капитана и наградами в Буинск, в райвоенкомат, чтобы получить направление в часть, а его там сразу и демобилизовали.
Старший сын Александра – Михаил Сульдин – был очень одарён. После войны поступил он в Казанский Государственный Университет на физико-математический факультет. В те годы в Казани работала какая-то государственная комиссия, которая отбирала наиболее талантливых студентов. В число отобранных попал и наш Михаил. Но испытаний на центрифуге не выдержал. По здоровью его и списали. Потом увидел он на фотографии в газете ребят из группы той. Под ней было написано: «Первый отряд космонавтов». Всё это очень расстроило Михаила, но он не подавал вида. Жил он тогда в общежитии и неплохо подрабатывал написанием курсовых и дипломных работ по математике и физике на заказ. И любил наш Михаил без ума профессорскую дочку. Пару раз он даже гулял с ней. Но на пятом курсе неожиданно она вышла замуж… Михаил сразу запил, учёбу бросил, возвратился в деревню и там много лет пил.
И всё это было неспроста… Имел Михаил грех.
В годы советской власти все церкви вокруг села Убей были закрыты. Ближайший действующий храм находился в 45 километрах за Буинском, в селе Гришино. Ещё дальше, в селе Турминовском, церковь была в запустении, но рядом с нею, на кладбище, была часовня со списком с чудотворной иконы Иоанна Предтечи. Люди верующие приходили к ней со всей округи. Там читали они акафист Иоанну и общалась.
По возвращения из ссылки Мария Гавриловна места те стала посещать. Сначала четыре дня шла она до села Турминское, и на обратном пути приходила на службу в Гришино. Муж таких долгих её отлучек не одобрял, но в ссылке стал он смирным. Обычно дней за пять до церковного праздника Мария Гавриловна говорила мужу:
– Никак бражка в зелёной бутыли опять поспела…
Тут Иван Иванович становился уступчивым и, махая рукою, говорил:
– А, ладно-ладно, Мария, иди куда хочешь…
С давних времён повелось на Руси, что люди кладут на могилки близких своих хлеб, яички, конфеты и прянички, да рядом лавку ставят. Всё для странников, идущих по местам святым, полагается. Не страшно верующим среди могил, и не найти им спокойней места. Вот посидят странники на лавочке, скушают, что Бог послал, и за усопшего помолятся. Вот так и Мария Григорьевна в Турминово ходила – от кладбища к кладбищу.
Старшие шесть детей Александра Сульдина стали в школе идейными, и на добрую свою бабушку из-за веры её смотрели снисходительно. Но вот седьмой внук Анатолий полюбил бабушку вместе с Богом, и утром и вечером с ней молился. Ходил он с ней и на деревенские молитвенные посиделки, и несколько раз в Гришино причащаться.
Но Михаил, старший брат Анатолия, был «чересчур умным». Марксизм-ленинизм он от корки до корки на «пять» знал. И вот стал старший брат над младшим смеяться и назвать его тёмным, глупым поповским сынком. О материализме говорил он с жаром, с сияющим взором и очень убедительно. Анатолию всё это крыть было нечем, и вот однажды он решил стать как все. Вот потому так сложилась жизнь потом у нашего Михаила.
Учить безбожию детей в школе – это тяжкий грех.
Всех поразили и опечалили обстоятельства случайной гибели учительницы Акулины, вдовы нашего Николая. Но не из-за Михаила ли и Анатолия и других детей попущено ей такое?… У Акулины было кресло лакированное, плетённое из тальника, на низких ножках. Летом она выносила его на участок свой подле дома, и читала в нём книги. А чтобы поудобнее сидеть было, она ставила кресло на серый плитчатый камень. И вот так читала Акулина книгу, как вдруг на небе появилось облако, и ударило в неё молнией. Как сидела Акулина в кресле, так и сидит – ничуть ни изменившись, только мертвая. А вот камень тот, что был под креслом – вдребезги, и осколки вокруг разлетелись…
В августе 1979 года, на Троицу, младшая сестра жены Александра упросила мужа свозить Марию Гавриловну в храм села Гришина на причастие, а заодно и сына младшего окрестить. Был у них свой «Москвич» старенький. Так в тот день воскресный мужа по телефону в пять утра в сельсовет вызвали и долго не отпускали. Приехал он с пассажирами в Гришино только к концу службы. Собственно служба уже кончилась, и многие прихожане расходились. Но когда Мария Гавриловна наша в храм тот вошла, лица у всех бывших в нём засветились. Все они окружили её и говорили:
– Вот радость так радость! Сама матушка Мария прийти к ним изволила! Благословите меня, матушка!… И меня! И меня…
Мария Гавриловна застыла в молчании, и на лице у неё появлялся то испуг, а то улыбка. А потом она поклонилась всем и тепло и трогательно сказала:
– Нет, не правы вы, сёстры! Не монахиня я! Есть дети у меня, и внуки, и правнуки!
А потом стала она всех обнимать и целовать, и крестом благословлять.
И только тут приехавшие с Марией Гавриловной увидели, что она является сущим ангелом. Все в том храме любили её. А так как приходила она из дальних мест в черном, да ещё и с молодой послушницей Анной, то все и решили, что она тайная монахиня – наставница. И ещё ведь знала Мария всю службу церковную наизусть и могла по памяти часами читать акафисты и псалмы.
Священник Марии тоже был рад. Он исповедовал её и причастил, и мальчика, что с нею был, окрестил.
Потом Мария Гавриловна долго ходила по всему храму, подолгу стояла подле икон, плакала, обнимала и целовала их.
Когда богомольцы наши собрались в обратный путь и все дверцы машины захлопнулись, Мария Григорьевна, вздохнув, сказала:
– Всё мы сделали: и крещение, и причащение состоялись. Последний раз тут я была.
До поздней осени Мария Гавриловна много благодарила сноху Зою, её сестру и её мужа, что в храм её отвезли. При всякой встрече она целовала и крестила их.
Жизнь была тогда трудная. В семье Анатолия – моего отца – было пять детей, а тут ещё ребёнок наметился… Мама решила аборт сделать. Однако в тот день, когда ей дали результаты анализов для операции, Мария Гавриловна спокойно умерла.
В той поездке в Гришино мама моя рядом с Марией Гавриловной сидела. Вспомнив всё, что там было, и все её благословения, мама сказала:
– Ладно, есть у нас пять детей, пусть и шестой будет.
И родилась у неё двойня. Так что бабушка наша даже смертью своей спасла две жизни. И вот самый младший, седьмой сын её седьмого внука, стал священником…
Девица Анна – спутница Марии Гавриловны по святым местам – была сиротой-блокадницей из Ленинграда. Иван с Марией приютили её во время войны в своём домике, а потом стали считать за дочь. Анна так и не вернулась в Ленинград и осталась жить на селе, возле Марии Гавриловны. Кто-то из местных отдал ей старый домик на окраине села нашего Убей. Света в нём никогда не было, но всегда были весёлые детские голоса. Анна ведь была мамой для 30 крестников. Все они очень любили её и помогали ей. Младший мой брат не застал в живых Марию Гавриловну, но в школе один только образ мамы Анны свёл для него на нет все доводы марксизма-ленинизма…
***
Поехал я к брату двоюродному в Кайбицкий район на юбилей. Было это 7 июля – день памяти Иоанна Предтечи. И решил я заехать в село Турминское, в храм, чтобы поклониться чудотворной иконе его. Смотрю – деревня деревней, а припарковать машину-то негде. Подле церкви авто везде стоят, и даже лимузины черные. Ну, встал…
В храм я зашёл перед началом службы. Народу было много, бабули в основном, конечно. Однако стоят смирно и не шушукаются. А у правой стены отдельно семь или восемь мужичков в черных костюмах стоят. Лица у них напряженные, и все они свечи витые зажженные будто сабли держат. А между ними и паствою ребята крепкие прохаживаются и церковь глазами обшаривают. Дело понятное – секьюрити.
Когда на клиросе вступление дочитали, то Врата Царские отворились, и на амвон вышел сухонький старичок с седыми длинными волосами, в серебристой мантии. На вид ему было лет восемьдесят, а глаза – голубые-голубые – молодые, живые. Обошёл он с кадилом дымящим весь храм, встал перед всеми на солее и в глубокой тишине стал слабенько петь. Вначале пение его подхватил хор, а затем все прихожане стали подпевать. Мужики в костюмах черных ожили и смотрят вокруг радостно и свободно. Батюшка на прихожан глядит, глаза у него – сварка! Ну как было тут удержаться, и я тоже стал петь, хотя и слов не знал толком. Смотрю – те, в черном, тоже подпевают… И вдруг мне стало легко-легко, и всё вокруг стало невесомым. Потом весь храм с фундаментом, стенами и всеми, кто в нём был, поднялся и полетел в другое измерение…
И вот всё это рассказал я юбиляру с женою.
А она мне и говорит:
– Ой, милой! Да если бы всего того в Церкви не было, то мы, бабы-дуры, разве б в неё ходили?!
***
Перед отъездом с марийской дачи Степан Сульдин подвёл итог сказанному:
– Вот смотри… В середине XVIII века Иван Иванович первый дал обет Богу. Неизвестно точно, что пообещал он, думаю, сказал так: – «Господь мой, Иисусе Христе! Ты знаешь, чего я хочу… Устрой дело, а я Тебе за то всю жизнь правдой служить буду!»
И обет тот Бог, похоже, принял. Ведь Иван Иванович станцию почтовую на откуп получил. Но были у него и другие желания. В смелых и несбыточных мечтах хотел он стать дворянином – и стал им. Имел даже шанс получить для себя всех потомков своих наследуемое дворянство, но сам его упустил. Хотел наш Иван стать купцом 1-ой гильдии, иметь луга заливные на реке Кубне и ещё табун племенных рысаков орловских – и всё это было дано потомкам его. Хотел он, чтобы его в роду были храбрые офицеры – в годы второй мировой войны и это тоже исполнилось.
И думаю я, ещё хотел Иван Иванович первый, чтобы был в его роду священник. И доводы в пользу этого есть следующие. Рукоположен брат мой младший в священники с именем Владимир – как и тот иерей, что вышел в XVIII веке из лесу у поклонного креста. На первое служение брат мой был послан в Буинский район. Потом он переведён был в храм ваш новый, в Дербышки. Храм тот, как и икона иерея Владимира в XVIII веке, называются одинаково – «Успение Божьей Матери». А стоит храм в Дербышках на краю огромных дербышенских ям, поросших лесом. В XVIII веке в них собралось всё воинство Пугачева перед взятием Казани. Сейчас в том месте стоят белые трамплины, а в наибольшую из ям ведёт горнолыжный спуск с подъёмником…
Предок наш Иван Иванович первый смог установил личные взаимоотношения с Богом с нравственной стороны, и ни с какой другой стороны приблизиться к Нему невозможно. Сам по себе обет, данный Богу – это великая сила. Он может любого грешника к спасению души вывести. Надо только пообещать Богу что-то существенное и то исполнить. В писаниях святых отцов примеров тому множество.
Наверняка дал наш Иван Иванович первый обет Богу широко: «Ты знаешь, чего я хочу… Устрой дело…» – думая только о «Почтовом конкурсе». Но за «служение правдою» Бог дал ему и поболее: что ему самому, сколько сам он взять смог, а всё остальное – его потомкам.
