Глава девятая. Учитель слова и мысли
Чистому или натуральному философу трудно найти общий язык с людьми. Для этого нужно его иметь. Философ же имеет ум, а не язык. Для того, чтобы иметь язык, следует быть оратором или писателем. Оратором был, например, Сократ. Он же был и учителем. Кто является одновременно оратором и учителем? Софист. Сократ был софистом или интеллигентом. Это не помешало ему стать философом. Он умел говорить с учениками как софист. Но умел не просто говорить с ними как учитель, но и думать вслух в разговоре с ними. Поэтому большинство его учеников стали философами и первый среди них Платон. Платон не только хорошо говорил, как Сократ, он еще хорошо умел писать.
Хорошо писали и Шопенгауэр, и Ницше. Поэтому Шопенгауэр имел большую аудиторию. Его читали не только господа, но и их слуги. Шопенгауэр лучше писал, чем говорил как лектор. Ницше был не только писателем, мастером лапидарного стиля, как Стендаль, но и ученым-филологом.
Семен Семенович любил вести неторопливую беседу в духе платоновского Сократа, принимавшего роды мысли у своих учеников. Но писал он уже отрывки, фрагменты мысли в духе Шопенгауэра и Ницше. Правда принимал их в меру, без увлечения Шопенгауэра моральной проповедью, а Ницше – психологией. Семен Семенович делал акцент на мистике без лишнего энтузиазма. Он демонстрировал мистику не спекулятивного понятия, как Гегель, и не антитетической непостижимости, как Кузанец, но синтетического смысла или концепта. Поэтому ему был ближе не научный язык точного числового значения и не философский язык строгого понятия, но художественный язык видения мира идей.
И в то же время Семен Семенович ясно отдавал себе отчет в очевидной ограниченности наблюдения за идеями. Он убедился на своем опыте в том, что идеи не столько наблюдают, сколько ими наблюдают за вещами. В этом смысле идеи являются границами, очерчивающими круг вещей, которыми они являются нашему сознанию в чувственном виде.
Семен Семенович имел превосходную способность думать на ходу, мыслить вслух. Конечно, он мог, как, например, его друг и единомышленник, Сергей Сергеевич Сергеев (ССС2, ССС1 был сам Семен Семенович), говорить и писать вслед за построением логической схемы – плана мысли, но предпочитал рассудочному планированию интуитивную импровизацию. Кстати, его товарищ по мысли обладал завидным умением творить в мысли и творить мысли, различая то и другое следующим образом: творить в мысли, в себе и про себя можно все, что мыслью не является, - мечту, фантазию, высокое чувство, напротив, творить мысль – это создавать ее из того материала, что есть в наличие в сознании, но мыслью не является. Сергей Сергеевич понимал творение в мысли как воплощение ее в материи, наоборот, творение мысли он полагал идеализацией реально сущего.
В ответ на такое ментальное различение Сергея Сергеевича Семен Семенович спрашивал того можно ли творить мысль из не мысли или мысль творится из мысли? В ответ Семену Семеновичу, которого Сергеев считал другом, а не единомышленником, отвечал, что из мысли творится только глупость, иллюзия, мысль же творится из бытия, что мыслью собственно не является, но является запредельным мысли. Вот тогда мысль есть предел бытия как его определение в сознании, граница между мыслимым и немыслимым.
- Но такой границей между мыслимым и немыслимым служит не сама мысль, а ее сущность – форма мысли как идея, - упрямо твердил свое Семен Семенович.
- Идея есть мысль, которая осознается в качестве таковой мыслящим. Идея есть слово для обозначения субъективно реальности, отображающейся в самой себе.
- То есть?
- Это мысль за мыслью или мысль в мысли?
- Означает ли это, что смысл мысли в следующей мысли?
- Это так в идее, как филиация идей, в идеале, но не в бытии, в реальности. Идеальное состояние можно уподобить тому состоянию, какое описано в «бородатом анекдоте»: «Ах, Маша, как хорошо. Да, я не Маша, я Вася. Ай, какая разница. Все равно хорошо».
- Нет, это не хорошо. Это плохой пример. Как тебе не стыдно, Сергей, так опошлять идею, - сделал Семен Семенович замечание Сергею Сергеевичу.
- Я знаю, что ты, Семен, идеалист, но не до такой же степени идеализации! Идеалом в реальности является полное воплощение идеи.
- В каком материале – в идеальном?
- Слышу голос идеалиста. Я же реалист. Полное воплощение идеального в любом материальном – вот идеал.
- Но тогда разве важна материя? Важна идея.
- Нет, ты ничего не понял. Важно бытие. Даже в самой идее на первом месте стоит бытие – бытие идеей, доступное нам для творения в материи. Наше бытие деятельное. В деятельности мы одновременно опредмечиваем и распредмечиваем идею, занимаемся как материализацией духов, так и раздаем слоны, одухотворяем, идеализируем материю, доопределяем ее в смысле как продукте, произведении производства.
- Тебе не кажется, что твоя речь излишне технична? Не благозвучнее ли и не умнее выражаться не техническими терминами, вроде «духовного производства», но более корректными словами, как, например, творчество? – поправил Сергея Сергеевича Семен Семенович.
- Это дело эстетического вкуса, а не реальной сути деятельного бытия. Вкус приходит во время еды, является продуктом процесса интеллектуального труда.
- Не согласен. Это не только конец, но и начало, творческое начало процесса воплощения идеи в подручном материале, который в силу своей инертности может стать неподатным, оказать сопротивление. Для того, чтобы преодолеть сопротивление не только материала, но и своих предрассудков следует изменить установку, посмотреть другими глазами на реальность, чтобы избежать за-данности, автоматизма действия. Это невозможно осуществить без идеи как того, что есть поверх того, что есть.
- Опять узнаю в тебе идеалиста, для которого она есть нечто сюрреальное.
- Хорошо. Я согласен с тобой в том, что необходимо воплощение духа. Таким воплощением можно полагать Иисуса Христа. Ко времени появления христианства люди, а не только посвященные в тайны духа, оказались способны воспринять божественную, совершенную реальность в человеческом виде, в лице Иисуса Христа – не только Сына Бога, Бога, но и человека. Он человек, чьим отцом является Бог. То есть, культ монотеистического (иудейского) Бога в эллинистической культурной среде претерпел видоизменение в качестве уже идеи Бога и ее явления в лице Иисуса Христа.
С воплощением связан еще один вопрос, на который мало кто может внятно ответить. Это вопрос о совести.
- Неужели? Беседа о совести вряд ли может у нас вызвать споры. Совесть есть совесть, весть, сообщение о том, что беспокоит человека и не дает ему успокоиться.
- Не слишком ли функционально мы понимаем совесть? Да, совесть есть своего рода «внутренний голос», свидетель всего того, что думает, чувствует, воображает, представляет и делает человек. Это его голос или голос души? Душа его или он есть душа в теле. Как ты думаешь?
- Да, Семен, ты поставил меня перед выбором позиции персоналиста или имперсоналиста. Я придерживаюсь взгляда, что душа есть «внутренний человек», выработанный в недрах натуры «естественного человека». Это его личная культурная форма, необходимая ему для общения с самим собой и другими людьми.
- Значит, ты, Сережа, персоналист. Но персоналист не врожденный, а обретенный. Я же предполагаю, что совесть есть весть, веяние духа, условное место в каждом из нас общения, коммуникации с Богом, с трансцендентным. Совесть есть то место, в котором каждый способен обратиться с вопросом о смысле жизни к Богу и получить на него ответ.
- Не менее совести меня волнует вопрос о личном Я. Насколько оно личное? Вот что я думаю: если есть мысль, то есть и мыслящий мысль. И тот, кто мыслит, есть Я, то есть, в мысли человек относится к самому себе. Сам ли он относится к себе? Сам. Человек есть человек, если мыслит, сознает то, что делает, чувствует, знает, существует. Осмысленное место человека в бытии не зависит от пространственно-временной локализации, ибо располагается в идеальном измерении. Ты понимаешь меня?
- Нет, не понимаю. Ты мне друг, но я не разделяю твое убеждение.
- Значит, ты не мой единомышленник?
- Мне трудно с тобой согласиться. Я могу понять тебя только при условии, что смысл личного существования прямо не связан с материальными обстоятельствами человеческой жизни. Но что это за смысл, трудно выразить словами, так, чтобы другой почувствовал, пережил так, как ты.
- Почему же? Ведь есть сочувствие, эмпатия. Чувство может быть общим, если каждый человек переживает свое собственно существование. Что может помешать ему посочувствовать другому в его экзистенции, вчувствоваться в экзистенцию другого через свою собственную? Здесь имеет место не аналогия, а непосредственная проникновенность, проницательность.
Кстати, ты не думал о том, почему наш Бог есть Троица, почему у него три ипостаси? У нас и поговорка есть: Бог любит троицу.
- Семен, ты задаешь странные вопросы. Бог любит троицу потому, что у него три лица. Он, как и мы, любит то, что имеет. Он, как и любой бог, есть дух. Из себя он творит мир духов. Не из себя, из того, что ему противоположно, - из материи он творит мир. Так как материя противоположна ему, то он не мать, а отец. Материя как мать, как женщина не определена и нуждается в определении или до-определении, если не до конца определена как потенция.
К слову сказать, мужчина-импотент (да, какой он при этом мужчина?), определяясь в таком отрицательном качестве в отношении к женщине, не нуждается в женщине-потенции для ее актуализации – зачатия и рождения. Поэтому бог-отец актуализирует, творит, определяет, причиняет материю, и из нее рождается мир, а в мире человек, который подобен богу как сын тем, что тоже творит, причиняет материю, но не всю, а только ту, которая есть его материя как существа общения с себе подобными людьми. Человек уподобляется творцу как отражение творения потому, что в нем есть дух от бога-духа. Этот дух уже не в чистом виде, а в самой материи является душой превосходной, не только душой растущей и живой, но и разумной.
- Таким рассудочным образом легко объяснить все, что есть. Но в Троице есть что-то еще. Бог является в лице
