздуха, меня переполняла любовь к ней. Женька не сопротивлялась, напротив, гладила мой затылок и вглядывалась мне в глаза.
-Ты похудел и повзрослел вроде.
-Белка…обожаю тебя, у меня никого родней тебя нет…
-Ты мой мальчик, малыш, мой ребёнок… и всегда останешься им. Помни это. А теперь потрогай…вот тут.
Она прижала мою ладонь к своему животу, и я почувствовал какой-то толчок. Опустившись на колени, я приподнял край ее майки и нежно коснулся губами места чуть ниже пупка. Она еще не слишком округлилась, хотя можно было с полной уверенностью сказать, что это живот беременной женщины. Но когда я поднял глаза и взглянул на нее,
