работающему москвичу, быстро смекнули они, было и некогда, и неохота, да и просто тошно по грязным толкучкам за носками и чулками мотаться, за мылом тем же и парфюмерией; в субботу и воскресенье он, труженик-москвич, хочет-де выспаться и отдохнуть, себя и семью привести в порядок. А магазины разом все обнищали и опустели, и прежних советских товаров, продуктов лёгкой и текстильной промышленности там было уже не найти из-за гайдаровских “мудрых” реформ: отечественные товары с прилавков правительство младореформаторов словно поганой метлой вымело. Этим, дескать, и надо пользоваться, пока удача в руки плывёт. Спать и бока чесать теперь уже некогда.
И они, вдруг ожившие и взбодрившиеся столичные люмпены, базис и надёжный оплот демократии, стихийно-возникшим дисбалансом и промышленно-торговым раздраем пользовались от души, по полной программе, что называется. Туго набивали себе карманы беспошлинной дикой торговлей, отмывали мерзкие рожи от столетней въевшейся грязи и громко славили своего благодетеля и кормильца Ельцина на каждом углу, вольную всей этой пьяни и рвани выписавшего, позволившего им, захребетникам-паразитам вечным, жиреть и богатеть на глазах, на горе всем честным труженикам…
И вот уже по древним, святым и некогда идеально-прибранным московским проспектам и улицам стало невозможно ходить. Из собственного дома выйти было уже нельзя, чтобы на всю эту пьянь и рвань и её тюки и столы не наткнуться. Мат и ругань стояли повсюду такие - что хоть уши себе затыкай даже и взрослому человеку. Про подрастающее поколение и говорить не приходиться: их было жальче всего. Потому что их эта гниль, эта мерзота ельцинская своим диким и вызывающим поведением больше всех развращала и заражала, сбивала с правильного пути, заносила в их детские неокрепшие души либеральный смертельный яд, смрадную грязь и проказу.
А милиция… милиция скромно ходила около - и от безсилия только разводила руками и хмурилась, стыдливо глаза прятала ото всех: а что вы хотите, демократия, мол, господа, объясняла робко добропорядочным измученным москвичам, и трогать-де вконец обнаглевшую и оборзевшую погань нельзя - категорически! Потому что потом, озираясь, шептали блюстители правопорядка на ухо, по судам евреи-правозащитники затаскают, которых-де становилось не меньше в Москве, чем всей этой пьяни и рвани, которые были у алкашей-торгашей этакими негласными адвокатами...
44
И в самом государстве тоже всё было не прочно, не твёрдо, не ясно, всё держалось исключительно на прежних советских устоях и скрепах, и грозило вот-вот рассыпаться. К чему, собственно, центральная московская власть местечковых царьков и князьков и подталкивала усиленно, о чём выше уже говорилось.
Все руководители национальных республик России - Кавказ, Башкирия, Калмыкия, Татарстан и другие - по верховной столичной указке стали вдруг президентами, после чего издали и утвердили в парламентах свои собственные конституции, противоречащие в некоторых местах главной конституции страны. И дурачку было ясно, что это уже готовилась почва для расчленения и самой России, как до этого произошло с СССР. Достаточно было одного толчка, какого-нибудь внутри-российского ГКЧП, чтобы всё в пух и прах рассыпалось...
45
Бандитизм и терроризм в кошмарных 90-х годах расцвели пышным цветом, от которых уже не спасали ни милиция, ни ФСБ, ни другие какие “органы”. Правительству потребовались в срочном порядке ЧОПы, которые, по задумке авторов, и должны были навести порядок, решить проблемы безопасности на местах, которые само правительство не решало.
И вот уже большинство государственных организаций, учреждений и институтов России от мала и до велика заполнили здоровые мужики в чёрных хлопчатобумажных куртках с эмблемами на рукавах, с дубинками на поясе, сотрудники частных охранных предприятий, в задачи которых входило сутками сидеть на стульях на входе и выходе и якобы смотреть за порядком; но которые реально ничего не делали по сути, кроме как открывали и закрывали двери, и которых становилось так много день ото дня, что порою становилось страшно как во время войны, и у обывателя возникало чувство, будто бы вся страна превратилась в охранников-ополченцев, бросилась сама себя защищать, не надеясь на мощь государства.
«Это же сколько народа теперь не делает ни черта! - всегда дивился и возмущался Стеблов, на новые порядки глядя, - вместо того, чтобы думать, работать, производить, что-то полезное строить. И все как один здоровые, гладкие, сытые - настоящие богатыри. Им бы пахать да пахать, горы с места на место ворочать, а они одурели уже от безделья, задницу отсидели, заработали геморрой».
По говору и по виду легко можно было понять, что все они - из провинции, из глубинки, где, вероятно, побросали свои дома и семьи, где всё естественным образом разваливалось без них, приходило в упадок. И получалось, в итоге, что они и в столице не делали ни черта, и ни там, у себя в сельской местности. Половина страны при Ельцине воровала и торговала, а половина сиднем сидела в охранниках и лакеях, тем же барыгам новым и жуликам открывала дверь, лакействовала за доллары, за чаевые. «К чему с такою политикою придём? - расстроено тряс головою Стеблов. - Непонятно. Ужас! ужас, что у нас в стране присходит!...»
Ни в поликлинику, ни в сберкассу, ни в ЖЭК уже было зайти нельзя, чтобы на такого вот сонного чоповца не наткнуться, ошалевшего от безделья и скуки. Московский государственный Университет - и тот обложили со всех сторон охранники в униформе, чего отродясь не бывало. В студенческие годы Стеблова Главное здание Университета было распахнуто настежь круглые сутки, это любой выпускник той поры с гордостью мог подтвердить; даже и ночью в него можно было любому желающему свободно зайти хоть с главного, хоть с клубного входа и безпрепятственно проследовать в общежитие в зоны “Б” и “В”, где тоже никакой охраны не было и в помине. Про светлое время суток и говорить не приходится: каждый заинтересованный житель страны мог запросто приехать в Москву на знаменитые Ленинские горы и походить-полюбоваться красотой и могуществом университетской монументальной высотки, при желании внутрь заглянуть, чтобы по учебным аудиториям её прогуляться, по коридорам и корпусам общежития - непередаваемый Дух большой науки почувствовать, витающий там как нигде. И никто никогда не слышал про бардаки и разбой, про какие-то там теракты… А при Ельцине из учебного корпуса, из зоны “А”, к себе в общежитие даже и студентам и аспирантам стало невозможно пройти, не предъявив охранникам с десяток раз пропуск. Повсюду чоповцы, чоповцы, чоповцы! - от которых рябило в глазах, которые своим видом мрачным, тупым вызывали законную злобу.
«Это же МГУ, ребята, первый Университет страны, - а не Центральный банк, не Гохран, не лубянская Контора! - так и подмывало Вадима подойти и всем им возмущённо высказать. - Сюда, как и в Божий храм, все желающие, помолясь, должны заходить и выходить свободно!...»
В общем, куда, бывало, ни глянешь тогда, при “сугубом демократе и либерале” Ельцине, куда ни пойдёшь в столице новой России - кругом одна нечисть с дерьмом отирается и полупьяная сволочь торчит, что стала реальной хозяйкою жизни повсюду, правила свой сатанинский бал и деньги гребла лопатой, не знала счёта деньгам - буквально! И потом от души гуляла-развратничала на барыши - от неправедных трудов отдыхала.
Тех же, кто по-прежнему продолжал честно трудиться каждый Божий день на страну, а не на себя самого, любимого, - над теми она, нечисть российская, открыто посмеивалась и потешалась, предельно ненавидела и презирала таких…
46
А ещё вернувшийся в институт Стеблов стал наконец-то смотреть опять телевизор, от передач и программ которого он готов был на стенку лезть, волосы на голове рвать и грязно без конца сквернословить и материться. Ибо ключевая и стержневая мысль всех ново-Российских программ была априори оскорбительна и унизительна для него; как, впрочем, и для каждого истинно-русского патриота. Заключалась же она в том, главным образом, как ежедневно и в разнообразной форме продолжали высказывать её с экрана ведущие политики и журналисты ещё со времён Горбачева, что там-де, на Западе, - этакий рай земной, цивилизация и мировая культура, богатства, динамика и прогресс. Там живут лучшие, умнейшие и красивейшие на свете люди, богатые, сытые, добрые и свободные.
А у нас-де, в России, всё мерзко, дико, грязно и гадко по-азиатски, у нас диктатура, прозябание и застой. И что мы, русские, ввиду этого, должны немедленно освободиться и взбодриться, отбросить гордыню и спесь, и в погоню за далеко обогнавшим нас Западом побежать в деле культурного и научного развития. Запад-де просто обязан стать нашим главным в жизни куратором и маяком, учителем и ориентиром. Это обсуждению и сомнению не подлежит, тем паче - упорству и сопротивлению.
Расчёт у телемагнатов и их холуёв был предельно прост. Хотите-де жить как там, -изо дня в день с утра и до вечера обобранному народу внушалось, - не сопротивляйтесь Ельцину, не бунтуйте - терпите. Он хочет-де Россию к Западу пристегнуть, насадить в нашей дикой стране западную политическую систему, экономику и культуру, западный образ жизни. И после его реформ и у вас-де всё будет как там: машины, виллы, достаток, горы импортного тряпья, спирта, мяса, лекарств дорогих, фруктов и овощей, - если только не будете ему мешать, кочевряжиться и бунтовать; не будете лидеров из ФНС, разинув рот, слушать, и потом поддерживать…
47
Вадим все эти напевы сладкоголосые, демократические, ещё и во второй половине 80-х слышал не раз: пластинка их не менялась. Но тогда он к этому относился спокойно, с некоторым любопытством даже.
Теперь же, после семилетнего перестроечного бардака и ельцинской тотальной разрухи все эти лживые бредни теле-говорунов стали ему уже до тошноты омерзительны. Они по-настоящему бесили его, доводили до белого каленья прямо-таки своей наглой лживостью и беспардонностью.
«Ты посмотри, что там говорят эти продажные журналюги, какую несут ахинею! - по вечерам гневно говорил он жене, тыкая пальцем в экран своего нового цветного «Рубина». - Нас, русских, в очередной раз поработили и обобрали до нитки, на колени всех скопом поставили посредством либеральных реформ, а теперь призывают радоваться до усрачки и наших “реформаторов-благодетелей” превозносить за какую-то мифическую “свободу”, “свободу слова” - в частности. На кой ляд она нам была нужна: век бы её не знать и не видеть!...»
«В чём она, эта пресловутая “свобода слова” их заключается-то?! Отборным матом садить с экрана и со страниц газет, не стесняясь? порнуху ежедневно показывать? поливать грязью Сталина и его дела, хаять всё великодержавное и патриотическое? В этом, что ли, свобода?!... Или в том, что можно иногда президента Ельцина покритиковать за его беспробудные пьянки, за кретинизм?! Так это не велика заслуга! Ельцин - марионетка копеечная, пустозвон, и для западных воротил никто: лузер, ноль без палочки. Им и не жалко поэтому, что в него, чудака, дерьмом кто-то там сдуру бросается… А вот пусть попробуют Чубайса с экрана покритикуют, или его кукловодов
