опасность – Базира – надо было держать подальше, иначе – прощай символ объединения, привет разногласия и раскол едва-едва собранного и начавшего жить Штаба Отступников.
Наконец зала взорвалась аплодисментами. Базир подпрыгивал, чтобы увидеть сквозь головы и руки то, что видели другие, но его невысокий рост и положение позади многих не позволяло ему многое увидеть. А в зале появился Ронове – облачённый в красный парадный, отделанный золотом плащ, приведённый в самый прекрасный вид, и даже напудренный – он выглядел настоящим красавцем.
И, словно в доказательство этого, рядом с Базиром тихо вздохнули. Базир скосил взгляд в сторону вздоха и увидел тоненькое, совсем нежное создание, совсем ещё невинное, робкое, и с полными отчаяния и слёз глазами. Ну понятно, Ронове уже отметился и здесь! Успел вскружить голову, мерзавец.
Базир покачал головой, пока женщина, стоящая рядом с влюблённым и отчаявшимся созданием, выговаривала ей за этот вздох:
–Елена! Как тебе не стыдно? Что подумают другие?
Выговаривала шёпотом, без злости, с сочувствием и осторожностью. Базир мог понять чувства этой женщины: как и эта женщина, он понимал, что Ронове, и вздохи по нему, как и по ему подобным, добром не заканчиваются.
Зал вторично взорвался аплодисментами. На этот раз при появлении Стефании: Базир видел, как в залу вплыло что-то потрясающее, белоснежное, кружевное. Базир не понимал ничего в платьях, но мог с уверенностью сказать, что ничего подобного у Стефании не было за всю жизнь – платье стоило целое состояние, оно могло украсить бы кого угодно, даже самую невзрачную и серую фигуру.
Единственное, что не нравилось Базиру это шляпа с вуалью. Смотрелось красиво, он понимал, но ему хотелось бы поймать её взгляд, или хотя бы иметь иллюзию того, что её взгляд можно поймать, но вуаль скрывала лицо.
Стефания повернулась к залу, помахала всем присутствовавшим, на её шее блеснул жемчуг…видимо, Вильгельм всё-таки добрался до неё. Он, кстати, был рядом, держался в тени, в первом ряду, махал ответно, хлопал, подбадривал, и даже, сунув в рот костяшки пальцев, залихватски свистнул, вызвав смех.
Базир рассматривал Стефанию, находившуюся так близко, но остающуюся так далеко, со смешанными чувствами. Она была красива, волосы её были уложены, сама она сверкала драгоценностью и уходом, но это было непривычно. Базиру было дико непривычно видеть её такой, ставшую совсем чужой, стоящую подле Ронове.
Он оглядывал её, не зная, стоит ли оставаться ему здесь, или вернее всё-таки уйти; не понимая, что именно его смущает в ней. Наконец, кажется, понял: вес. Да, Стефания не была теперь худой как прежде – может отъелась вволю и успокоилась? Или дело в платье? В этом роскошном, отвратительно-роскошном платье?
–Ну-ну, братья! – к арке выступил высокий мужчина с весёлым лицом. Базиру он показался смутно-знакомым, а может быть, лишь показался, но смотреть на него было проще и приятнее, чем на Стефанию. – Все мы знаем, для чего мы здесь собрались. Мы сегодня станем свидетелями рождения нового мира, нашего мира, в котором Цитадель, как истинное зло – падёт, а Церковь, как зло пришедшее – утратит свои силы. А ещё сегодня мы станем свидетелями соединения людским законом двух сердец, двух имён и двух судеб. Все мы знаем, что значат для нас Ронове и Стефания, знаем, что благодаря их смелости, их храбрости и их любви наш Штаб, наш Орден и наши ряды разрастаются. Всё больше людей приходят к нам, желая последовать их примеру и сразиться со злом, не становясь при этом злом другим…
«Смелость Ронове! Что ж, это что-то новенькое!» – с тоской подумал Базир, и он отвёл глаза, чтобы справиться с новой волной отвращения к Ронове. Взгляд его встретил снова девчонку, названную Еленой. Она храбрилась из-за всех сил, сжимала зубы, часто моргала…
«Любовь! О, бедная любовь!» – Базир поспешно отвёл глаза, чтобы не смущать её своим вниманием, снова уставился на арку. Видел он немного – кусок платья Стефании, немного мантии Ронове и кусок арки, увитой лентами и цветами.
–А сейчас, – продолжал мужчина, обращаясь уже к Ронове и Стефании, – в знак рождения нового мира и в знак рождения вашего общего будущего, не по закону церковному, но по закону людскому, протяните друг к другу правые руки.
Стефания и Ронове развернулись лицом друг к другу, выполнили требуемое. Ронове был бледен – даже со своего места Базир видел это и поразился: неужели так волнуется?! На каком же условии его простила Стефания?
Мужчина же взял поднесённую золотую ленту, и обмотал её трижды вокруг запястий их правых рук:
–Не законом церковным, но законом людей, не волей служителя, но волею света, не словом церковника, но словом любви, я, свободный человек, перед лицом братьев и сестёр своих разного рода, спрашиваю у тебя, Ронове: берёшь ли ты эту женщину в жёны?
Ронове не видел свадеб людей. Только церковных, и ритуал его заинтересовал. Церковники же на подобных торжествах молились и проповедовали, а здесь было упрощённо и очень понятно.
–Д-да…– голос Ронове немного дрогнул, а может быть, Базиру лишь показалось?
–Говоришь ли ты свободно, говоришь ли ты от имени закона людского? – допытывался мужчина.
–Да, – на этот раз Ронове сделал над собою усилие и ответил твёрже. Даже немного улыбнулся, чем вызвал у Елены, стоящей рядом с Базиром, тихий вздох и судорогу на лице – она тщетно боролась со слезами, и по ней было видно, что она готова отдать всё немногое, что имела, лишь бы стоять сейчас вместо Стефании.
–Спрашиваю у тебя, Стефания…
Ответы Стефании были ясными, громкими. Она не робела. Что-то было не так в её голосе, что-то чужое, но робости не было точно. Базир нахмурился, сам не зная, почему его так нервирует этот громкий её голос.
–Перед взором людей и по закону людскому, я объявляю вас мужем и женой, – провозгласил мужчина, снимая ленту с их рук, – испейте же вина из рук вашего брата!
–И перейдём к закускам! – весело заметил Вильгельм и снова вызвал смех.
Мужчина щёлкнул пальцами, к нему поднесли кувшин с вином и два кубка. Он степенно и важно разлил вино по кубкам, затем протянул один Стефании, другой Ронове, и замер, ожидая финала церемонии. Ронове и Стефания обменялись кубками.
–За новый мир! – громыхнул Вильгельм, и зала подхватила его восторг, зааплодировала, заулюлюкала. Лишь двое, пожалуй, не разделяли этого буйства: Базир, всё ещё осоловело-грустный и разбитая своей любовью Елена, но их нельзя было заметить в этом буйстве.
Ронове отпил немного и отставил в сторону кубок, похоже, ему и без того уже хватало хмеля в крови, Стефания же допила до конца, сделала это профессионально и быстро в три крупных глотка, и тоже зааплодировала…
Сначала Базир, да и никто, в общем-то, включая «Стефанию», не понял, что произошло. Просто вдруг у неё подкосились ноги и она, не удержавшись, совершенно неожиданно упала, и не смогла подняться. А потом пришла боль.
Когда она завыла, и, захлёбываясь чем-то чёрным, начала кашлять, пытаясь вздохнуть, было уже поздно. За несколько секунд всё веселье угасло. Базир попытался броситься к ней, сам не зная для чего, но Вильгельм уже нависал над Стефанией и, когда Базир пробился к алтарю, отшвырнул его:
–Ты лекарь? Ну и проваливай!
Базир осел, чьи-то руки тотчас его подхватили с пола и усадили, он же, не соображая, остекленело глядел на бьющуюся Стефанию, на Вильгельма с несколькими магами и соратниками, что склонялись над ней, но не понимал, что видит. Он попытался вскочить несколько раз, но его усадили.
Кто-то рядом с ним плакал, кто-то сползал по стеночке, кто-то даже закричал что-то об убийстве и мести…
Туман отступил, когда замерло движение. Вильгельм, всё ещё облачённый в торжественные и славные одеяния, поднялся. На лице его залегла яростная чернота:
–Это яд. Она мертва.
–Этого не может…– Базир сполз со своего места, рванулся к Стефании, но его легко перехватили. Смутно Базир узнавал эти руки и это лицо, даже всплыло в его сознании имя: Грегор, но что всё это значило?
–Тихо, парень, тихо! – убеждал его Грегор, перехватывая движение Базира, действуя невольно на руку Вильгельму, – мы отомстим за неё. За всех отомстим.
Вильгельм слышал это. Он видел как в испуганных и недоумевающих лицах, как в ошалевших глазах зреет что-то большее: ярость, гнев, месть. Да, сегодня они оказались сплочены больше, чем прежде – сегодня их соединил умерший, жестоко и подло убитый на их глазах символ.
И это даст сил для борьбы. И это даст им всем дополнительное стремление сразиться и победить.
Ради этого стоило пожертвовать дурой-актрисулькой, и шикарным жемчужным ожерельем, в жемчужинах которого и был яд, медленно впитывающийся в кожу, вдыхаемый лже-Стефанией всю церемонию.
–Кто разливал вино? – спросил Вильгельм, поворачиваясь к одному из своих ненужных соратников. Нужно было назначить козла отпущения, это не из личной неприязни, это ради дела.
–Я не…– напрасно он отбивается, напрасно молит, плачет – все полны гнева и бешенства, собственный страх они маскируют ненавистью и злостью, им видится спасение в жестокости, в кличе: «Распни!», и это на руку Вильгельму.
–Арестуйте! – хрипло приказал Вильгельм, замечая краем глаза, что Ронове очень удачно сполз по стене, и будто бы омертвел. Сейчас вокруг него сочувствие, и он в шоке, что ж, разборки будут потом, пока его поведение тоже очень удачно.
Мужчину сваливают за спиной Вильгельма, колотят от души. Он плачет, кричит, что только проводил церемонию, что зла в нём не было, но кого это волнует? Правда теряет смысл, когда она известна лишь одному человеку, которому ложь нужна больше.
–Отведите…– Вильгельм играет в растерянность, он распоряжается увести Ронове, и тотчас вызываются женщины, среди которых тут как ту миленькая и робкая Елена С., велит унести Стефанию в подвал, для осмотра, увести распорядителя церемонии, растерянно что-то говорит собравшимся.
Но его обрывают:
–Мы отомстим! Эти шакалы проникли в наши ряды и убили нашу Стефанию! Они поплатятся за это. Они найдут смерть. Мы все вступаем в войну, в которой нет места пощаде!
Вильгельму подходит и это. Он обводит взглядом собравшихся, говорит тихо:
–Я на распутье. Вы все видите, что бывает, когда тянешь слишком долго с необходимостью. Мы можем разойтись сейчас или воевать до победы или поражения. За наших детей, за наше будущее, за павших братьев, за нашу Стефанию, которая умерла на наших глазах и от нашего бездействия, предположив, что мы способны её защитить. Как мы поступим? Пойдём против Цитадели? Пойдём ли против Церкви на войну с Цитаделью до победы?
И единый порыв, настоящее море, буря:
–Да!
Вильгельм доволен, но умело скрывает довольство за скорбью:
–Тогда объявите всем, что мы ждём под своими знамёнами сторонников. Расскажите всем, что здесь произошло. Расскажите, как молодая девушка не проживёт свою жизнь из-за подлости и коварства!
Вильгельм ответствует так, и уходит прочь, сделав знак одному из своих людей привести за собою Базира.
Базир приходит в себя лишь к закату. Спадает шок и лихорадка отступает. Всё это время Вильгельм терпеливо дожидается пробуждения, отдавая последние поручения своим людям: больше присутствия Вильгельма не нужно, ему пора зарабатывать на масштабной войне,
