едва мог вымолвить Ронове, на большее его не хватало. Он против воли протянул к девушке руку, коснулся её, и тотчас отдёрнул, так и впрямь можно было сойти с ума. Не так давно он держал её мёртвую руку в своих едва тёплых ладонях, и тут – тепло!
Так не бывает. Так не должно быть.
–Иллюзия…магия…– прошептал Ронове, не в силах оторваться от лже-Стефании. та молчала, ожидая указаний.
–Хуже, – серьёзно отозвался Вильгельм, – косметика! Сок водяной лилии для бледности, рисовая пудра, чтобы придать натуральность бледности. Цвет глаз сменили с помощью настоя паслена – эффект временный, но оно того стоит. Брови и ресницы стали чернее за счёт пасты из чернил и сандалового дерева, цвет волос изменили хной, на губах вида три или четыре помады – смесь для того, чтобы создать натуральность. Люди обращают внимание на мелочи. Они не обращают толком взгляда, на то, что нельзя изменить. Стефания же не обладательница яркой внешности. Сделать из её из кого угодно – не так и сложно.
–Рост…– прошептал Ронове, сражённый этими открытиями. – Она выше.
–Стефания? – уточнил Вильгельм. – Ну каблуки…
–Нет, эта! – Ронове с усилием заставил себя отвернуться от мерзкой девицы.
–Это неважно. Одежду подберем, как выступать научим. Завтра у вас первое выступление перед соратниками.
Ронове мрачно смотрел на Вильгельма.
–Зови её тоже Стефанией, – сказал Вильгельм, – веди себя естественно. Словно она – та.
–Но она не та! Не та! – Ронове сжал зубы. Ему хотелось ударить Вильгельма за то, что он придумал такую мерзость.
–А кто это, кроме нас-то знает? – Вильгельм сделал знак сопровождающим лже-Стефанию мужчинам и те удалились. – Она будет покорна мне. Будешь ведь?
Девушка кивнула. Она казалась неживой, и Ронове почувствовал к ней отвращение: надо же было превратиться в говорящую, на всё согласную куклу этого мерзавца?
О том, что примерно такая же роль была и у него, Ронове как-то забыл.
–Я предлагаю тебе искупление! – Вильгельму надоело уговаривать, и он перешёл на более жёстким тон. – Искупление, которого ты не заслуживаешь; искупление, которое я дарую только из-за моей любви к нашим с тобой союзникам! Союзникам нужна опора, и ты со Стефанией можешь ею стать. Но Стефании нет благодаря тебе! Я предлагаю обложку. В конце концов, что важнее? Картинка или суть? Суть та же. А картинку, считай, изменили. Называй её Стефанией, обращайся с ней вежливо и выступай перед соратниками настоящей борьбы. И всё!
Ронове тряс головою. Он не мог на это согласиться – во всяком случае, ему так казалось. На самом деле – мог, и Вильгельм это видел, а потому насел ещё более жёстко:
–Тебе всё равно не обрести нигде покоя. Ты слишком много наследил и это твой последний шанс на жизнь. И это последний твой шанс на то, чтобы остаться героем хоть для кого-то. Ты не годишься для войны – у тебя настолько дурная репутация, что я не рискну посылать тебя в бой или на миссии. Я даю тебе шанс на более важное дело, шанс на искупление. Да, ты думаешь, что ты жертвуешь честью, но у тебя её и без того давно нет. А Стефания…её память не будет запятнана. Потом, конечно, может быть, мы выведем её из игры, скажем, что погибла, и разрядим эту дуру! Стефания станет святым символом борьбы, жертвенным оленем, если хочешь! Она уже мертва и ей всё равно.
–Я не верю, что это сработает, – признался Ронове. – А если…
–Без если! – прервал Вильгельм. – Ты ни на что не годишься, только на то, чтобы светить мордой и быть любимцем. Так и будь им, вернись в свой облик и действуй так, как должен! Или проваливай и не мешай мне бороться за то, что ты почти что загубил своей трусостью.
Ронове молчал, но в этом молчании не было уже гнева или ярости. В этом молчании было печальное поражение: он был уверен, что никогда не примет столь дикого предложения, но вот Вильгельм обставил всё дело так, что это будто бы и не выглядит теперь дурно, а является самой первой необходимостью!
–Ещё нужно поискать Базира. Абрахам же ответит за убийство, – продолжил Вильгельм, видя эту борьбу в Ронове, и видя его капитуляцию. – Негоже губить символы!
–А если...– хрипло промолвил Ронове и осёкся, собираясь с духом, – а вдруг Абрахам расскажет?
–Не успеет, – пообещал Вильгельм. – И это не твоего ума дела. Твое дело завтра выступить перед соратниками, быть собой, рассказать, что ты объявляешь борьбу против Цитадели, но без поддержки Церкви. Понял? Чудно. Порепетируй.
–А она? – теперь Ронове боялся смотреть на фальшивую Стефанию.
–А она расскажет тоже самое, призовёт к тому же, но её знают больше, чем тебя и считают куда более надёжной. Она не была с Рене, по меньшей мере! И у нее есть магическая кровь!
–А в ней?..
–В ней её нет. Но оно и неважно. Никто не проверит. Я не допущу. И я повторяю еще раз, что это не твоего ума дело. Ты умеешь слушать?
Ронове кивнул. Он не сказал, что согласен, но его слово ничего не значило. Вильгельм своего добился, он полностью подчинил Ронове своему плану, в который вторглось такое наглое затруднение как смерть той, которой умирать, как казалось, совсем нельзя, но смерть которой, кажется, ничего и не изменила.
–Не дрейфь, – ободрил Вильгельм, – долг и честь – это понятия сложные. Порою ради первого приходится поступаться вторым. Ты глупостей не наделай. А я разыщу Базира и он примкнет к нам. Надеюсь, он умнее и сговорчивее тебя.
Вильгельм поднялся, чтобы уйти. Ронове, желая задержать мгновение тяжелого осознания, за которым только пустота и нет никакого спасения, только яма, спросил:
–Как её звать?
Лживая девушка ослепительно (как никогда настоящая Стефания не улыбалась) улыбнулась, и сказала:
–Меня зовут Стефания.
–Настоящее имя! – потребовал Ронове.
–А зачем? – вмешался Вильгельм. – Это Стефания. И это единственная истина, которую тебе надо знать.
Глава 12.
Кто вы, отступники? Разочарованные, разгневанные, непонятые, ненужные… наверное, такие люди появляются в любой войне – те, кого не захотели слушать; те, кого не смогли услышать. В войне нужна безусловность: подчинение приказам без всяких вопросов, слепая вера и преданность, а эти люди посмели усомниться и червь сомнений привёл их сюда – в изгои. Они не отреклись от войны, они по-прежнему хотят уничтожения Цитадели, даже если некоторые из них раньше к этой самой Цитадели и принадлежали, просто они не хотят преклоняться перед Церковью, что возглавила эту борьбу и сама в ней задохнулась.
Отступники были разными. Были среди них и представители слабых магических рядов – оборотни, вампиры, мелкие маги и ведьмы; были и люди, что отошли от воли Церкви и потеряли в неё веру, но не утратили веру в свет; были и люди, которые не были при Церкви, а просто желали бороться за свободу и за себя с магической армадой.
А возглавлял их, направлял и спонсировал делец – маг Вильгельм, выбравший службу золоту, назвавший монеты своим единственным богатством и единственным смыслом.
Вильгельму не доверяли. Он знал, что так будет, потому в убежище, да и среди рядов отступников появлялся редко, держался тенью, и полной своей роли не раскрывал. Но сегодня, в день, когда знаменитые герои и борцы с Церковью и Цитаделью – прославленные Стефания (в больше мере) и Ронове (в меньшей степени) должны были выступать перед всем орденом отступников – он, конечно, пришёл.
И никто бы не догадался, кроме Ронове и лже-Стефании, что не прийти Вильгельм не мог. Он должен был проконтролировать, как заработают его символы, как они сплотят дух отступников, как послужат его замыслу.
Всех отступников было около сотни. Малочисленные, напуганные, знающие, что выбрали путь без возможности свернуть, или наоборот нарочито заведённые и яростные, они переговаривались, и были равными, не обращая внимания на то, что часть из них должна была бы быть во врагах…
Но нет! И никто не удивлялся такому подходу. Не удивлялись вампиру Мареку, который весело болтал с Орасом и Тассо Кольбе – братьями-близнецами из ряда отлучённых от Церкви служителей, и Кольбе, которые должны были покарать этого кровососа лишь за его происхождения, улыбались ему и внимали, позволяя себе полушутливые замечания. Никто не удивлялся ведьме Аманде, которая была известна и среди людей благодаря своим гаданиям и раскладам на картах, что сейчас заплетала лентой косы Елене С. – девочке, что потеряла обоих родителей – прославленных охотников на существ Цитадели.
И по меркам Церкви, да и Цитадели Елена С. – дитя убитых охотников, должна была встать в ряды мести, должна была отомстить за родителей, должна была убивать без сожаления всех, в ком есть хоть капля магической крови, или, на худой конец, прислуживать тем, кто убивает их. Но нет… судьба – самый жестокий и ироничный бог, по его воле Елена С., ещё ребёнком попала в ряды отступников, к которым принадлежала сестра её матери. Женщина вскоре умерла, а Елена С. выросла здесь, в ордене отступников и не имела в своём нежном сердце ни капли ярости к тем магическим существам, что назывались теперь ей соратниками.
А если говорить о той же Аманде, то её прошлое было известно немногим. Говорила о нём старая ведьма неохотно, боль ещё не отступила. У Аманды была дочь с даром целительства. На пару с матерью они лечили людей, а потом пришли церковники, которые не пожелали допустить мысли о том, что есть на свете безвинные ведьмы. Аманда очень жалела, что ей не дали умереть, что её спрятали селяне, и что довелось ей слышать самое страшное – крик ужаса своей дочери.
Аманда осталась одна – церковники не пощадили её ребёнка. Она попыталась обратиться в Цитадель за возмездием, но там ей указали на дверь, напомнив, что когда-то Аманда сама отказалась от войны с церковниками и ушла «исцелять людишек». Теперь выходило, что как только припекло болью, Аманда метнулась назад.
Что стало бы с Амандой – страшный вопрос. Но судьба привела её к отступникам, и здесь понемногу она начала новую жизнь. Если бы ей кто-то сказал, что она должна мстить всем, кто связан с Церковью, она бы удивилась. В ней не было ненависти ко всем, кто связан с крестом, и не могло быть. Елена С. потеряла родителей, Аманда дочь – они нашли друг друга. И гореть может белым пламенем ожидаемая вражда, гореть! Есть чувства выше.
Отступники про эти чувства знают. История Аманды и Елены С. им неудивительна. Здесь много связок между теми, кто не должен был обрести дружбы и любви с врагом, но эти связки появились и вылились в третью силу.
Но вот приходит час, которого все ждали. Час сплочения, час настоящего объединения. Теперь отступники ощущают в себе настоящую силу. Теперь они годятся на нечто большее, чем на мелкие вылазки в стан врага. Да, теперь они годятся к битве – их всех заполняет восторг и осознание собственной смелости и дерзости.
–Садитесь! – взывает к ним Мэлор – первый отступник, практически лидер Ордена, один из тех немногих, кто знает, что такое Вильгельм, и что он здесь делает. Знает, но скорее умрёт, чем скажет кому-нибудь, чем позволит себе даже намёк, – ну садитесь же!
Как не похож голос Мэлора на голос церковников! Те суровы, те напоминают, что ты ничтожен, а Мэлор даже посмеивается – ему весело от их бодрости, куража и дерзости.
–Да во имя света! – не выдерживает Мэлор и хохочет. Понемногу унимаются отступники, рассаживаются по
