на ту же станцию, ибо ни на какую другую прибыть уже не может. Пространство оказывается замкнутым, потоки движутся по кругу.
Я отвратителен, нечист, жалок, похож на куклу из папье-маше. Мною манипулировали, играя на моей похоти, которую я считал любовью, а потом бросили, как ненужную вещь. И теперь вокруг ни света, ни тьмы, и что-то дразнит, будто издеваясь, провоцируя желание, мысль – но не как у людей, а иначе, словно ускользая из рук…навсегда. Стены истлевают и рассеиваются. С трудом я удерживаю их, неимоверным волевым усилием препятствуя их разрушению, но усилия явно недостаточны: все потеряло вдруг достоверность и начало превращаться в странное, далекое, необъяснимое, почти забытое наваждение. Человеку нужен только другой человек, нужны отношения, любовь – лишь в нее мы добровольно вступаем и желаем включиться в качестве органичной составной части. Все иное чуждо нам, только она и есть главный человеческий смысл…
А Юджин снова говорил с кем-то по телефону. Я прислушался, но понять – с ней или нет – было трудно, слишком обтекаемыми фразами он выражался. Да и речь опять шла о каком-то вернисаже. Тут же припомнились все его наброски с натуры, сделанные до и после наших любовных игрищ. Он ничего не упустил, ни единого момента, все использовал с максимальной отдачей. Где бы еще он нашел такой "материал" для своих работ, а тут – во всей красе, бери меня теплого.
Стало невыносимо муторно, во рту ощущалась горечь, живот свело, виски сдавило словно тисками. Именно так, никому не желая зла, и попадают в ад – не после смерти, а здесь, на земле. И данное вообще от тебя не зависит. Главное – повезло ли тебе в этой жизни, подфартило ли, к примеру, родиться там, где следует, и особенно – таким, как нужно. Мне не подфартило… Кажется я уже думал об этом когда-то давно. И, конечно, все зависит только от меня и нечего сваливать на кого-то – на судьбу и окружающих. Я сам во всем виноват – каждый творец своей судьбы.
Честным хотел быть? Ну, был…и чего достиг? С Женькой обо всем договорился? Детеныша сделал? А способен ты опорой ей стать в дальнейшем? Да и вообще – на что ты способен, кроме как прилепиться к кому-то сильному и красивому? И не надо говорить о любви, нет ее в чистом виде, всегда к ней примешивается либо родительский глубинный инстинкт, либо скрытая корысть… Никому от тебя никакого проку, бесполезный ты, пустоцвет так сказать, тупиковая ветвь… Вот Юдж способен и нужен…
Я забился в угол как зверек, прижал колени руками к груди и уткнулся в них лбом. Мне хотелось, чтобы Юдж поскорее ушел, но он все не уходил, а говорил и говорил по телефону – смеялся, шутил… Поглядывал на меня и наверняка прикидывал, вполне ли живописно я сижу и стоит ли меня либо щелкнуть на цифровик, либо грифелем набросать на скорую руку себе в блокнот. А ведь я сам сел так, чтобы он обратил внимание на мою скорбь. Сссу-у-ука, и нечего прикидываться…даже сейчас ломаешь комедию, играешь мальчика, на жалость бьешь, типа несчастненький ты, покинутый всеми…
Но ничего…Что там второй закон термодинамики говорит? Из корпускулярного вещество неизменно превратится в лучистую энергию и станет бессмертным во времени и бесконечным в пространстве. И я через отказ от желаний и рефлексию, которые есть функция от желания и влечения, получу свое успокоение… Вот оно, отсеченное пространство, я уже ощущаю его, хотя мои чувства и заморожены как анестезией.
Однако в груди болит не на шутку. И в ушах звон усилился, но все это ничто по сравнению с тем, что творится в душе.
Мне припомнились слова Елены, я мотнул головой, пытаясь освободиться от них, как от назойливой пчелы, но они жалили меня и жгли. И все же страшней и больней меня жёг страх одиночества, ведь не бывает вечных мальчиков, каждый когда-то становится старше, а потом еще старше и еще. Так стоит ли дожидаться, ведь и так все ясно? Был бы ты богатым и успешным, был бы на худой конец хотя бы смазливым, так нет у тебя ничего этого, кроме… а ничего нет вообще. Потому остается шприц – он точно удобнее таблеток, тут даже думать нечего.
Музыка… нанизывающая меня на резонанс ритма, расплавляла мой мозг скорее тембром, чем значением, заклинанием ключевых слов-звуков, и я любовался бликами воображения за гранью прозрачного и чистого сложно построенного смысла, забыв о времени в мозаичном путешествии от строки к строке своей мысли…Ведь человек – существо развивающееся. И в этом смысле всегда можно сказать: продолжение следует, даже на пороге пропасти, даже когда заело опору-двигатель, на которой держался весь цикл твоих становлений.
-Послушай меня,- вдруг услышал я Юджина. Он присел рядом и взял меня за плечи.
-Только не волнуйся, пожалуйста…я знаю, ты иногда в обмороки падаешь.
Я взглянул на него почти с ненавистью, но что-то в его глазах насторожило меня. Сердце мое мучи-тельно замерло. А Юджин продолжил свои осторожные маневры:
-Все хорошо, поверь, но обещай, что ничего с собой не сделаешь.
-Сделаю,- сказал я и посмотрел на него в упор,- а ты как думал? Арт-объект, говоришь? Ну-ну…
-Она ж для тебя старалась, придурок!- воскликнул он в сердцах.
-Для меня? А ты? Тоже для меня старался?
-Я тебе все сказал. Попробовал – но не моё это, понимаешь?
-Ах, не твоё…а мне как теперь жить прикажешь?
-Нормально жить, хорошо жить, по-настоящему! Без притворства и договоренностей. Искренно, честно, с любовью.
Разве возможно даже любовной дрессурой заставить утихнуть боль в сердце, а человека одомашнить и превратить в машину, производящую добродетель? Я совершил преступление и улики спрятал глубоко, хотя теперь это уже не имеет значения, когда все потерял и самое главное – ценность жизни.
Я горько засмеялся, а потом заплакал. Юдж пытался меня успокаивать, но я почти не слышал его, все плыло у меня перед глазами, голова горела. Я так и сидел, забившись в угол, и он никак не мог меня оттуда вытащить. Совсем отчаявшись, он набрал какой-то номер и сказал кому-то:
-Прошу вас, быстрее. Я не знаю, что делать, он не в себе.
Краем сознания я подумал, что так говорить он мог, наверняка, только с санитарами психушки. Да и могло ли быть иначе – я ведь совершенный псих, если смог дойти до такого, мне туда самая дорога. Я даже представил себя в смирительной рубашке и притих. А ведь это был выход – не хуже других. Во всяком случае, более правильный, нежели шприц...
Вершители смерти, безусловно, родственны санитарам-оборотням, выслеживающим и обрабатывающим свои жертвы. Они ведомы не знанием, но наитием. И суицид есть ни что иное, как прорыв к разрешению. Это запрограммированный импульс к истощению жизнеспособности, это часть цепной реакции.
Причудливый окружающий мир тотально наступает на особь, родственные связи здесь на грани вы-теснения слабых, в стае остаются только самые сильные и матерые. А жертва, находясь в сильнейшей сексуальной агонии, жаждет облегчения и праздника асфиксии. Через постижение самого себя ты обретаешь реальность, как мысль и форму инобытия. Ведь и любовь – измерение неведомого. Мы расшифровываем мир и этим уничтожаем материальную иллюзию. Хотя почему бы не оставить место тайне и чистым проявлениям? Зачем расшифровать их, вместо того, чтобы позволить иллюзии сиять во всем своем блеске? Ведь правда далеко не всегда привлекательна, она жаждет появиться голой и демонстрировать свою наготу с вульгарностью эксгибициониста. И этот безнадежный стриптиз есть реальность, которая не обладает никакой эротической притягательностью.
Юдж между тем вновь говорил по телефону – теперь уже с Женькой. Хотел передать мне трубку, но я лишь сильнее вжался в свой угол.
-Все будет хорошо, поверь,- твердил Юдж, правда, что именно будет хорошо и почему, не уточнял. Наверняка следовал каким-то ее инструкциям, но меня это уже не волновало. Я физически осязал, как грозные оползни погребали под собой и безжалостно перемалывали мои хрупкие мозговые структуры. Однако меня утешала мысль, что каждый имеет счастливую возможность умереть, а, значит, обрести свободу. Только вот что есть свобода? Познанная необходимость? Но то, что кажется бесспорным при поверхностном взгляде, при более внимательном рассмотрении теряет свою фундаментальность. Ибо ничто само по себе не является ни хорошим, ни плохим. Лишь наше мышление присваивает явлениям определенные ярлыки, а объективное существование вещей носит весьма проблематичный характер. Убери зрение, слух, тактильные и вкусовые ощущения, обоняние, ментальное восприятие – что оста-нется от предмета? Всего лишь ментальное ощущение. Правомерно говорить лишь об объектах восприятия и мнениях по поводу этих объектов. Так чего я жду и на что надеюсь?
Странно…Восприятие смерти всегда сопровождается надеждой на воскресение, на утрату одного пространства и обретение другого, на умирание в одном пространстве и воскрешение в другом. Так же и я жду интроекции любви в другом пространстве. Ведь только так возможно избавиться от страха одиночества, замкнуть круг и вернуть себе утраченное ощущение слияния с возлюбленным существом.
И вдруг что-то изменилось.
Я не мог понять, но Юдж куда-то метнулся, и я не сразу сообразил, что звонят в дверь. Закрыв голову руками, я вновь представил себя в руках санитаров, от которых заранее отбивался. Даже закричал. Но они все равно напали на меня, схватили сильными мускулистыми руками, подняли как мокрого щенка над полом и встряхнули. Я зажмурился, чтобы не видеть своих мучителей, своего позора, унижения и вдруг ощутил чьи-то объятия и солоноватый привкус на губах, который сразу узнал. Я узнал бы его из миллиона привкусов. Мне даже показалось, что я потерял сознание и чувствую все, находясь как бы в прострации. С усилием открыл я глаза и в первый момент не поверил самому себе. Но это был именно он – изменившийся, повзрослевший…
-Ты приехал?- только и смог я пролепетать.
-Приехал,- засмеялся Игорь,- и больше не оставлю тебя.
Эпилог
Сегодня прекрасный летний день. Я сижу на лоджии, качаю коляску с малышом, и приглядываю за маленькой девочкой, играющей в глубине комнаты на ковре с разноцветными кубиками. На кубиках нарисованы буквы, и я ревниво горжусь тем, что девочка уже знает их отлично, потому что это моя дочь, и я очень ее люблю. Гарик, Юдж и Белка поехали в гипермаркет выбирать мебель для нашей с Гариком квартиры, а меня оставили с детьми. Мне не привыкать, я уже много раз работал нянькой, еще когда моей малышке полгода всего было. Правда, Пал Петрович и маман справлялись с этой ролью намного лучше меня, но Белка настаивала на том, чтобы я чаще занимался ребенком. А теперь у моей девочки родился братик, очень похожий на Юджина. Скоро они станут играть вместе и не будут одинокими – их будет двое в этом мире.
***
© Copyright: Марк Шувалов, 2011
