из медцинского состава судна. Но потом понял, что нет.
Силуэт стоял на пороге, отворив ко мне в медицинский кубрик дверь. Он был в комнатных домашних тапочках с голыми стройными девичьими ногами из-под короткого телесного цвета шелкового халатика. С распущенными длинными и черными как смоль, вьющимися по его спине и груди локонами волосами на девичьей миленькой головке.
- Джейн! - произнес я, ошарашенный ее появлением - Джейн, любимая моя! Это ты?! Ты живая!
Я произнес, потрясенынй и удивленный ее появлением - Ты откуда, здесь?! Они скрывали тебя от меня?! Они прятали тебя от меня! Вот гады, такие! Джейн, любовь моя!
Силуэт оторвался от порога распахнутой настежь в мою больничную каюту двери и пошел ко мне. Не спеша и плавно, виляя округлыми крутыми красивыми бедрами и полненькими икрами молодых девичьих ног. Это точно была моя ненаглядная красавица Джейн.
Она вышла как из ночной тени из тех дверей и направилась, медленно ко мне. Ступая своими домашними тапочками на миленьких загоревших до смоляной черноты девичьих ножках бесшумно по полу медицинской корабельной каюты совершенно бесшумно.
Свет луны из иллюминатора падал на нее. И это была она, выхваченная из этого лунного света. Я ее видел всю с головы до ее, почти полностью оголенных тех красивых девичьих полненьких в икрах, и бедрах ножек. Вся словно вылепленная этим желтым лунным ночным светом. Ярким и пронзительно прозрачным.
Джейн пошла в мою сторону. К моей больничной постели.
И встала рядом, прижавшись бедрами голых безумно красивых загоревших до черноты ног к краю ее, и смотрела, молча, на меня, не отрываясь черными своими цыганскими гипнотическими глазами. Она стояла, именно так, как и любила всегда стоять, выгнувшись в гибкой молодой девичьей узкой спине, чуть-чуть назад. И выпятив мне свой округлый пупком вперед загорелый до черноты животик.
Я протянул свои руки к ней и почувствовал прикосновение в ее рукам протянутым, тоже мне. Она улыбалась мне широкой доброй и нежной моей любовницы улыбкой. Смотря на меня, также как и, тогда в ночь нашей последней любви. Смотрела страстно и с желанием сексуального безумства.
Тогда она, сбросив свой длинный махровый белый халат с девичьих красивых плечей, была совершенно нагой. И жаждала безумного и последнего, как оказалось нашего с ней секса. Вот и сейчас, она сбросила его. Прямо на пол перед моей больничной постелью. Почти мгновенно. Тот халатик просто скатился с ее плечей по ее телу, и упал ей под ноги у моей постели. Прямо себе под свои красивые девичьи черненькие в плотном загаре латиноамериканки ноги. Она сняла с маленьких с карсивыми пальчиками загорелых стоп ног домашние тапочки. И наклонилась ко мне. Стоя в одном своем, теперь передо мной купальнике. Желтого как я смог рассмотреть цвета. Этот купальник был ее любимым. И одним из трех.
- «Моя, красавица Джейн!» - загудело в моей голове - «Девочка моя!».
- Джейн! - радостно выдавил я из себя - Это ты! Ты пришла ко мне! Ты живая! Где ты была, любимая моя?! Я здесь с ума сходил от нашей разлуки!
- Тише, милый - услышал я тихо ее нежный ласковый женский любимой голос - Тише - она повторила - Мальчик мой, любимый мой. Я пришла успокоить тебя.
И она легла рядом со мной, на мою больничную постель, прижавшись ко мне и, положив на мою грудь свою девичью черную в распущенных длинных волосах голову. Она прижалась ко мне. Сильно, обхватив мою в пижаме больного грудь своей правой рукою. Я ощутил заброшенную на мои пока еще еле оживающие ноги загорелой почти черненткой ляжкой правую девичью ногу, согнутую в коленке. Та нога заскользила голенью и стопой по моим ногам поверх наброшенного сверху одеяла.
Джейн оторвала свою черноволосую с распущенными волосами голову от моей груди и, гладя нежно мне в глаза, сказала - Я спасла, тебя, Володенька мой любимый. И это главное. Ты все-таки выжил. Я так этому рада.
Я почувствовал ее. Ее тело. Почти, нагое гибкое как у русалки женское в аромате запахов тело. Ее пышной трепетной в дыхании груди соски, сквозь тот ее лифчик купальника. Торчащие, снова и упирающиеся мне в мою под пижамой грудь. Ее девочки моей Джейн страстное тяжелое дыхание. И ее это лицо в полумраке моей каюты. Что видел я в желтом свете луны и звезд.
Это точно была она. Моя любимая Джейн Морган.
Это было точно ее тело. Тело моей Джейн. Жаркое и разгоряченное тропическим солнцем. Любовью. Джейн гибкое как у восточной танцовщицы в узкой талии тело. Джейн заползла сверху на лежащего, на постели меня.
Джейн уперлась своим животом в мой живот. Своим тем кругленьким красивым голого загорелого до угольной черноты живота пупком.
Я ощутил на своем снова возбужденном мгновенно детородном члене ее
Волосатый в узких купальника делтых плавках женский лобок и любимой промежность.
Джейн выгнулась на мне как дикая кошка, упираясь своим обеими руками мне в мужскую грудь. Приподнялась надо мной и, не отрываясь, смотрела своими черными убийственной красоты циганки Рады и брюнетки смуглянки гипнотическими невероятной красоты карими и почти черными, как сама ночь глазами мне в глаза. Печальными и тоскливыми. Какими-то отрешенными и не живыми уже. Глазами какой-то неземной уже совершенно иной красоты. Как будто не принадлежащей уже самой ей, а кому-то иному или другому.
Она провела правой рукой и пальчиками по моему лицу, по губам и щекам, и произнесла – Небритый и колючий и такой любимый.
Это были ее слова, но и не похожие на слова самой Джейн Морган. Словно за этой женщиной стояла другая женщина. Епе будто Джейн кто-то сейчас манипулировал и управлял.
Она опять опустила свою голову на мою грудь и замерла, молча, слушая видимо мое живое, стучащее в той груди сердце.
Потом, Джейн подняла свою с моей груди голову. И поцеловала меня в губы. Но уже не так как раньше, а по-другому. Словно, уже прощалась со мной. Прощалась навсегда. А я не мог понять сон ли это или реальность. Опять полуобморочные, что ли видения.
Джейн произнесла на уже четком русском с грустью - Я так и не надела то черное для тебя, любимый вечернее черное платье. Прости меня, Володенька. Прости.
- Что ты любимая – произнес шепотом и тихо ей я – Бог с ним. Главное, ты сейчас со мной.
Джейг была такая реальная, как настоящая. Вполне ощутимая и осязаемая.
Я снова весь даже возбудился и готов был даже…
- Не нужно - произнесла она мне – Не сейчас, любимый. Еше у нас будет для этого время. Подожди, любимый. Уже скоро. Мы соединимся воедино. Ты и я. Навсегда.
В ее черных как бездна самого океана неподвижных глазах стояли слезы.
И она, молча, встала с меня и моей больничной постели и пошла, мелькая голыми своими овалами красивых черненьких от загара переливающихся в свете луны и звезд через иллюминатор окна моей медицинской каюты девичьими чернеькими от загара латиноамериканки Панамки ножками. Виляя из стороны в сторону своими бедрами и женской широкой и полненькой ягодицами задницей. Пошла к выходу из моей каюты. Дверь так и была не заперта. И, она встала на пороге ко мне, обернувшись и глядя на меня, лежащего на больничной постели. Почти, нагая. И босая. В одном своем, теперь желтом купальнике.
Джейн переступила через порог двери. И пошла, по длинному корабельному коридору круизного судна.
Я вдруг соскочил на ноги, даже не поняв, как это произошло. Они уже были здоровые и не болели. Помню, как следья ног ощутили прохладный каюты пол.
Я схватил лежащий на полу у постели Дежйн тот короткий сброшенный халатик и бросился за ней вдогонку.
- Джейн! - вырвалось у меня из груди - Джейн! Куда ты?! Джейн!
Я подлетел к выходу и двери. И выглянул в коридор. Первый раз из каюты, где лежал совершенно один, и выскочил наружу из больничной своей корабельной палаты.
Джейн обернулась. Любимая была уже далеко от меня и почти в самом конце узкого длинного коридора с множеством закрытых дверей. Она посмотрела на меня, теперь как-то еще более тоскливо и пошла дальше. Мои ноги ожиди и зашевелились. Я бросился за любимой вдогонку.
- Джейн! – кричал я - Подожди не уходи, любимая! Но, она уже была в конце коридора пассажирского судна, и смотрелась таким призрачным как черная тень силуэтом. И, не оборачиваясь, растворилась за углом поворота.
Я летел как ошалелый за ней до того поворота. Но там ее уже нигде не было видно. Я паникуя, шлепая босыми ногами, пролетел повороты и лестницы, ведущие наверх к выходу на нижнюю палубу пассажирского, идущего по океану английского круизного лайнера.
Никого не было на моем пути. Весь корабль спал. И только я как безумный летел босиком по деревянной, теперь палубе к дереваянным широким лакированным перилам ограждения корабельного борта.
Я вылетел на выходящий к озаренному светом раннего утра, выступающему наружу, как и другие на этой палубе смотровым пассажирским балконам.
Там стояла у поручней ограждения моя красавица Джейн.
Она стояла в желтом своем купальнике. И была озарена уходящим в рассвет светом ярких мерцающих звезд и большой желтой луной. Все ее тело блестело черным загаром в свете исчезающей в рассвете луны. От округлых бедер голых до самых ступней ног от тех узких плавок и широких женских ягодиц. До верха девичьих черных от загара как все ее тело плечей. Она вся переливалась своим смуглым, почти черным загаром в утреннем ярком солнечном свете восходящего солнца.
Я подлетел бегом к перилам бортового ограждения невдалеке от того смотрового выступающего над самим покрытым бурными волнами утреннему синему океану.
Джейн Морган стояла спиной ко мне, облокотившись о те бортовые поручни ночного идущего по ночному Тихому океану лайнера.
Она стояла, повернув свою женскую черноволосую головку ко мне. Смотрела через правое женское голое облепленное черными вьющимися длинынми волосами плечо.
Налетевший утренний ветер, стал трепать
