шпилем с советским гербом на конце надменно и мощно в небеса устремлённый. И уже одним только видом своим и божественной красотой Университет поразил и покорил Стеблова - мгновенно, мощно и навсегда! - как может поразить и покорить сугубого деревенщика-провинциала лишь сама красавица-Москва, хозяйка и властелина советского и мирового Храма науки... Но МГУ не только в два счёта покорил, очаровал и предельно-ошарашил юнца! Он ещё и освятил и сакрализовал всё написанное ниже, знак особого качества и достоинства содержимому на бумажном листе негласно и незримо присвоил, придал обычному, в общем-то, объявлению силу невероятную, притягательную, значимость, ценность великую и глубину…
Внимательно, до каждой отдельно-взятой буковки, точки и запятой прочитавший объявление Вадик и не заметил, как весь моментально вспыхнул и порозовел до кончиков ушей, внутренним восторгом и счастьем объятый, граничившим с помешательством, что разом нахлынули на него и махом одним поглотили. Часто-часто забилось-затрепетало его сердечко ребяческое от неясного и робкого ещё предчувствия грядущих в жизни его перемен, с прикосновением к чему-то огромному и неизъяснимо-прекрасному связанных, - к тому, ради чего, собственно, и стоит на белом свете жить, терпеть, страдать, мучиться, ради чего некоторые люди, порой, даже и жертвуют жизнью…
«…Откуда оно взялось-то? - недоумевал он, всматриваясь вспыхнувшими горним огнём глазами в чёрно-белый профиль первого Университета страны, ранее никогда не виденного. - Я же на переменах несколько раз мимо доски проходил: этого объявления здесь не было…»
Потом он перевёл ошалелый взгляд на сами задачи для семиклассников, стал медленно и вдумчиво читать условия каждой из них; одну прочитал, другую, третью, до двенадцатой дошёл… и остановился, жар по телу испытывая. И задачи поразили его не менее самого Университета: нестандартностью своей, красотой, новизной! - хотя все они были составлены на знакомом вроде бы материале, хорошо известном Стеблову из школьных математических программ. Но ни одну из двенадцати задач, предлагавшихся семиклассникам на конкурс, он не то что не знал как решить - как приступить к решению не знал! с какой стороны подойти-приблизиться!…
Это-то и удивляло его более всего, предельно заводило и завораживало одновременно, намертво привязывало к задачам, конкурсу и Москве!... И то сказать. На жизненном пути Вадика нежданно-негаданно вдруг вырос диковинный барьер, который, ввиду его невероятной сложности и неприступности, ему, удальцу-победителю по натуре, безумно захотелось взять, без преодоления которого - Стеблов это почувствовал ясно - он уже не сможет как прежде жить: самодовольно, осмысленно и беззаботно. Больше скажем: задачи тогда ему дверью волшебно-сказочной показались в другую жизнь - столичную, университетскую, интеллектуальную, в высшей степени творческую и увлекательную, почти что заоблачную, - о которой он прежде лишь слышал мельком, но ничего не знал и не помышлял, и которая моментально им завладела, естественно, как увиденная красавица за окном. Богатая такая, важная, шикарно-одетая и дородная! Этакая “кровь с молоком”!
Москва, прославленный Университет Московский и стали для него именно такой “красавицей”, которую если даже раз один увидишь - не забудешь уже никогда, из загоревшегося страстью сердца никакими путями и способами не выкинешь. Как то же тавро на груди или родимое пятно на шее, которые так до смерти и носятся…
57
А, между тем, вышедший из учительской Серёжка, заметив застывшего у доски объявлений друга, тихо подошёл к нему и незаметно остановился сзади.
-…Ты чего тут прилип-то, скажи? - через секунду спросил с ухмылкою, плечом легонько подталкивая Вадика и с удивлением разглядывая его в профиль, сосредоточенно-напряжённого и очарованного, каким он товарища никогда прежде не видел, не знал.
Вадик вздрогнул испуганно, оглянулся, скривился в улыбке натужной.
- Посмотри, что повесили, - сказал Серёжке, восторженно на плакат кивая и призывая порадоваться и подивиться вместе с собой.
-…Ну и что? - безразлично и бесстрастно как-то ответил на его кивок Макаревич, лишь мельком взглянув на доску. - Я уже читал это всё.
- Когда?! - изумился Вадик.
- Вчера вечером, - всё также равнодушно, зевая, сквозь зубы стоял и цедил дружок, намереваясь домой идти поскорее, уже и нацеливаясь сделать первый к выходу шаг. - У меня же Андрюха мой в этой школе учится. Ему вчера прислали оттуда очередное задание и такой же точно плакат - для распространения. Он у нас дома валяется.
От услышанного ещё более изумился Стеблов, ещё больше растерялся и покраснел, в мыслях набежавших путаясь. Он хорошо знал Серёжкиного брата Андрея, который был на год старше их и учился в их же школе, в восьмом “А” классе. Но он никогда не слышал прежде, не подозревал, что Андрей уже полгода как учится в Москве, оказывается, во Всесоюзной заочной математической школе, и получает какие-то контрольные оттуда, плакат такой же вот вчера получил.
Разгорячённые мысли Вадика окончательно перестали слушаться от волнения, шариками ртутными в голове разбегаясь.
-…А как он туда попал-то? - наконец спросил он, растерянно взглянув на Серёжку, машинально придерживая его возле доски.
- Как попал, как попал?! - ухмыльнулся Серёжка презрительно. - Да так и попал - дуриком! Так же вот прочитали в прошлом году такое же объявление, кем-то зимою повешенное, а потом всем классом решали задачи вместе с учительницей; потом те решения в Москву отослали. Кто отослал - того и приняли. Вот и всё.
- И Андрея твоего приняли? - глупо спросил Вадик.
- Конечно.
-…Надо же! - Вадик восторженно покачал головой. - А я и не знал про это: и про школу эту не знал, и что Андрей твой в ней учится. Ты мне никогда не рассказывал почему-то.
- Не знал - и правильно делал, - с досадою лёгкой в голосе и на лице перебил его дружок закадычный, верный, явно уже тяготясь разговором. - Потому что это всё - ерунда! напрасная трата времени! Кто в том году поступил туда из класса Андрея - все хотят эту школу бросать. И Андрюха мой хочет бросить.
- Как бросать?! почему?! - опешил Вадик, совсем уже сбитый с толку и растерявшийся от такого количества новостей, что на его бедную голову вдруг на ночь глядя свалились.
- Да потому! Чего она даёт-то, школа эта? - Макаревич в упор весело смотрел на Стеблова, не понимая и не разделяя совсем его восторженного настроения. - Времени отнимает уйму, да и сил - тоже, а что взамен? Ничего! Только углублённые знания математики! А на хрена они нужны, эти самые знания, скажи? - ежели одноклассники Андрюхины математиками становиться не собираются, как и он тоже!… Так и зачем, стало быть, им всем сдалась тогда эта дребедень заочная? - целых три года лямку тянуть, пыхтеть, надрываться, контрольные ежемесячно по вечерам решать без отрыва от школы? И потом их в Москву отсылать ценными бандеролями за собственный счёт, да ещё и самостоятельно теоретический материал осваивать, что будут тебе регулярно оттуда слать? Скажи, тебе это надо?... Мне - нет. Потому что дурь всё это и канитель напрасная, занятие для чудаков толстожопых, особо усидчивых и тщеславных: точно тебе говорю! Дело это проверенное! тухлое дело! - поверь, Вадик… Так что плюнь ты на объявление и на эту школу сраную: далась она тебе, - широко улыбнувшийся Серёжка обнял друга за плечи, потянул за собой. - Пошли лучше домой, а то поздно уже. Меня мать попросила ещё хлеба зайти купить по дороге: дома хлеба нет совсем, поужинать не с чем…
После этого друзья не спеша отошли от доски, спустились в школьный подвал, оделись и обулись в раздевалке, вышли на улицу, где было уже совсем темно, было безлюдно и холодно. Там уже вовсю горели жёлтые уличные фонари, которые отбрасывали от предметов длинные-предлинные тени.
Всю дорогу домой Макаревич трещал без умолку: вспоминал события прошедшего дня, курьёзы забавные на уроках, приколы и хохмы разные. Стеблов же, наоборот, молчал, сосредоточенно о чём-то думал…
58
Объявление не выходило у него из головы, несмотря на весь скептицизм и критицизм Серёжкин; крепко запали в душу Москва, Университет Московский. Всё это были такие места, что уже одними именами своими повергали провинцию в трепет, восторг, в ужас почти мистический, - места, от которых кружилась сама собой голова в безотчётных счастливых порывах.
Особенно сильно, конечно же, растревожил его воображение Университет, великим Ломоносовым созданный, гремевший на всю страну. Раньше-то Вадик только слышал про него краем уха: что есть-де такой в столице, расположен где-то на Ленинских горах, бывших Воробьёвых, что вроде как очень красивый по виду, огромный по высоте и по площади, красивей и величественней которого будто бы и нет ничего - ни в Москве, ни в мире… Но вот где эти горы и столица сама? - он тогда не знал и узнавать не пытался: малолетнему, ему о таких вещах думать и преждевременно, и бессмысленно было.
Он и не думал про них никогда, не мечтал, планов по поводу них даже и во сне не строил - как не думал он про загробную жизнь, например, или про Царствие Небесное. Всё это было так высоко и далеко во всех смыслах, так для него, ребёнка сопливого, провинциального, нереально, непостижимо и недосягаемо, - что существовало как бы само по себе, в каком-то особом и очень далёком мiре, марсианскому мiру сродни или тому же лунному, доступ к которому был для него закрыт - и по возрасту, и по статусу, и по месту рождения и возможностям…
И вдруг всего несколько минут назад произошло чудо! Университет самолично предстал перед ним чётким силуэтом-контуром с лощёного листа плаката, будто ангелом светлым спустившись с небес прямо к ним в школу. И не просто предстал, а ещё и протянул Вадику через всю страну, через 280 километров, свою царственную благородно-белую руку в виде двенадцати диковинных математических задач - для затравки будто бы, предварительного знакомства или проверки.
«Здравствуй, Вадик, светлая душа! Привет тебе большой из столицы! - словно бы говорил он ему объявлением о приёме. - Давай познакомимся: я - материализованная Судьба твоя и надежда на светлое будущее, хорошо уже знающая про тебя, шалопая, всё - и теперешнее состояние твоё, и твоё незавидное в общем-то положение... Слышала я, например, что ты тут уже который год дурью маешься, хулиганишь, матушку свою не слушаешь, не хочешь учиться, к урокам готовиться, азы и начатки Знания постигать. Вместо этого всё бегаешь и бегаешь без остановки - удаль впустую расплёскиваешь, силы тратишь бездарно, твёрдо не представляя даже - зачем. А знаешь ли ты, дурачок, какая это прелесть - наука, - большая, академическая, настоящая?! Сколько счастья она образованному человеку приносит и гордости, блаженных и светлых минут?! Чего тебе никогда не принесут лыжи, которые лет через десять, и это в лучшем случае, ты на гвоздь в сарае повесишь и навсегда забудешь про них... А про Университет Московский ты что-нибудь слышал? - какие люди там учатся и работают, стремятся попасть туда? Все - гении и великаны духа как на подбор! Все - великие труженики и подвижники! Да ты таких людей больше не встретишь нигде - хоть обойди полсвета! Ежедневно учиться с ними, работать бок о бок, общаться,
