другой день Иван Грозный сам вошёл в Казанский Кремль и за¬ложил собор во имя Благовещения Пресвятой Богородицы. Первым Казанским архиереем стал архиепископ Гурий, ныне прославленный в лике святых.
Через 26 лет после взятия Казани Бог явил в ней чудотворную икону Казанской Богоматери. Святыня эта сплотила Россию в смутные времена и стала защищать её с востока.
С вхождением Среднего Поволжья в государство Российское распри на наших землях прекратились. Возле рек, в местах тихих, монахи стали строить монастыри. Так как все они являлись центрами благочиния, рядом селились люди, и посёлки эти превращались в города. При монастырях, да и при всех церквях сельских работали церковно-приходские школы. В них дьяконы обучали детей старославянской грамоте, счету и основам христианского вероучения. И так как никаких других школ тогда не было, то знать местная отдавала в них детей своих. Так произошло обрусение всего Среднего Поволжья, и сформировалась общность, имеющая одну веру и один язык.
Во время третьего похода Ивана Грозного на Казань три московских полка шли по Симбирскому тракту и затем по заливным лугам реки Кубни. Воевода Богдан Путилов лугов тех не забыл, и по взятии Казани получил их в дар от царя. И это был царский подарок, поскольку в эру безмоторного транспорта сено было тем же, что бензин для автомобиля. Кто имел заливные луга, тот богател.
На угодья свои Богдан Путилов переселил людей из Центральной России и построил для них храмы, школы и врачебницы. В XVII веке на реке Кубня у села Турминское была явлена Богом чудотворная икона Иоанна Предтечи. К началу XIX века на месте её обретения был построен большой храм из красного кирпича, освящённый в честь Пресвятой Троицы. Каждый год на Троицу, под перезвоны колоколов, стал к нему съезжаться люд православный.
Чтобы понять, почему крестьяне оставляли работу летом и ехали в село Турминское – надо знать, что такое икона чудотворная… Через каждую такую икону на людей нисходит Божественная Благодать! Каждого, кто встаёт перед нею на колени, Сила Божья омывает подобно речным струям, и никто не выходит из-под них прежним. Главное тут молитва – своими словами, о чем болит сердце и что подсказывает совесть. Это невозможно передать, это надо почувствовать…
При большом стечении народа купцы в Турминском делали немалые деньги на провианте и всякой всячине. Со временем торговля та выросла в шумную Турминовскую ярмарку. Перезвон балалаек стоял на ней повсеместно, всюду было веселье. Все угощали друг друга яблоками: крестьяне и ремесленники вели торговлю прямо с телег. Девки нарядные на зелёном лугу перед храмом хороводы водили. То ходили они неспешно, как лебедушки, под звуки жалейки, а то и весело, с притопами и прихлопами. Парни, что жениться надумали – все тут были, и в торговые ряды сватов засылали. И если «продавцы» и «купец» договаривались, то молодые шли в храм Турминовский под венец. В дни ярмарки много пар в нём венчалось.
Седой священник повторял молодоженам слова святой Макрины:
– Одно рождение, одна женитьба или замужество и одна смерть…
***
В следующий вечер Степан Сульдин опять перенёс меня в Мордовские Тюки, во времена Пугачева.
В сентябре 1773 года на станции один дворянин, ехавший в западном направлении, сказал двум другим дворянам, ехавшим на восток:
– Господа, должно быть вы не знаете, но ехать сейчас в Оренбург по личному делу – затея безрассудная! На пограничной реке Яик случился казачий бунт. Там объявился самозваный император Петр Фёдорович, и уже захватил две крепости… Только новый самозванец – это вам не Степан Разин! Скоро придут наши доблестные войска, и наведут порядок.
Однако беспорядки на реке Яик не утихали. На запад через почтовую станцию Мордовские Тюки ехали перепуганные дворяне с женами и детьми, а на восток – всё больше молчаливые офицеры.
Как-то подсел наш Иван в верхнем зале трактира к усатому офицеру-гусару, коротавшему время за бутылкой казённой водки, и спросил:
– Расскажите, милостивый государь, ради Бога, что за Казанью-то происходит?
Офицер налил ещё стопарик, посмотрел на Ивана пристально и сказал:
– Да, государь мой, на Оренбургской линии почти все крепости пали! Только Яицкий Городок да Оренбург держатся… На почтовых по всей Оренбургской губернии проезду давно нет. Самозванец указами своими сильно мутит народ. Вот собрал месяц назад казанский генерал-губернатор тысячные отряды башкир, мишарей, татар и местных казаков, вооружил их, а они все сбежали в злодейскую толпу!
– А где же доблестная армия наша? – с замиранием сердца спросил его Иван.
– Так ведь в Турции, государь мой, в Турции. Третий год лучшие сыны России там воюют! Да если б не война та, то давно бы по всей Империи порядок наведён был. А пока генералу Кару одних только инвалидов присылают. А что с них толку? Гарнизонные наши солдатики только ружьё брать «на караул» могут. А у Пугачева-то яицкие казаки! И командуют ими наши же офицеры – те, кто под страхом виселицы самозванцу присягнули…
В конце зимы по Сибирскому тракту через Казань проехали драгуны из Польши и гусары из Петербурга. А в начале весны два дворянина, ехавшие с востока, объявили в верхнем зале трактира со стопками в руках:
– В битвах под Уфой и под Оренбургом, и во всех других местах Пугачев наголову разбит, и сам едва убёг.
Трактир на почтовой станции в те дни был полон. Все господа, заслышав хорошую новость, заказывали казённой водочки и праздновали победу.
И вдруг та радость сменилась тревогою. К лету пожар бунта вновь заполыхал на востоке и стал приближаться к Волге.
Подойдя в те дни к беседке, Иван наш услыхал от господ следующее:
– Пугачев идёт на Казань с войском то ли в 20, то ли в 50 тысяч. Вооружены они так себе, но в Казани наших войск совсем нет и там паника. Вся надежда на корпус подполковника Михельсона, числом в 10 тысяч штыков и сабель. Сейчас он стоит за Камой и готовится к переправе. Поспеть к Казани ранее Пугачева войска наши никак не смогут… Вся дорога на Нижний Новгород сейчас забита повозками…
В июле 1774 года войска самозванца подошли к Казани с востока. Там, в огромных дербышинских ямах, поросших дубами, берёзами и соснами, они устроили лагерь. Ставка Пугачева была рядом – в селе Царицыно.
Защищать Казань отважился небольшой гарнизон, дворянское ополчение и гимназисты – всего 1 500 человек. Но этого было слишком мало. Пугачев взял Казань с первого приступа, и один только Кремль отстреливался. По всему городу начались грабежи, расправы над дворянами и пожары. В огне том сгорело три четверти домов и все храмы и монастыри.
Через два дня к городу подошёл корпус подполковника Михельсона и прямо с марша вступил в бой. Решающая схватка состоялась на Арском поле – там, где сейчас располагается городское кладбище. Армия Пугачева была разбита: солдат его полегло без счета и пять тысяч взято в плен. Потери подполковника Михельсона – 100 человек. Пугачев с пятью сотнями казаков бежал: переправился через Волгу и ушёл на Нижний Новгород.
Ещё в Царицыно самозванец объявил, что по взятии Казани он пойдёт на Москву.
Июль – август 1774 года были самыми критическими за всю пугачевщину. К Москве стягивались армейские части, на окраинах её ополчение строило укрепления. В ставку командования прибыла императрица Екатерина II, чтобы лично возглавить армию.
Победу над Пугачевым под Казанью в трактире станции Мордовские Тюки никто не праздновал. Все понимали, что отряды разбойника рыщут рядом. Седой дворянин, проехавший одним из последних в тот год по тракту, прогуливаясь с нашим Иваном Ивановичем вдоль ручья, сказал:
– Вот увидите, государь мой, нынче Пугачев на Москву не пойдёт! Есть тому две причины. Первая – с одними крестьянами ему супротив регулярной армии не устоять. Вот если б у него казацкой конницы довольно было – тогда другое дело… А вот, извольте, вторая причина. Где, вы думаете, наше родовое дворянство золото хранит? Да в монастырских подземных кладовых! Редкий разбойник и вор монастырь ограбить не побоится. А Пугачёв не боится… Вот поглядите. Все монастыри стоят подле рек. И самозванец водит войско своё вдоль рек. Там он сокрушает монастыри и раздаёт по-царски наше золото своим подданным! Да кто бы без того ему служил бы?… И вот, для того чтобы на трон Царский сесть, нужно Пугачеву войско казацкое донское. И потому пойдёт он сейчас не на Москву, а на реку Дон, и не где-нибудь, а здесь – вдоль Суры…
И действительно, сформировав ядро новой армии, Пугачев двинулся на чувашский Курмыш, что находится в низовьях реки Суры. Город сдался ему без боя. Всех офицеров и солдат инвалидной команды Пугачев велел повесить, а воины его в соборе все иконы искололи штыками. Вот так пламя Пугачевского бунта полыхнуло вновь. Два-три пугачевца подымали волость, маленькая шайка – уезд. Где чьи подданные – не знал никто…
Вскоре конные отряды Пугачева вошли в город Алатырь.
Всё движение на почтовом тракте, идущем через Сурский лес, прекратилось. Смотрители почтовых станций, расположенных к западу от Мордовских Тюков, погнали караваны груженных вещами кибиток на Буинск. Иные из них останавливались у трактира и с горячностью говорили:
– Уходите на Казань, люди добрые! Сия дорога ведёт в зерновые Тетюши. Разбойнику провиант нужен, чтобы кормить армию, и потому он пойдёт здесь! А оттуда уж на Симбирск двинет!
Иван Иванович наш в те дни ожидал самого худшего. Жену и младших детей он отправил с караваном своих кибиток к родне в Чибирчи, в сторону Казани. Сам же он бросить станцию никак не мог.
Ещё до отправления кибиток Иван велел сыну Михею собрать у конторки всех работников – трех почтальонов, двух сторожей, конюшенного, плотника и повара. Выйдя на крыльцо, он сказал:
– Опасность от разбойников велика. Не желаю я принуждать никого. У вас есть выбор. Вы можете уехать с ямщиками или остаться со мною тут. Станцию надобно от разграбления уберечь. У меня вот пистолет есть. С ним, да с вашими топорами и вилами мы и от пяти разбойников отбиться можем. А если они с Алатыря валом пойдут, то нас лес укроет. Ну, кто из вас останется тут со мной?
– Я с тобой, тятя, – сказал сын.
Сторожа и почтальоны посмотрели друг на друга, закивали, и конюшенный по имени Богдан звучно сказал:
– Как скажешь, барин! Все мы с тобою крепко связаны.
– И мы с тобой будем, – сказал стоявший с поваром плотник.
– Хорошо, я сего не забуду! – оглядев их, сказал Иван и, указав рукою на место, где дорога уходит в лес, добавил: – В сторону Алатыря глядеть вон с того холма придорожного будем. А путь на Буинск и всю округу с крыши конюшни хорошо видно.
Первая ночь на опустевшей станции после отъезда ямщиков прошла спокойно. А во второй день утром сторож, стоявший на крыше конюшни, завопил:
– Всадники скачут! Всадники!! Всадники, из Буинска!
Все
