Отречение

вызывающим, чтобы Рене не стерпел оскорбления.
–Стерпит, – Арман не сомневался, – этот всё стерпит. Я скажу тебе как будет. Мы напишем об их несостоятельности как лидеров, воителей, да хоть как мужчин и женщин, и Рене, поверь мне! – поблагодарит нас за предложение присоединится к нам. И никакого гнева не будет. А потом он начнёт отписываться, мол, прислать больше хлеба не может от того, что на хлеб покусились вороны, люди заблудились в буране…
–Какие вороны и какой буран?
–Он придумает. Будет убеждать, что отдаёт нам всё по максимуму, а сам переведёт все ресурсы на сбережение, чтобы потом пройти по нашим головам к власти, или к перемирию.
–Хочешь сказать, что мы это допустим? – спросил Вильгельм с мрачным любопытством.
–Конечно же, нет, – успокоил Арман. – Я подозреваю, что он завёл шпионов  в наших рядах. Пусть покажет нам кто это, а затем решим и на его счёт. Пока же смута нам нужна лишь в перспективе. Рене же хранит порядок, так пусть его хранит, а как он перестанет приносить нам пользу, так мы его и уничтожим.
Уничтожим, покараем, сотрём, низведём… для Армана это всё было просто. Он имел цель и не видел препятствий к тому, чтобы до этой цели дойти. Такого человека искал себе Вильгельм, такого и нашёл. И вот теперь нужно было довериться ему и позволить вести войну.
Вильгельм кивнул:
–Я доверяю тебе. Только не пересекай Базира с Ронове, это плохо кончится.
–Я собираюсь пересечь Рене с Ронове, – усмехнулся Арман. – Пусть Ронове будет нашим гонцом.
–Это уже жестоко! – Вильгельм ужаснулся. Убить – ладно. Выдать одного человека за другого – куда ни шло, но это?!
–Это война, – напомнил Арман. – Жестокость здесь нам первая наука. А тебя ждут твои лавки.
Вильгельм уходил от Армана подавленный. Впервые затея стала казаться ему безумной.
17.
Вильгельм усилием воли заставил себя отвлечься от дурных мыслей. В конце концов, его собственное благополучие, ставшее идеей, вот-вот должно было выйти на новый уровень, ведь война – это всегда прибыль. А такой делец как Вильгельм никогда не упускал хорошего барыша!
Он миновал Шегешвар так лихо, что даже не заметил своего собственного перемещения. Конечно, магия – это перемещение превращала в довольно быстрое передвижение, но всё-таки не в настолько быстрое, чтобы совсем уж не заметить, но Вильгельму это удалось: мысли были тяжёлыми и печальными, поэтому он очнулся только, когда его ноги коснулись твёрдой почвы.
Родной Вислуни встретил Вильгельма тёплым дыханием ветра. Вильгельм с наслаждением распрямился, разминая затёкшие плечи и руки. Ему мгновенно стало легче – дом, всё-таки, дом! Да, у него есть убежища во многих точках мира, но всё же здесь он всегда чувствовал себя по-особенному, здесь и думалось, и дышалось будто бы легче. Прекрасное место, место, где он впервые перекупил под свою волю мельницу, сам возвёл себе первый дом…
Вильгельм зашагал бодрее. Конечно, магия легко пронесла бы его ещё немного, но тогда он не насладился бы вечерней прогулкой по таким знакомым дорожкам и тропкам, тогда не успел бы насладиться воздухом, и что значила трата нескольких минут в сравнении с этой славной прогулкой?
В эти минуты Вильгельму вспоминалось что-то чужое, какое-то не коснувшееся его счастье, и даже думалось о семье… за все годы жизни у него хватало и друзей (больше выгодных, чем по-настоящему ему интересных), и любовниц, и бастардов (скольких он пережил?), но он не сожалел об этих утратах, так как всё его окружение состояло в основном из людей. В мире Цитадели Вильгельм никому не доверял. О людях же сожалеть не приходилось, он сам утешал себя тем, что это лишь смена сезонов. Кто-то рождается, кто-то умирает, как распускаются тугие клейкие листочки весной и облетают с наступлением осенних ветров…вот и всё. А к чему жалеть уходящую зелень, когда снег сойдёт и придёт новое торжество листвы и травы?
Вот и людей он не жалел. И всё же, в эту минуту, как и в прочие другие, подобные минуты, он, шествуя по улицам родного Вислуни, смутно скорбел о своём отречении от непознанного и быстротечного.
Вильгельм совершенно успокоился и отогнал всю тяжесть мыслей, когда достиг своего дома, темневшего на фоне усыпанного мелкой россыпью звёзд неба. Жил он на отшибе ото всех, но в доме своём возвёл роскошь. Его дом больше напоминал замок в миниатюре, с башенками, со множеством витражных стёкол и широченными лестницами.
Вильгельм остановился, не достигнув крыльца. Хорошее настроение и спокойствие улетучилось мгновенно, тревога змеёй сжала нервное сердце.
–Ты не торопился, – заметил Абрахам, выходя полностью из полумрака. Тень от колонны крыльца легко его укрыла бы полностью, но он позволил Вильгельму себя заметить.
–Это вместо приветствия? – поинтересовался Вильгельм. Голос его набрал крепость, хотя сам Вильгельм, откровенно говоря, был не рад такой неожиданной встрече. Он бы предпочёл подняться по родным ступенькам, упасть в кровать под балдахинами, и забыться недолгим, но крепким сном.
–Это вместо удара, – поправил Абрахам. Он держался со зловещим спокойствием, и от этого спокойствия было не по себе.
–Кстати, да, я оценил, – Вильгельм усмехнулся, – мог бы и прибить старого врага из темноты…
Абрахам покачал головою:
–В этом не было бы смысла.
–А может и не надо? – Вильгельм осёкся, прекратил свою издёвку, спросил уже ровнее: – чего нужно? Захотел присоединиться к нашей войне? Что ж, я не против!
Вильгельм понимал, что Абрахам не из тех людей, кто может передумать. Если сказал сразу же, что не будет участвовать и презирает, то хоть убейся.
–Ну так? – Вильгельм опёрся на перила крыльца. Так было удобнее стоять, да и поза была очень вольной, что придавало ему смелости, которая, если честно, не мешала сейчас.
–Нет, я пришёл спросить у тебя, – Абрахам не сводил взгляда с Вильгельма, – спросить о том, что ты сделал со Стефанией?
–Я?! – Вильгельм даже расхохотался, и так дёрнулся, что завиток перил скользнул по его рёбрам, – вот же… тьфу!
–Ты, – Абрахам не отреагировал на веселье Вильгельма. Не за ним он пришёл.
–Так это же ты её убил! – всё ещё морщась от боли, напомнил Вильгельм.
–Из-за тебя, – Абрахам произнёс это с такой ненавистью, что Вильгельму сделалось тошно. Но он призвал на помощь всю наглость и справедливо возмутился:
–Из-за меня?
–Ты сбил её с пути. Ты увлёк её своей идеей. Ты виноват! Вынудил меня её убить, – глухо объяснил Абрахам.
Вильгельм выругался.
–Отлично! – бешенство бросилось магу в кровь. – Ты сейчас хочешь сказать, что Стефания не могла принять ни одного решения? Что она тебе? Овца стадная? Злой Вильгельм её позвал, и она от пастыря отбилась?
Абрахам не повёл и бровью, пока Вильгельм бесился, и только когда маг умолк, сказал:
–Ты отвернул её от меня.
–Убил бы тогда и Базира! – фыркнул Вильгельм. – И Ронове! Что? Нет? Ты же был на похоронах!
–Ронове – трус и предатель, – отозвался Абрахам равнодушно, – Базир – славный малый, но он не Стефания. Стефания стала бы моей преемницей во всём, именно я учил её владеть своей магией, а ты вынудил меня её убить.
Это было очень странное обвинение. Для Вильгельма, как и для большинства представителей людского мира, Церкви или Цитадели. Но для Абрахама и ему подобных – это была логика. Стефания принадлежала ему, именно он лепил из Стефании то, что видел где-то в глубине своего ума. Именно он «воспитывал» в ней те черты, которые хотел видеть. И все эти тычки про «Болезную» и «дуру» были его способом привязки. Он разучился, если вообще умел, проявлять нежность и заботу. А ещё боялся разжалобить самого себя, так как полагал, что становление в силе возможно только через отречение от жалости, а следовательно – от слабости.
И тут вмешался Вильгельм. И эта дурочка, как верно заметил Вильгельм, словно овечка пошла на пастбище, которое показалось ей привлекательным.
И тогда Абрахам её убил. Его ли это вина?
Можно было сказать, что это вина Стефании. Так Абрахам себе и говорил, так себя и утешал, свершая свой суд, доказывая себе отсутствие жалости, а, следовательно, и слабости. Но успокоения не пришло даже с её смертью. И тогда Абрахам назначил нового виновника – главного – Вильгельма.
–Я даже не знаю, что тебе сказать, – признался Вильгельм, – слова пусты! У меня их вообще нет. Ты несёшь чёрт знает что!
–Можешь представить себе моё удивление, – голос Абрахама звучал всё также глухо и спокойно, – когда я узнал, что Стефания жива? Жива и планирует выйти замуж? Я не мог пропустить этой встречи, и, не зря. Мои подозрения подтвердились: ты подлец, и ты во всём виноват. Ты сбил её с пути, и когда я спас её душу, не позволив ей переметнуться на твою сторону, ты использовал её образ.
Вильгельм повторно потерял дар речи. Нет, обвинение насчёт использования образа было справедливым – здесь не подкопаешься. Но то, как Абрахам перетянул свой грех на его совесть? Это заслуживало отдельного осознания.
–Ронове поддержал мою ложь, – Вильгельм заставил себя оставаться насмешливым, – и ты был на похоронах. Почему ты не развалил всю мою версию там? Почему не сказал, что ты – Абрахам, и что ты убил Стефанию, а я, и Ронове всего лишь использовали её имя и её образ?
–я хотел так сделать, – ответил Абрахам. – А потом понял, что должен быть милосердным.
–Твоё милосердие напоминает раскалённые стальные прутья! – пробормотал Вильгельм, но Абрахам продолжил:
–Да, милосердным. Эти люди пошли…не за тобой, я знаю. За идеей. Их идея хороша. Их, не твоя! Что стало бы с ними, если бы они разбились о реальность? Что стало бы с их душами, узнай они правду? Я был милосерден и позволил им верить. К тому же, если они победят, это будет заслуженно.
–А Ронове? Его ты тоже караулишь? – Вильгельм невесело рассмеялся.
–Его? – Абрахам неожиданно криво улыбнулся. – Нет, не караулю. Он мне не нужен. Его покарает Базир.
–Базир не знал о том, что мы сделали, – заметил Вильгельм. всё-таки совесть в нём не умерла и он не желал подставлять этого человека под удар явно спятившего Абрахама.
–Я и не говорю, что Базир знал, – заметил Абрахам, – я верю, что он не знал. Но однажды он узнает. Ронове – трус. Ронове скажет ему однажды. Или Базир сам поймёт. И тогда его гнев будет больше моего, и он направится на Ронове…
–И на меня?
–Нет, – взгляд Абрахама почернел, и Вильгельм поморщился от предчувствия. – На тебя я направлю свой гнев.
Вильгельм отступил на шаг против воли. Да, по силе Вильгельм его превосходил, но у Абрахама было больше опыта, причём боевого, а не так – заказного-убийственного, когда жертва ни о чём не подозревает. К тому же, Абрахам явно был готов на всё и ко всему – это у безумцев всегда так, а Вильгельм был всё же не готов к смерти и боли.
Но Вильгельм был дома, на своей земле – и это давало ему уверенность.
–Может, чаю хоть выпьешь? – предложил Вильгельм. – Или ещё поговорим? Обсудим, как я виноват?
–Время слов кончилось, – возразил Абрахам и вскинул левую руку в проклятом жесте вызова. – Я, Абрахам, проклятый Цитаделью, отречённый от Церкви, но служащий Богу, вызываю тебя, Вильгельм, на дуэль до гибели одного из нас.
Вильгельм стиснул зубы. В руке Абрахама сверкнул и истаял синеватый лепесток пламени – вызов брошен!
Дуэль среди магов – вещь подлая и мерзкая. Дело в том, что