Монархическая сага. Ч.2.

разбирая дороги, к Храму Знаний. Пейзаж окрест не изменился, но как-то по-другому он теперь воспринимался. Лотис решил проверить впечатление и заехать с ночевкою к Бабе-Яге.
Филин сначала удивленно ухнул при виде знакомого лица, а рассмотрев с кем это лицо, ухнул еще три  раза на манер фанфар. С тем Лотис и Салерия вошли в избушку.
Ничего внутри не изменилось, даже паутина. Баба-Яга приняла радушно в соответствии с прейскурантом. После чего накормила, напоила, постель приготовила. Уставший Лотис сразу после чая полез на печь, а Салерия принялась разговаривать с хозяйкой о том, о сем. И затянулась беседа за полночь.
Лотис засыпал, но сквозь сонный туман мог слышать душевный разговор двух женщин.
-…А я хотела с людьми жить, - отвечала одна на вопрос другой. – Решила было в артистки податься. Каких только чувств во мне  не клокотало…. Прихожу в театр. Мне роль, так и быть, дают. Кого бы ты думала? Бабы-Яги! Я сначала хотела отказаться, но потом подумала: «А кто, собственно, лучше меня изобразит судьбу-судьбинушку заброшенной чащобницы?» Я ведь сказки читала. Там нас, лесных жителей, не иначе, как злодеями изображают. Никакой политкорректности. Так вот, стала репетировать… Да ты угощайся вареньем. Ежевика как мед…. Значит, репетирую. Вдохновилась вся. А этот, самый главный, орет с шестого ряда: «Не верю!» Я его спрашиваю: «Чему не веришь, милок?» Он говорит: «Не верю тому, что на сцене Баба-Яга. Бабу вижу. Ягу – нет». Дала я ему в сердцах по башке ступою, чтоб поверил, и ушла обратно в лес. Мне тут легче с людьми взаимопонимание находить.
- Ну, а…
Голос перешел на шепот.
- Да как же без этого. В лес много мужчин захаживало. И охотники, и лесники, и дровосеки, и грибники. Курьеры с депешами скачут. Поскачут-поскачут, да остановятся в непогоду. Помню, однажды случай был…
Лотис хотел было послушать про случай, но тут же уснул сном младенца. Наверное, Баба-Яга не желала свои секреты распространять слишком широко, потому и мы их тоже не будем описывать.
Утром гости собрались в путь. Салерия обнялась с хозяйкой, Лотис подмигнул филину, и они отбыли.
Пока ехали по лесу, Лотис еще одного знакомца встретил. На дороге этаким разбойником возник леший и стал нудно звать выпить.
Лотис, выглянув в окошко, отвечал неприветливо. Салерия же выпорхнула из экипажа и завела разговор.
- Ты почему, лешенька, выпить хочешь? Скучно тебе?
Заросшее волосами и тиной существо моргнуло два раза большими болотными глазами и ответило тоненько:
- Зубик болит…
- Так вырвать его надо.
- А у меня их мало. Жалко…
- Тогда полечить его надо. Ты пока садись на пенек, а я травки чудодейственной нарву. Пожуешь ее, и легче станет.
Так оно и случилось. Трава подействовала.
- Теперь зубик, лешенька, болеть не будет, и пить не надо будет.
- А по праздникам можно?
- Можно. Мы дальше поедем, а дня через три приедет посыльный с зубной щеткой и зубной пастой всемирно известной марки… (последнее вычеркнуто хронопистом Прокопием. – Краевед). Чисти два раза в день, и зубы никогда болеть не будут.
На том и расстались.
- Надо же, сколько внимания раритетному существу, - недовольно отозвался Лотис.
- Он в жизни доброго слова не слышал. Пусть услышит! – ответила Салерия. – Ведь в молодости он был совершенно иным. Но… не повезло. Добрый человек подобен воздушному шарику: стремится ввысь, а веревочка жизни тянет к земле, и хорошо, если не напорется на острое.
- А меня учили другому - парадоксам из серии «дело спасающих – топить утопающих», - проворчал Лотис. Он понял, почему в легенде его Салерию звали Великой - она будет Великой Утешительницей! Будет врачевать душевные раны, перед которыми бессильны обычные лекари. Сначала Лотис обрадовался такой перспективе, а потом, поразмыслив, опечалился: чем больше Салерия будет отдавать себя другим, тем меньше будет оставаться ему. Но… на то воля Писателя!
А тут показался отчий дом, а на крыльце среди толпы Лотис увидел две одинокие фигуры…
Не важно, как выглядит твой дом - замком или дровяной избушкой, он - один. И на пороге всегда стоят они, не важно, кто по званию – короли или простолюдины. На пороге всегда ждут своих детей отец и мать. Так было и так будет во веки веков, пока существуем мы и наши мудрые Писатели, придумывающие нам дорогу и препятствия на ней. На сем мы, хронопист Прокопий и краевед Бруно Актавист, прервем сие жизнеописание. Будьте деятельны и тем счастливы.