КОНТРАБАНДА

студии. Таймер начинал отсчёт времени, за которое люди должны были отгадать ребус, и из телевизора начали слышаться безумные ответы, типа: «ГАЗ», «МАН», «ГАМ».
Девица вежливо объясняла, что этими словами не может называться то, куда мы ходим каждый день, и она понимает, что задание очень сложное и поэтому даёт ещё несколько минут.
Я давно поражался этому мошенничеству.
Всё, как обычно, проходило по одному и тому же сценарию: глупые ответы в течение долгого времени, и в студии, наконец, раздался голос с правильным вариантом.
- Как вас зовут?
Так-то и так-то.
- Вы выиграли пятнадцать тысяч рублей. Готовы ли вы сыграть в суперигру?
- Да, да, готов, - говорил человек.
И за ребусом следовала  суперигра, похожая на «морского бой», в который играют на листочках в клеточку.
Игровое поле, появлявшееся на экране было разделено на пронумерованные квадраты, под тремя из которых находились какие-нибудь фигурки. Человек должен был назвать три цифры, и если он попадал в эти фигурки, он выигрывал суперигру – пару сотен тысяч рублей, но такое, как правило, не происходило. Не произошло, и на этот раз.
Самое печальное в том, что каждый звонок был платный, и как говорили пытавшиеся позвонить в студию, дозвониться  было просто невозможно – деньги снимались, и связь тут же обрывалась. Учитывая эти хитрости, можно себе представить, сколько  было звонков,  сколько людей обманывали по нескольку часов ежедневно, пока шла игра. Неужели сотрудники компетентных служб не смотрели телевизор, неужели не видели всего этого? Ведь, чистое мошенничество, может быть посерьёзнее мавродиевых пирамид! Очевидно, это было кому-то выгодно. Я не мог быть равнодушным, не мог на это спокойно смотреть. Как можно так грабить народ?! Мой болезненный разум был не в состоянии спокойно воспринимать действительность.
Потом вдруг, игра прервалась экстренным выпуском новостей. Началась заставка.
Совсем забыв, что говорили мне, я набрался смелости и хотел поинтересоваться у парней: когда же всё-таки будет Борис Алексеевич, но в ту секунду входная дверь резко отворилась, и на пороге снова возникли недавно вышедшие ребята и в два голоса резанули тишину новостью, от которой присутствующие, в том числе и я, буквально подпрыгнули со своих  мест.
- Хозяин убит!
«Хозяин». У меня не было никаких сомнений, что речь идёт о Седом.
Как убит? За что? И тогда же, как будто специально для меня, раскрывая неизвестные сведения о Гае, телевизионный журналист огорошил экстренным сообщением:

«Пятнадцать минут назад в центе столицы в упор был расстрелян «Мерседес» известного в криминальных кругах вора в законе Бориса Гая по прозвищу Седой. Гай, его водитель и охранник скончались на месте. По словам очевидцев, стрелял человек, одетый во всё черное, со спортивного мотоцикла «Чезет» без номерных знаков. Сейчас в городе объявлен план «перехват»… - В конце своей речи журналист, ведущий репортаж с места происшествия и сам находившийся под впечатлением жестокого убийства, оптимистично подытожил. – Борис Гай, давно завоевавший многие криминальные сферы влияния в столице, был одним из влиятельных криминальных авторитетов. Стоит надеяться, что работы у наших правоохранительных органов в ближайшее время значительно поубавится».

Здоровяки-охранники засуетились, чуть ли не разом заговорили по мобильным телефонам, выскочили на улицу. За ними выбежали и ротвейлеры.
По воздуху разносились догадки: чьих рук дело? Одни предполагали, что заказчики находятся в Санкт-Петербурге, другие – в столичных спецслужбах.  
На меня уже никто не обращал внимания. Совершенно беспрепятственно я вышел из особняка и, склонив голову, медленно побрёл по улице. Ноги несли меня сами туда, куда глядели глаза, голова, казалась, была чужой и совсем не понимала происходящего.
Удивительно, конечно, но для меня Гай не был криминальным авторитетом, его я таким не знал, ждал от него помощи, надеясь и искренне веря в его порядочность.  
Смерть Бориса Гая долго не выходила из головы. Что теперь делать мне, попавшему в кольцо куда более жестоких и ужасных, как казалось, криминальных воротил, чем Гай, я не мог приложить ума...  

16.

Катя снова позвонила. Сама. Сказала, что не понимает моего молчания и очень хочет встретиться.  
Как бы мне не хотелось отказаться, в очередной раз, поверив ей, я не смог сделать этого, и в назначенное время ждал её возле главного корпуса университета на аллее под тенью огромного каштана.      
На этот раз она появилась вовремя. Небольшая, практически ни чем не отличающаяся от студентки,  она вышла из здания и пошла в мою сторону.      
- Здравствуй, - приблизившись, проговорила добродушно.
- Здравствуй.
- Извини меня за тот неудавшийся вечер.
Хлопая своими длинными ресницами,  Катя нежно взяла меня за руку.
- Ничего, - несколько безразлично и сухо произнёс я, - ничего страшного, я ждал всего лишь сорок минут.
- Извини меня, пожалуйста, всё наложилось одно на другое: во-первых, пришлось задержаться на работе, во-вторых, такая толкучка была в метро, что пока я пробралась, казалось, прошла целая вечность, в-третьих, на трамвай…
- Хватит, хватит, зачем ты оправдываешься.
- Я не оправдываюсь. – Чувствующееся недоверие и холод, которым  повеяло от меня, невольно заставили Катю убрать руку от моей руки. – Я просто тебе объяснила, что случилось. Хотела позвонить, но телефон разрядился…
- Не беда, мне уже позвонили.
- Кто тебе позвонил? – Не поняла Катя.
- Не знаю, он не представился.
- И что? Я не понимаю, о чём ты говоришь.
Похоже, Катя на самом деле не понимала меня. Но я не унимался.
- Не понимаешь?.. Скажи, кто тебя послал ко мне? – Я схватил её за плечи.
Лицо Кати в ту же секунду сделалось значительно старше, чем было ещё некоторое время назад, казалось, вот-вот и из её вмиг потускневших глаз брызнут слёзы. Радость, с которой она ко мне шла, начала куда-то испаряться, как и начал понемногу гаснуть для неё яркий свет висевшего над каштаном солнца.
- Отпусти, мне больно, я не  хочу разговаривать в таком тоне.
Я посмотрел на неё и, поняв, что возможно перегибаю палку, послушался, отпустил.
-   Извини.
- Расскажи мне, в конце концов, что произошло, кроме моего вчерашнего  опоздания?
Запутавшись в своих догадках, я не знал, с чего начать. Может быть, она и правда не понимает в чём дело? Вид её, по крайней мере, не  опровергал этого. Может быть, её связь с контрабандистами и убийцами оперативника всего лишь были плодом моего богатого воображение?
- Скажи, ты давала кому-нибудь номер моего телефона? – я внимательно посмотрел на Катю.
- Нет, а кому я могла его давать?
- Не знаю. Только в тот вечер, когда я тебя ждал, мне позвонили и предупредили, чтобы я не лез ни в своё дело.
- Не в своё дело?.. Это касается той истории, которую ты мне рассказывал? – догадалась Катя.
- Да, - кивнул я. Несколько успокоившись, я пытался переубедить себя в том, что Катя здесь всё-таки не причём.    
- Неужели ты подумал, что я связана с бандитами?
- А что мне оставалось думать? Звонит какой-то тип, не соизволивший даже назвать своего имени, говорит, чтобы я забыл об убийстве, и происходит это после того, что я рассказал тебе. Твой телефон, при этом,  не отвечает, тебя нет, вот я и накрутил…
- И как ты мог на меня подумать?
Немного помолчав, осознавая свою ошибку, я подошёл к Кате ближе.
- Не  знаю, извини.
- Ладно тебе, извиняться. - Она прикоснулась ладонью к моей щеке. – Небритый. Пришёл на свидание к девушке, да ещё говоришь какую-то чепуху…
Понимая, что действительно поступил не совсем хорошо по отношению к Кате, как шкодливый ребёнок, я опустил взгляд на землю.
- Дурачок.
Подняв голову, я снова взял её за плечи. Теперь это было уже не так грубо, как прежде. Это было нежно, трепетно, и, как оказалось, мудрая, понимающая Катя, не противилась этому.
- Извини меня.
- Ничего, будем это считать мелким недоразумением.          
Стоя под тенью огромного каштана, друг напротив друга, я понемногу начинал сходить с ума. На этот раз сумасшествие было приятным. Катя словно околдовывала меня своей красотой, лёгким запахом духов и неповторимым выражением глаз – добрых, нежных, прикрываемых время от времени веером мягких пушистых ресничек. Не в силах держать себя в руках, я потянулся к ней, чтобы поцеловать, но Катя опередила, улыбнулась и быстро чмокнула меня в кончик носа.
- Давай, пойдём отсюда куда-нибудь.
- Давай, - улыбнувшись в ответ и тряхнув головой, чтобы хоть немного сбить невидимую паутинку, притянувшую меня к Кате, согласился я. – Ты, наверное, голодна, хочешь, пойдём в ресторан?
- Как скажешь, - ответила  Катя, - пойдём, я не против. Я давно не ходила в рестораны.
- Очень хорошо, - обрадовался я, - значит, пришло время наверстать упущенное, и, хотя,  вид у меня, конечно, как ты заметила, не очень уж ресторанный, хочется думать, это не омрачит нашего времяпрепровождения…  
- Не переживай, я и сама, как видишь, не в вечернем платье, - улыбнулась Катя, - так что, мы друг другу вполне будем подстать.              
Мы вышли из тени каштана, и, держась за руки, точно школьники,  медленно побрели по аллее.  
   
17.

«Как в песне той старинной, огневой,
Гнал лошадей ямщик когда-то к яру,
Так нас теперь к Славянскому базару
Везёт такси вечернею Москвой...», -
хрипло затянул  ресторанный музыкант.

- Разрешите, - встав из-за стола,  я протянул Кате руку.
- С удовольствием, - как обычно трогательно улыбнулась она.
Не отпуская друг друга, мы прошли в центр зала и медленно закружились в танце. Я не сводил с Кати глаз. От одного соприкосновения с ней у меня закружилась голова, но ощущение это не разрушало общей гармонии. Всё было к месту: и лёгкий, приглушённый свет, и красное сухое вино, стоявшее на столе, и песня, под которую мы танцевали.    
               
«Твои глаза сверкают ярко,
Как будто звёзды над Москвой.
Так пусть же станет мне подарком,
Так пусть же станет мне подарком
Этот танец с тобой,
Этот танец с тобой,
Этот танец с тобой…», -
продолжал певец.

Катя вдруг опустила голову на моё плечо, и это совсем меня расслабило. В моих руках Катя казалась пушинкой, но такой пушинкой, в которой я сам легко мог раствориться,
Я обратил внимание, что, последовав нашему примеру, в зал вышли ещё несколько пар.
                 
« Пусть живёт Есенинская грусть,
В душе у нас до боли, до предела,
Смеялась Русь, и плакала, и пела,
Во все века, на то она и Русь…»

В голове не было ни одной мысли о том, что на протяжении долгих лет, которые мы с Катей не виделись, у неё была какая-то личная жизнь. О своей личной жизни мне думать не приходилось тем более. По сути дела в ней не было ничего серьёзного, кроме журналистики и фотографии.
В счастливых неописуемых минутах танца я готов был остаться навечно.  
                 
« Идёт ли дождь, кружится ль белый снег,
По вечерам я вновь беру гитару,
Как не любить мне русской песни старой,
Пока живу, я русский человек».

Но танец вскоре кончился. Поблагодарив Катю, я поцеловал её в разрумянившуюся щёку, и они вернулись к столу.
- Я уже забыла, когда танцевала последний раз, - призналась Катя.
- Я же говорил, что пришло время навёрстывать упущенное.
Мы взяли в руки бокалы.
- За тебя! – произнёс я.
- За тебя! - повторила Катя, и наши бокалы звонко стукнулись друг об