Теперь понятно, любезный читатель, почему личности живут короткой жизнью, а общество поныне здравствует и эксплуатирует нас? Оно просто не терпит личность и если не вытесняет ее в лес (в джунгли), в горы, в пустыню, где живут существа, подобные Будде, то убивает ее, как нежелательный элемент, как члена общества. Личность уже есть все общество. Она и есть, только не государство, как утверждал король Луи, но общество, как Я. Личность есть Я общества. Вот когда останется одно я, тогда и сбудется мечта Платона о философском правлении мудреца. Но она никогда не сбудется, ибо любая личность, по идее, терпимо относится к другой личности, и они не нуждаются в управлении. Личности сами правят собой, как боги. Именно этим соблазнял дьявол Еву и Адама как детей человеческих. Но личностью человек не рождается, а становится. Правда, и до сей поры что-то не видно среди людей этой личности, конечно, если не считать таковой Будду или Иисуса, при условии, что они, вообще, существовали в том виде, в каком о них сложили сказки (мифы) их поклонники.
Но зачем людям быть личностями, если и так им хорошо быть образом и подобием общества? Естественно, не зачем. Но в таком случае им не видать реального гуманизма, самой человечности в собственных отношениях друг с другом, как своих ушей. Вот и все.
Глава восьмая. Бог
Бог. Кто это такой? На этот вопрос можно попробовать ответить, чтобы положительно понять ответ, если только сам человек, который им задается, есть образ и подобие бога. Люди в рясах так говорят. Но кто сказал, что им следует верить. Мало ли, что они сами в это верят. Верят ли? Наверное, верят, ведь трудно убедить других в том, что ты сам веришь в то, что говоришь, но при этом не веришь в это. На самом деле верит лишь тот, кто верит в то, что он верит. И вот эту веру как отношение внутри веры, веры в саму веру, он относит не к вере, а к тому, на что она направлена. И на что она направлена? Естественно, на саму себя. Но для того, чтобы это понять, необходимо быть философом, то есть, иметь вывих ума. Обычному же человеку вправляют мозги тем, что отождествляют веру как отношение с тем, на что она направлена, она же уже перенаправлена на предмет веры в качестве такого лица, которое проницает все, ибо все производно от него.
Вот почему верующий, не понимая того, что с его верой уже произвели подмену, принимает ее непосредственно, чувственным образом как данность, зафиксированную в качестве факта собственного решения при крещении, в кого же он верует. И в кого? В того, образом и подобием кого является. Вот и оказывается то, что есть, в его несчастном сознании ментального младенца оказывается в перевернутом виде. Это даже не он сам выдумывает того, в кого верует, а его подсовывают ему с невинным видом, грозя указательным перстом быть послушным, а не то прогневишь того, кому поклоняешься.
В результате выходит заколдованный, магический круг веры, из которого никак не может выйти очарованный верующий.
Есть ли тогда бог? Конечно есть, как феномен веры. Что такое феномен? Это явление самого явления. Следовательно, богом называют такое явление веры, которое является самой верой. Без веры, вне веры нет бога. Поэтому если ты не веришь, то для тебя нет бога, а есть он только для того, кто верит. Во что верит? Разумеется, в саму веру, то есть, бога. Ведь религиозная вера есть сугубая вера, которая обращается в саму себя. Иначе не понятно, что она есть такое. Конечно, религиозная вера есть специфическая вера, вера в то, чего нет в этом мире. Всякая прочая вера есть вера в то, что есть в этом мире и является не потусторонним ему, а посюсторонним. Этим религиозная вера отличается от сказки, от мифической фантазии, фантасмагории магии. В настоящей религии то, что является объектом поклонения, есть потустороннее, постороннее, чуждое для самих поклонников, но, напротив, они являются ему посюсторонними, близкими. В магии, наоборот, это предмет колдовства близок колдуну, а сам колдун является чужим, иным тем, кого он околдовывает.
Здесь складывается та же ситуация, которая есть в неразделенной любви. Он позволяет себя любить, но сам не любит того, кто его любит, а делает только вид. Тот же кто, любит, любит в нем то, чего сам не имеет, то есть, одновременно и далек, и близок. Чего же он не имеет? Силы внушения. Он не внушает, но внушаем. Колдун же не только внушает, но и сам внушаем. То есть, одновременно и близок, и далек. Он близок, прежде всего, самому себе, более близкий, чем любой другой человек себе. И близок людям, но уже только по видимости, как результату своих манипуляций (фокусов) и мистификаций. Поэтому любому магу следует быть прежде фокусником. Да, и священнику это не помешает в том, чтобы обмануть верующего в том, что он верует, как тот, кто «сам обманываться рад».
Так что же есть реальность? Не обман ли? Вот на этом играют мистификаторы магии и религии. Если обман есть правда, то правда есть обман. Они, известные софисты и полемисты, пользуются естественной для человека ленью додумываться все до логического конца и специально пропускают некоторые звенья, посылки в силлогизме, сокращая его до сорита или энтимемы, чтобы подменить тезис и выдать одно за другое. Да, обман есть, но он есть обман, а не правда. В этом заключается правда, истина обмана, отличающая его от истины или истинности самой истины.
Мир веры – это все еще мир сознания, даже если речь идет о верности, о магическом и религиозном действии, результаты которого есть лишь объективация явления сознания. Но религиозная вера бывает полезной в качестве утешения несчастного сознания.
В известной песне поется, что «есть только миг между прошлым и будущем. Именно он называется жизнь». Имеется в виду прочерк между прошлым рождением и будущей смертью. Называется жизнь, но есть мысль. Мысль мгновенна и есть явление вечной, идеальной жизни во времени. Мы на короткое время, на момент времени можем быть причастны при смертной, материальной жизни к жизни вечной, идеальной. Это так, если мы мыслим мысль как явление идеи, а не глупость как явление невнятности, затемнения ума. Есть ли это иллюзия? Вероятно, нет. Иллюзия – это ложная ясность. Есть некоторая неопределенность, которая воображается, придумывается определенной. Это, вероятно, и есть иллюзия. Но есть и то, чего вовсе нет, но кажется, что есть. Следует, все же отличать обман и самообман от глупости, от не-умности. Так что такое глупость? Глупо не видеть очевидное, в прямом видеть кривое и, наоборот, в кривом видеть прямое, если речь не идет о кривизне самого глаза, а не ума. Также глупо не уметь использовать свой ум по назначению. Чтобы не глупить, нужно иметь опыт правильного потребления ума. И потом мыслить глупость – это противоречить самому себе как умному существу. Опять же, мыслить глупость невозможно; глупить – значит, просто не мыслить. Иллюзия имеет отношение к бытию, а глупость – к тому, каким образом к нему относиться (в данном случае, как не относиться), к методу.
Умно быть уверенным, верить в то, что понятно. В таком случае мерилом веры становится понятие в значении смысла. Понятно осмысленное. Но если все е не понятно? Тогда приходится признать то, что есть в мире то, что не имеет отношения к дихотомии: понятно – не понятно. Понятен смысл, непонятна бессмыслица, нонсенс. Но и в случае бессмыслицы, например, при попытке понять абсурдный объект, вроде круглого квадрата или абсурдное лицо, вроде умного дурака, понятно, что в его токовании ты имеешь дело с бессмыслицей. В этом заключается п бессмыслицы. В противном случае глуп ты сам, не располагая возможностью определить, что понятно, а что не понятно. У тебя нет самого критерия такого определения и разделения, способности различения. Разделяй и понимай, властвуй над глупостью, управься с ней.
Может ли таким «барометром понятности» выступить сердце? Может, если ум спустится в него. И тогда понимание будет чувствительным, осязаемым.
«Но как же быть, - может спросить сведущий читатель, - с афоризмом Блеза Паскаля о том, что «ум всегда в дураках у сердца»»?
«Да, никак», - будет мой ответ. Ум в дураках у сердца дурака, который руководствуется в своих мыслях сердцем. Сердце у умного человека советуется с его умом. У умного человека сердце говорит, когда ум молчит. Значит, он соглашается с сердцем. Паскаль противопоставлял ум сердцу, исходя из разделения поэтического и геометрического ума. Под поэтическим умом он имел в виду собственно разум. Геометрический же ум был для него рассудком. Рассудок исходит из одного абстрактного начала, из одной посылки, чтобы иметь множество конкретных (в смысле частных) следствий. Это ум дедуктивный, рассудительный.
Напротив, поэтический ум – это ум интуитивный, который выбирает из множества начал одно. Он сразу схватывает конкретное, а не выводит его из абстрактного, отделяя одно от другого, овен от козлищ, полагаясь на доказательное соответствие истин следствия истинам основания. Интуитивный ум является индуктивным не в смысле чувственного, частного характера, а смысле наведения идеей мыслящего на верную мысль, то есть, на ту мысль, которая возвращается к истокам, сводит концы с началами, не рассуждая, но проницая. Поэтический склад ума основывается на интеллектуальной интуиции, а не на одной чувственной. Его называет «поэтическим» Паскаль. Я поспорил бы с ним в названии, но не в существе склада ума. Я назвал бы «интуитивным умом». Впрочем, кто я такой, чтобы судить суждение великого математика и мистика, а также мыслителя, который был в ужасе от бесконечных пространств, когда рассуждал о них. Его размышлении о человеке как о мыслящем тростнике вызывает недоумение, как, впрочем, и его религиозное обращение. Конечно, такое обращение можно объяснить. Но как понять утешение религией? В этом вопросе он испугался и сдался на милость вере в сердце, в котором посчитал свой ум в дураках.
Если искать образ такого сердца на страницах книг, то его можно встретить в князе Мышкине в «Идиоте» Достоевского. Конечно, речь идет не о том, что математик и мистик в одном лице является идиотом или напоминает Льва Мышкина. Тогда что имеется в виду? Одно созвучие сердец. Это сравнение следует понимать в том смысле, что Паскаль обладал чутким сердцем и многое им видел из того, относительно чего был слеп рассудок.
В этой слепой зоне, в которой интуитивно работает сердце, рассудок ограничен в средствах выбора и потому вынужден полагаться на одну вероятность решения, теорию которой как раз и разработал Паскаль как математик. Его надоумила, навела на эту теорию игра в триктрак, которую он как щеголь и француз практиковал, когда был светским человеком. Светские люди думают не только о красе ногтей, но и о своей карьере, заняты делом; Паскаль был занят научным трудом. Паскаль находил себе применение, как математик и в светских
