станционные работники тотчас же высыпали во двор кто с топорами, а кто с вилами. Иван Иванович наш в холодной решимости взял пистолет и встал на крыльце конторки.
Прямо перед собою на тракте он увидел небольшую конную колонну, идущую рысцой. Все всадники были одеты в синие камзолы с красными воротниками, у них были черные шляпы, высокие черные сапоги и светлые штаны из лосины. Почти у всех у них торчали из-за плеч приклады ружей. И Ивана тогда охватила радость. Конечно же, это были правительственные войска и не иначе – драгуны. Маловато их только было. В колонне той Иван насчитал всего одиннадцать шеренг по трое. Кроме того, впереди ехал всадник без ружья, и замыкал её ещё один необычайно рослый воин.
Все кавалеристы, не сбавляя скорости, въехали на почтовую станцию и по отмашке командира все разом натянули поводья и остановились. Командир их был чернобровым красавцем средних лет, с большими усами и бакенбардами. Он подъехал прямо к крыльцу конторки и, коснувшись пальцами правой руки краешка шляпы, сказал:
– Честь имею, секунд-ротмистр Яковлев! Командор второго эскадрона Смоленского драгунского полка!
– Честь имею, – басовито сказал наш Иван, неловко поднимая руку, и добавил: – Сульдин я, смотритель почтовой станции.
– Славно-славно, господин смотритель, что мы Вас тут застали. По всему тракту почтовые станции стоят брошены. А у Вас и пистолет есть и ополчение, на вратах герб российский! По всему видать, боевой Вы прапорщик! Хорошо, очень, очень! – распрямившись в седле, с лёгкой улыбкою промолвил офицер. Затем легко спрыгнув с коня, он добавил: – Я получил приказ подполковника Михельсона встать со вторым эскадроном Смоленского полка на Арзамасском тракте, у опушки леса, заставою и стоять крепко. И приказ мы выполним. А вот это и есть наш второй эскадрон. После турецкого похода пополнения не было…
Секунд-ротмистр ещё раз махнул рукою, все драгуны спешились, и он произнёс:
– Вы, сударь мой, по военному времени – прапорщик от инфантерии. Потому могу приписать Вас по чину с людьми Вашими в мой эскадрон фуражирами.
– Так я, государь милостивый, охотно, всё сделаю! – приподнял руку Иван.
– Вот и славно! – вновь улыбнулся секунд-ротмистр. – Тогда извольте принять всех нас на постой и довольствие! И пристройте в своих конских апартаментах коней наших, с полагающимся им довольствием. Вы только поглядите, какие красавцы! Это же племенные орловские рысаки! Я доложу о Вашем назначении по команде, но на покрытие расходов от полковой казны не надейтесь. В Валахии наш генерал сказал так:
– За верность Императрице и Отечеству, и паче того – за доблесть, воздаст Бог!
Иван наш тогда отметил, что все драгуны были крепкими и сноровистыми, и говорили меж собою спокойно, без тени тревоги в глазах.
Завидев конюшенного, он крикнул:
– Богдан, подь сюда! Коней всех воинских в конюшню прими. Сенца не жалей и дай всем овса.
Потом пошёл в трактир и сказал повару:
– Готовь, Додо, для драгун борщец да солянку! И солдатам всем перед ужином по стакану водки из бутылей зелёных наливай. А чтобы и мяса вдоволь было, вели заколоть бычка.
– Так Вы, господин, в Турции воевали? – спросил тогда Иван секунд-ротмистра.
– Да-с, голубчик мой, воевал. У нас, у драгун, одна задача – успевать там, где не могут успеть другие. Вот заняли мы сейчас самую выгодную позицию. И теперь Пугачев так просто через лес не пройдёт… Но если свора его прорвётся, то станцию сию они сожгут. За один герб сожгут…
Подойдя к воротам, Иван-Иванович наш посмотрел на герб, постоял немного и снимать не стал.
После обеда в трактире секунд-ротмистр увёл драгун конным строем по тракту в лес. Они взяли с собой все топоры, что на станции нашлись.
Ещё до захода солнца солдаты вернулись, и секунд-ротмистр Ивану нашему сказал:
– За поворотом тракта, где ольшаник стоит непролазный, мы дорогу соснами завалили. Там я оставил пост. А на смотровом бугре вашем солдаты пожелали поставить крест всем нам. Ведь ежели по тракту всё войско Пугачева двинется, то нас хоронить будет некому… Вон они, в лесу сухую сосну рубят…
На холме перед лесом, в вечерних сумерках, солдаты подняли большой белый крест. Перед ним встал на колени секунд-ротмистр, потом все драгуны, затем наш Иван Иванович с сыном и станционными работниками, и все стали молиться про себя…
Вдруг в темноте перед крестом появился светлобородый старец с большим светлым крестом на груди. Все увидали его и стали подниматься.
И человек тот бархатным голосом произнёс:
– Слава Богу, солдатушки, что вас я встретил. Иерей Владимир я, священник храма Успения Божьей Матери села Богданово Буинского уезда. От разбойников убегаю. Без дороги два дня через лес шёл. А как вышел, гляжу – вы крест поднимаете. Не иначе думаю, Бог меня к Вам вёл! Посему, солдатушки, хочу делу вашему послужить!
Тут вот у меня за пазухой икона-алтарница – список с чудотворной иконы киевской! Когда в лавре Киевской пожар случился, то император Петр I спросил прежде: «Цела ли икона чудотворная?» Ну, та икона Богородицы, у которой он перед Полтавою молился. А услышав, что она сохранилась, воскликнул: – «Итак, все сохранилось!» Вот она, ало-золотистая – «Киево-Печерская, Успения Божией Матери»!
– Благослови, батюшка… Благослови… Нам как раз тебя, батюшка, не хватало! – окружили его драгуны.
Благословив всех, батюшка водицы из деревянного ковша испил и сказал:
– Дайте ещё ковшик…
И тогда принесли ему станционные целое деревянное ведро. А иерей Владимир зачерпнул из него воды и стал молиться. Потом он достал откуда-то серебряный крест, и трижды обмакнул конец его в ковшик. Солдаты подали священнику пучок стеблистых трав, и он стал брызгать на крест водою, говоря:
– Освящается крест поклонный во Славу Божию! Да не пройдёт по дороге сей враг! И да будет он вместилищем силы благодатной!
У подножия поклонного креста иерей Владимир поставил на чурбачок свою икону и негромко сказал:
– Тут я исповедь принимать буду. Ну, кто тут есть рабы Божии, подходи…
Михей принёс и зажег перед иконою той лампаду. В свете её, под звёздами небесными, покаяние Богу принесли все.
Когда наш Иван повёл священника в гостиный дом, тот с болью великою сказал:
– Ох, и лютуют разбойники на реке Сура! На лошадях в церкви они въезжают, по иконам стреляют и даже гвозди вбивают в образ Христа… Всем людям служилым и дворянам разбойники говорят: «Присягни великому государю императору Петру Фёдоровичу!» Иные присягают, а тех, кто не присягнёт – вешают. С духовенством разговор тот же. Да как же нам можно самозванца помазанником божьим называть! Ведь это же смертный грех! Вот и висят батюшки на дубах придорожных по всей Суре, где один, где по два, а где восемь сразу….
Иван Иванович со свечою проводил священника и секунд-ротмистра в их комнаты.
И командир драгун тогда сказал:
– Хороший знак, что батюшка сам к нам из лесу вышёл и далее не идёт. Есть, значит, и на нас промысел Божий! Ну, самозванец, теперь держись!
И на другой день утром прискакали из лесу двое драгун.
Секунд-ротмистр, стоявший во дворе, сразу увидел их и звучно крикнул:
– Эскадрон, к бою!
– Ваше благородие, по тракту идёт враг! – доложил один из постовых. – Две сотни, должно быть. Впереди казаки – десятка три, ну и сброд всякий с копьями и луками. Они рядом с завалом нашим ольшаник рубят! Быстро управятся!
Через минуту сеукнд-ротмистр увёл эскадрон свой галопом по тракту в лес.
Иван и все его почтари залегли у поклонного креста и стали глядеть в лес. До поворота на дороге не было никого.
Вдруг до них донёсся разрыв гулкий… Потом раздались выстрелы и команды:
– Первая шеренга в пояс! Вторая приступи! Третья в стремя! Задняя – пли!… Вторая – пли!… Первая – пли!…
Потом раздался второй гулкий взрыв! Затем третий и команда:
– Шпаги! Марш-марш!!
Какое-то время в лесу раздавались крики и частые пистолетные выстрелы. Затем всё разом стихло.
Через час строй усталых драгун въехал на станцию.
Потом сеукнд-ротмистр рассказал Ивану Ивановичу:
– Как условились, гренадер наш прежде одну бомбу казакам под ноги метнул. Ещё с десяток мы залпами из ружей положили. Потом он ещё две бомбы в самую гущу их бросил… Кого мы догнали – тех порубили. Большинство копья бросили и по лесу разбежалась. Я вот этой шашкой наградной двоих в рубке завалил. А у нас ни потерь, ни царапины даже нет. Вот она – школа генеральская!
– А как зовут генерала вашего? – спросил Иван.
– Так откуда ж вам знать его, батенька? – улыбнулся офицер. – Молод он ещё, генерал наш. Его и в столице мало кто знает… Граф это Александр Суворов! Службу драгун он во всех тонкостях знает: сам ведь драгунским Тверским полком командовал. Недавно он генерала-поручика получил и не иначе аншефом станет. Штабные говорят, что Государыня ещё зимой указ подписала направить генерала Суворова на подавление Пугачевского бунта. Но генерал-фельдмаршал Румянцев пока его при себе держит. Как только турецкий султан договор подпишет, тогда Суворов тут будет, и Пугачеву – крышка!
Глядя на драгунских коней-красавцев, Иван Иванович думал: «Таких-то рысаков на реке Кубне не видали. Вот бы купить там луга заливные и рысаков орловских…»
Таких офицеров славных, как штабс-ротмистр, Иван первый ещё не видал. Он любовался им украдкой и мечтал, чтобы и в его роду были бесстрашные офицеры.
На лесной дороге драгуны подготовили другую засаду, но пугачёвцы по ней более не хаживали. А через три дня всё воинство Пугачева оставило Алатырь и ушло вверх по реке Суре. Вскоре в тот город вошли регулярные войска.
Поскольку боевая задача была выполнена, секунд-ротмистр увёл свой эскадрон на соединение с ними по тракту через Сурский лес.
Перед отправлением он, пожал перед конным строем Ивану руку и сказал:
– Вот и закончилась Ваша служба, господин прапорщик! Должно быть, скоро уже побегут по этой дороге почтовые тройки. И даст Бог, я к Вам на одной из них приеду…
Иерей Владимир пожил на станции ещё с недельку, а когда первые ямщики вернулись, то Иван наш сам отвёз его в село Богданово. И надо сказать, храм его почти не пострадал… Садясь на станции в кибитку, священник сказал:
– Икону мою алтарницу я вам у креста оставлю. Только вы ей столик, крышу и стеночки с трёх сторон сделайте, чтобы придорожная часовенка получилась. В центральных губерниях таких много… И маслица в лампадку подливайте…
Во всём Среднем Поволжье один только тракт Казань – Симбирск, проходивший между рекой Волгой и Сурскими лесами, остался от пугачевцев чист. Один из конных отрядов самозванца всё же вышел на него: он ворвался в Симбирскую Ишеевку с севера, но был порублен подоспевшими гусарами. Больше недели пугачевцы пытались
