использовали старый, но хорошо зарекомендовавший себя по прошлому мировому колониальному опыту приём. Беспошлинно и бесконтрольно стали завозить в страну (под лозунгом свободного рынка, который-де накормит и напоит всех и ничего не возьмёт взамен) дешёвые промышленные и продовольственные товары (достаточно качественные, надо признать), лекарства, бытовую и электронную технику, автомобили и ширпотреб. Чем на корню убивали российское автомобилестроение и приборостроение, лёгкую и фармацевтическую промышленность, приводили в упадок и без того-то слабенькое сельское хозяйство.
От такой “бескорыстной менторской помощи” Россия стремительно деградировала как государство, теряла свой прежний промышленный, продуктовый, экономический и финансовый суверенитет, становилась полностью зависимой в плане поставок продовольствия и товаров первой необходимости от соседей - западных, в первую очередь, постоянно оказывавших на нас с той поры мощное экономическое и политическое давление.
«Хотите-де хлеба и окорочков, хотите лекарств хороших, - уже высокомерно, через губу говорили нам наши западные “радетели-благодетели”. - Делайте то-то и то-то вовне и внутри. А иначе шиш вам под нос - голодайте и вымирайте! Просящие милостыню не кочевряжатся: у нищих права голоса и выбора нет…»
От народа скрывался такой, например, знаменательный и наиважнейший факт, что в октябре 1992 года (по сообщению газеты «День») розовощёкий российский и.о.премьер-министра Гайдар тайно встречался в американском посольстве в Москве с Генри Киссинджером, в ту пору - председателем сионо-масонской организации “Бнай-Брит” и влиятельным членом Тайного Мирового правительства. От него Егор Тимурович получил прямой и жёсткий приказ: в кротчайшие сроки остановить и разрушить всю прежнюю советскую промышленность в России. Потому что от нас-де Западу требуется только сырьё, только сырьё, и ничего больше.
«Мы разожжём огонь инфляции, - сразу же после встречи с высоким американским патроном заявил через прессу Гайдар, словно давая клятву своему всесильному господину, - который сожжёт всю промышленность. Мы войдём в мировое хозяйство кочегарами, дровосеками, но войдём»…
Наш Егорка был “молодец”, “красавец-парень”: что обещал - то и сделал, не подвёл никого. Как и добровольный помощник и защитник всех стариков и детишек Тимур из знаменитой литературной команды его прославленного партией и народом дедушки, он был человеком слова…
Чем такое насильственное вхождение в западную цивилизацию кончилось - теперь-то уж хорошо известно даже и дурачку. Тотальным порабощением нации! А ещё - политической, государственной, экономической, культурной и морально-нравственной деградацией и разрухой!
«Я вижу, - в 1997 году предельно точно и честно написал по этому поводу замечательный итальянский журналист Джульетто Кьеза в книге “Прощай, Россия”, - что проводящийся в России до сих пор курс губителен для всех ценностей, существовавших и существующих в стране, для культуры, духовности, науки и её мировой роли, как государства»…
19
Демонстрации с митингами и партийная патриотическая печать хорошо образовывали и воспитывали Стеблова, достаточно быстро и очень надёжно, главное, формировали его после-перестроечное мировоззрение - анти-правительственное, безусловно, анти-ельцинское. Воспитывали его и ежедневные политбеседы с Садовским по причине отсутствия обязательных рабочих бесед: работы-то в их институте совсем никакой не было.
Но больше этого, всё-таки, его воспитывала и учила сама матушка-жизнь, становившаяся день ото дня всё бесславнее и мрачней, и хуже. Для самого Вадима, в первую очередь, и его семьи, впервые столкнувшейся с бедностью.
Первые месяцы ельцинского правления, самое страшное время для России и россиян, они кое-как пережили с Божьей помощью. Большие торговые деньги надёжно укрыли Стебловых от страха за завтрашний день, от истерии хронической и нервотрёпки; как и от пустых ежедневных щей, на которых тогда сидела страна, и такого же пустого и сиротливого холодильника… Но после этого, когда шальные без-счётные деньги вдруг иссякли и закончились одним махом, благополучие со спокойствием отвернулись от них. Семья поняла, что надолго…
20
Вообще же, надо сказать, что, начиная с лета 1992 года, момента возвращения нашего героя на прежнее место службы, для Стебловых наступили воистину мрачные дни, годы целые даже, конца и края которым не было видно. Совсем. И шли они - их семейное безденежье и нервозность, социальная шаткость, апатия и неуверенность - от самого хозяина, безусловно, Стеблова Вадима Сергеевича, которому новая жизнь была явно не по нутру: не по душе, не по складу характера и не по сердцу. Потому что она совсем перестала радовать его, поддерживать и вдохновлять, как прежде это постоянно делала; перестала на будущее давать надежду. Всё происходило с точностью до наоборот: новая жизнь его только нервировала раз за разом, раздражала, испытывала, пригибала к земле. Будто пыталась, зараза этакая, с корнем вырвать и выбросить из себя как сорняк, как рудимент отживший и никому не нужный.
Ему это было так странно и больно, и дико видеть и чувствовать, разумеется, такую ненужность, никчёмность свою: ведь раньше-то он и сам хотел перемен. Думал и надеялся, чудак малахольный, что после них будет всё то же самое, как и в советское время, только гораздо лучше: меньше станет разгильдяйства и бардака, необязательных, праздных, лишних людей повсюду, больше порядка и дисциплины. Когда молодым и здоровым парням позволят, наконец, частным предпринимательством и кооперацией заниматься, тем же банковским бизнесом. Чтоб не сидели они без дела в тёплых блатных местах, не маялись без работы и цели, не кисли, а применяли энергию и удаль свою, силы воистину лошадиные на пользу и процветание Родины, на преумножение мощи и богатств её, её немеркнущей славы.
Теперь же, к ужасу своему, он понимал отчётливо, вернувшись на прежнее место, что наступившие демократические перемены есть нечто совсем другое - прямо-противоположное ожидаемому. И новое время, пришедшее вместе с Ельциным, людей и вправду освободило - лукавить не станем. Зачем? Но порядка-то в стране от этого не прибавилось. Скорее наоборот… Плюс к этому, оно было абсолютно чуждо и враждебно лично ему, учёному-математику Стеблову; что в нём у него нет, и не будет места…
21
Ничего другого чувствовать он и не мог, понятное дело, вдруг опустившийся на самое дно пресловутой социальной лестницы. Без всяких шансов, что самое-то печальное, в обозримом будущем выбраться оттуда и разбогатеть, твёрдо опять встать на ноги, плечи расправить и во весь рост выпрямиться.
И дело даже было не в том, что его новые заработки резко упали в сравнение с заработками торгашей: те и при коммунистах жили неплохо и получали не меньше. Но при той, прежней, власти он, молодой учёный, старший научный сотрудник НИИ, был в фаворе и “на лихом коне”, был элитой, кумиром, примером для подражания.
А любой, даже самый крутой, с головы и до ног масляный и пузатый торгаш, директор какого-нибудь универсама или же пище-торга, в глазах большинства людей был ничтожество, серое быдло и хам, или же социальной падалью, люмпеном. К нему как к люмпену и относились, точно так. Несмотря на все его наворованные миллионы, которыми торгаши не особенно-то ещё и могли похвастаться из-за суровых порядков в стране, из-за ОБХСС того же, которое зорко за ними всеми следило, как следят пастухи за овцами, или волки в кустах...
И это было правильно и справедливо с любой стороны - ибо воровать и торговать во все времена было гораздо легче и прибыльнее, чем учиться и думать, строить, изобретать и творить: воровали и торговали везде и всегда, давали деньги в рост одни лишь ленивые бездари, без-совестные шельмецы и дебилы…
22
А при Ельцине этот торговый отстойник оказался вдруг наверху: захватил власть в стране и стал определять вектор её развития.
И оказалось, к великому изумлению, что именно и исключительно, и только лишь посредники-торгаши, все эти новоявленные ельцинские олигархи и ростовщики-банкиры, и есть соль и смысл, и опора земли, люди-де самые главные и даровитые, на которых чуть ли ни Божий мир стоит как на китах мифических. А учёные, учителя и врачи, славные инженера и конструктора советские, по понятиям нового времени, были и трутни, и чмошники, и паразиты, от которых-де проку нет ни на грош, от которых одни убытки… Поэтому если их всех, бездельников, разогнать, - чуть ли ни ежедневно внушалось народу уже с самых высоких трибун, даже и с кремлёвских, - то остальным от этого только-де лучше будет. Это становилось стратегией, новой политикой государства - ставка на торгаша и ростовщика, на инстинкт и похоть, богатство и силу; с одновременным прославлением, культом почти североамериканского доллара как единственно-стоящей мировой валюты, завсегдатаев журнала “Форбс” и оголтелого материализма…
23
Стеблову, как учёному человеку, посвятившему образованию и науке жизнь, такое в эфире слушать и понимать было и обидно, и унизительно, и очень и очень грустно. Нажива, делячество и бездуховность никогда не были его средой обитания, его стезёй: он их с малых лет чурался.
Поэтому-то вектора развития его и страны стали диаметрально разниться. Вернувшийся в инженерию, в космос советский, он уже плыл против течения как бы, против всех… А это было и непривычно, и неловко, и больно ему даже и чисто психологически.
В момент обнищавшему и опущенному, ему уже стыдно стало ходить с женой в гости, ездить на родину, да и просто встречаться с людьми в подъезде либо на улице. Над ним, выпускником МГУ и кандидатом наук, потихонечку и открыто начали потешаться-посмеиваться богатевшие день ото дня родственники его жены, соседи, одноклассники, просто знакомые, принявшие и горячо поддержавшие ельцинский торгово-воровской балаган, которых, к немалому удивлению, становилось всё больше и больше вокруг, которые как саранча плодились.
«Ну что, Вадим, как дела? - с ядовитой ухмылкой спрашивали они, едва завидев перед собой его угрюмо-понурую физиономию. - Рассказывай давай, не таись. Всё сидишь и думаешь, да? изобретаешь? Ну-ну! Не надоело ещё? не обрыдло? Задница от этого не болит? геморрой не мучает?... Из институтов-то умные люди бегут, а ты опять в институт вернулся. За копейки охота тебе пахать? сидеть и тоскливо ждать, пока рак на горе свистнет?»
«Если все убегут - кто космос держать будет? промышленность? Оборонку ту же?» - краснея, пробовал было защититься Стеблов, раздражением наполняясь.
На что неизменно слышал одно и то же:
«Да кому он твой космос нужен, чудак?! Сказки нам тут свои коммунистические стоишь и рассказываешь! Тошно слушать! Космос - это уже даже и не вчерашний, а позавчерашний день. Как и твоя Оборонка сраная. Интересно тебе, скажи, воду в ступе толочь, топтать чужие стёжки-дорожки?!»
«Новое время настало, пойми, - панибратски хлопали они его по спине и плечу, будто бы на путь истинный наставляя. - А с ним пришли и новые ценности и ориентиры, новая мода на всё. В том числе - и на профессию. И, хочешь, не хочешь, а надо её, социальную моду-то, принимать,
