жвачкою торговал возле Музея Ленина.
- Ну и заводи, и становись на здоровье хозяином собственной фирмы. Кто тебе здесь мешает-то? - с жаром подхватила жена высказанную мужем мысль, которая ей очень даже понравилась, очень! - так, что даже и глазки её заблестели. - А я тебе помогу, чем смогу, буду у тебя на фирме бухгалтером, например, или же твоим заместителем: по банкам, по налоговикам буду ездить, документы разные оформлять, чтобы тебя от бумажной работы избавить. А ты будешь заниматься одними закупками и переговорами, глобальные вопросы будешь решать, какие все мужики решают. Неужели же ты глупее Колькиного брата, скажи? Неужто как он не сможешь? Уверяю тебя, что сможешь, лучше сможешь - поверь мне. Ты же у меня человек увлекающийся и заводной. К тому же - человек грамотный и очень и очень умный. Захочешь - горы свернёшь; такое дело раскрутишь - все ахнут! А они тогда пусть тебе позавидуют, Колька с братом, поскрежещут зубами и пожалеют, что ты от них когда-то ушёл. Таких толковых и ответственных подчинённых, как ты, им ещё поискать надо будет, здорово поискать.
- Да не то ты говоришь, Марин, не то: умнее, глупее; раскрутишь, не раскрутишь; позавидуют, поскрежещут; поплачут, ещё добавь, для самоуспокоения, - поморщился Вадим с досады, выслушав до конца жену и чувствуя, что не понимает она его, а, может, просто не хочет. - Причём здесь это-то - зависть какая-то?! кого и к кому?! Чего им мне будет завидовать, плакать, тем более, зубами скрежетать, когда у них всё уже есть и сейчас, о чём ты только сидишь и мечтаешь! И ещё вдесятеро больше будет, пока мы с тобою отелимся, надумаем что-то там предпринять! А ты говоришь: «завидовать»! Их-то - двое, а я - один. Никогда я их в одиночку не переплюну... Да и не хочу я их переплёвывать - вот что главное-то, в чём вся суть заключается, пойми! Бог с ними совсем. Не хочу я вообще про них разговаривать и думать, деньги и бизнес их обсуждать, на них походить, тем паче, ровняться. У них - своя жизнь, а у меня - своя. У них там - дела, а у меня - делишки. Но мне-то мои делишки дороже во сто крат, родней и милей, и желанней. И я их ни за что на их крутые денежные дела не променяю, на их миллионы…
- Я ведь всё хочу тебе пояснить уже битый час, девочка ты моя дорогая, что торговля и торгаши - это особый мир и особое людское племя, в которое я никогда не впишусь, при всём желании и старании. И в первую очередь и главным образом потому, что это совершенно не моё, глубоко чуждое и враждебное мне дело. Не может ягнёнок рядом с волками жить, даже если и очень сильно захочет, - не может... А я “ягнёнок” и есть, или же чистоплюй-мечтатель - теперь я про себя самого это ясно понял. Рождён быть учёным и никем другим, сидеть за письменным столом круглосуточно и думать: что-то изобретать, понимать, открывать, заниматься творчеством. Я - идеалист прирождённый, понимаешь, идеалист! До одури люблю мечтать в одиночестве, фантазировать, жить в воображаемом мире, который внутри меня - в моих мыслях, чувствах, душе, в моём рвущемся и страдающем сердце. А для того, чтобы спокойно жить и мечтать, нужно пустоту вокруг себя создавать - глубокую и непроницаемую, - убегать от людей подальше, от мира нашего грубого и жестокого… Мне даже и друзья противопоказаны, совсем. Потому что время драгоценное отнимают, которого не вернёшь; потому что, опять-таки, здорово мешают мечтать и думать... Поэтому-то у меня их и в Университете не было, за исключением Беляева Кольки, а теперь и подавно нет. Одни товарищи-сослуживцы, коллеги по институту, сотрудники и начальники, с которыми лишь постольку поскольку общаюсь, которых забываю сразу же за проходной… Таким уж я уродился, Марин, таким, видать, и помру. И переделывать себя не стану.
- А в торговле требуется обратное, чтобы всё было с точностью до наоборот. Там идеалистом-мечтателем быть нельзя - не под каким видом! Тем более, нельзя быть одиночкой: в клочья в первый же день разорвут, и не подавятся… Поэтому-то, чтобы там уверенно жить и работать, как ты предлагаешь, не опасаясь за завтрашний день, за безопасность собственную и карьеру, и мне и тебе необходимо потребуется коренным образом поменять себя, забыть про книги, музеи, театры, про тихую семейную жизнь, и переключиться полностью на внешний мир с его непреложными правилами и понятиями. А правила и понятия эти суровы, поверь. Ибо для того, чтобы там чего-то добиться действительно стоящего и заметного, чтобы “серой мышкой” не быть, попкой никчёмной, пустышкой, - нужно сбиваться в стаи. Да ещё и матёрым “волком” становиться как все, заводить обширные связи, знакомства, поддерживать их постоянно в светских тусовках и кабаках, быть всегда на виду, быть в обойме. У них это там аксиома, как я уже говорил, закон непременный, незыблемый, которому все подчиняются как один, по которому все живут - и здравствуют, и довольны очень, счастливы даже… Этот стайный закон и в нашем научном мире железно действует, к слову сказать: если захочешь, к примеру, к большим деньгам подобраться, к почёту и славе общероссийской и мировой, к значимой солидной должности - академиком-лауреатом стать, чиновником самого высокого ранга, директором какого-нибудь важного и денежного института. Но только ежели академиком или делягой-чиновником. Во всех же остальных случаях учёный абсолютно свободен, и совесть его чиста. Продавать её никому не надо…
- А там, куда ты вознамерилась перейти по незнанию и по глупости: в торговле, бизнесе грёбаном, где огромные “бабки” вращаются и шампанское льётся рекой, - там душе- и христопродавцы абсолютно все. Все просто обязаны быть членами каких-нибудь партий и клубов, тусоваться с утра и до вечера, пьянствовать, безропотно смотреть какому-нибудь важному и жирному дяде в рот, ежедневно плясать под его слащаво-продажную дудку. Чтобы он тебя постоянно поддерживал и опекал, слово нужное за тебя перед кем-то молвил. Ну, чтобы не трогали тебя, не трясли всякие там бандюки, менты и надзорные органы, чтобы “воздух не перекрывали” для сытой и спокойной жизни… Но за эту опеку высокую и богатство ты потеряешь свободу полностью и насовсем, продашь свою душу, талант тайным хозяевам-покровителям. Это же ясно как дважды два! Мне, во всяком случае, ясно... А я делать этого категорически не желаю: душу какому-то там упырю пучеглазому продавать, - категорически! Да и тебе не советую. Из этого гнилого болота потом не вырвешься, поверь. Все деньги, все богатства нажитые проклянёшь! - да уже поздно будет… Трагическую судьбу принцессы Дианы вспомни: чем закончилась её отчаянная попытка с тем волчьим миром порвать, куда она по молодой дури вляпалась. Ужасной автоаварией, спланированной и заказной, после которой от неё одно мокрое место осталось… Так-то, подруга! Это урок всем нам - горький, но очень ценный. Все именно так и заканчивают - идеалисты и чистоплюи разные, которые за большими деньгами и золотом погнались, думая, что они просто так достаются - дуриком…
25
- Хочешь вот, расскажу тебе в двух словах, на чём держится вся торговля, бизнес? Как реально живёт любой бизнесмен, Колькин брат, например? в каком дерьме ежедневно возится? - неожиданно обратился Стеблов к жене.
- Расскажи, - покорно согласилась та, поражённая услышанным от супруга.
- Так вот, держится Колькин брательник и всё его дело торговое исключительно на знакомствах и связях, как я уже говорил, которые он активно заводит всю жизнь, которые старательно поддерживает, мотаясь по кабакам и притонам по вечерам, по презентациям и фуршетам. Именно там, в кабаках, и совершается основная масса всех сделок, запомни, там же заключаются и наиболее важные договора - не в офисах, не в конторах… Поэтому если ты хоть раз туда не придёшь по какой-то причине - всё, пропал: тебя вычёркивают из списка моментально, и ты попадаешь в категорию неблагонадёжных. Никто уже никогда никаких дел с тобою иметь не станет, копейки не заплатит тебе. Крепко запомни это!… Но там надо непременно пить, на презентациях и фуршетах этих: и много, и часто, почти ежедневно. И ещё непременно надо развратничать, всенепременно! чего я категорически не терплю, что больше всего порицаю в людях - прелюбодеяние!... А там ты без этого не проживёшь, ни единого шага не ступишь, как ни крутись и каким ни будь по натуре чистым, стойким и правильным… Колькиному брату всё это нравится, такая “сладкая” и “сочная” жизнь, и такая “малина” ежевечерняя. И ладно. Пусть, пусть себе живёт и здравствует: “клубничку с малинкой кушает”. Ему и жену поменять - что тебе в кулачок высморкаться. У него уже столько их разных было - не сосчитать… А мне? Каково мне-то будет в этом гнилом вертепе?...
- Ты вот знаешь, например, что основная масса женщин, что в нашей торговле крутятся: все эти так называемые бизнес-леди и безнес-вумен крутые и деловые, и очень самостоятельные, - так вот все они одинокие в основном, незамужние. И все дюже сильно голодные и безнравственные из-за этого. Они, сучки, с тобой ни одну сделку пустяшную не заключат и ни один контракт не подпишут, пока ты их, дур озабоченных, не напоишь и не удовлетворишь, удовольствия пока не доставишь. И это - не редкость, не исключение, уверяю тебя! Там это, опять-таки, правило, негласный торговый закон, как и таблица умножения в математике. Там все так работают и живут, в этом грёбаном, грязном бизнесе: ежедневно пьют как скоты и потом всю ночь как кролики трахаются. Другого там ничего не знают и не умеют, и не хотят знать и уметь. Потому что дебилы полные, как я уже сто раз говорил, животные: одними инстинктами только живут, одними страстями и похотью. Там такая мерзость и грязь процветают, про которую мне тебе и рассказывать-то дальше совестно!
-…И наш сосед Николай так живёт? - настороженно спросила жена Марина, губы в ухмылке скривив, вроде как не доверяя мужу.
- И Николай, да, - утвердительно кивнул головою Вадим. - Он что, рыжий что ли?!
- То есть, ты хочешь сказать, что он Гальке своей изменяет? - тихо, но твёрдо стала допытываться жена, заметно в лице меняясь, усталой и расстроенной сразу же становясь, будто бы рассказанной только что жизнью убитой.
- Изменяет, да, - с готовностью подтвердил было Вадим свои же собственные слова… и тут же и осёкся на полуслове. - Ты только… это… смотри, его Гальке не проболтайся, - жалобно попросил он супругу. - А то такое начнётся! С Колькой врагами станем навек, знаться совсем перестанем.
-…Колька, ты хочешь сказать, кутилка, прохвост и кабель, как и все торгаши? - через паузу поинтересовалась жена, крайне расстроенная таким поворотом дела, как и неожиданным разговором таким, и будто бы и не расслышавшая предупреждения. - Тоже пьянствует и развратничает напропалую?
- Да, именно так: и пьянствует, и развратничает на пару с братом, - утвердительно закивал головою Вадим, удивлённо затылок почёсывая. - И делает это не через силу, не из-под палки, уверяю тебя, а с большим-пребольшим удовольствием. И угрызений совести потом не испытывает, вот что поразительно-то… Знаешь, Марин, для меня это и самого стало большим откровением, честное слово. Я-то думал, по прежним советским годам, что он такой же идеалист, как и я. Хороший, - думал, - добрый, весёлый, безпечный и безшабашный парень. Абсолютно честный и безкорыстный, что главное,
