здесь продукты. Заходи.
Азиз пропустил Зинаиду вперед. Та прошла в дверь и остановилась, застыв от удивления.
… Ничего себе, да тут… Холодильные камеры стоят. Мясо, рыба… А там овощи. Интересно, а хлеба нет? Что? Это он спросил какой мы обычно едим? Белый. А батон можно? Спасибо. Как он… ну да, Крылатый же. А еще что взять? Рыбу и этой… картошки наберу. Вроде все. Сейчас сложим и домой можно. Сумку забрал, ладно, согласная. Пойдем…
Прошло два месяца, случился Новый Год и много еще чего. Лис выписался из госпиталя и наконец то признался в любви Китти. Мурка же наоборот умудрилась попасть на больничную койку с прострелянной рукой и получить от Медведя. А двухсотых не было и это уже ведь хорошо. Вадик пошел в школу и даже получил «четверку» по алгебре. Гуля с Киром успели поссориться и помириться.В поселке, после разговора Зинаиды с Командиром, появилось нечто похожее на детский дом, куда постепенно переселились младшие. Правда не все. Пашку, например, усыновила Полина. А все вместе жизнь… веселая… наверное.
… Подходящую к подъезду Зинаиду окликнули сидевшие на лавочке женщины.
— Зина, здравствуй.
— Здравствуйте. Как дела?
— Да помаленьку. Кстати вовремя пришла, тут вопрос к тебе возник. И давно уже.
— Какой еще вопрос? — Зинаида почувствовала подвох. — Мои что-ли чего натворили?
Женщины переглянулись и дружно помотали головами.
— Да нет, другое. Зина… скажи когда Азиз к вам переедет?
Та почувствовала, что краснеет.
— Вы…
Баба Катя пожала плечами.
— А что особенного? Он мужчина видный, ты молодая, одинокая… В церковь давно бы пошли, к батюшке… Хотя он же мусульманин… вроде бы.
— Ой, Катерина, разница что-ли… Ну у Командира распишутся, делов то.
— К батюшке все равно надо. Ты Зинаида хоть и некрещеная, а порядок должен быть.
Зинаида, вздохнула, заходя в подъезд.
— А можно я подумаю?
— Двух месяцев ей мало…
В подъезде Зинаида как обычно остановилась около рисунка во всю стену. Луг, по которому по которому идут двое. Мальчик и девочка. Девочка похожа на Иру, а мальчик… на Вадика. Она снова вспомнила разговор с автором картины Пашкой. Тогда я спросила его, почему они? Он промолчал. Сказал только, что когда придет время, я все пойму сама. А еще, что это их судьба… И почему каждый раз, глядя на это, не по себе становится… Но ведь как нарисовал… Талант в соседней квартире растет. Хоть в МГАХИ его отправляй. И что он мне еще сказал…
— Ты только не бойся ничего. Все хорошо будет…
Постояв, Зинаида поднялась по лестнице, вошла в квартиру.
— Я дома.
— Мама… Мы уроки сделали и почитали.
— Молодцы, а Ириска где?
С кухни послышалось.
— Я здесь, ужин готовлю.
Выйдя в комнату, Ира сняла передник, повесила на спинку стула, села, задумчиво поглядев на Зинаиду.
Симпатичная девчонка ведь растет. Только все время, то в джинсах, то в трико… Первый раз в ванной ее увидела, когда она купалась, плохо стало. Все тело обгоревшее… Как только она выжила.
— Что случилось? — спросила женщина девочку, застегивая халат. — Рассказывай.
— Проблема есть. Скажи вот… когда Араб у нас поселится.
Зинаида нащупала стул.
— Вы сговорились, что-ли? Бабы у подъезда с этим же…
Из соседней комнаты вышел Вадик.
— Мама… вот это… папа должен быть. А Араб хороший. Пусть он папой будет.
— Короче. — Ира хлопнула себя по коленкам. — Решать надо эту проблему.
— Ириска, Вадька… Прекращайте меня сватать. Дети…
— А чего сразу дети. — обиженно засопел Вадик. — И вообще… я хочу чтобы папа был.
Зинаида только вздохнула.
— Значит замуж меня выдали… Ладно, через два дня пойдем к Командиру.
Ира покачала пальцем.
— Завтра, с утра. У тебя время свободное и у него тоже… по графику. А теперь ужинать будем…
… — Араб, просыпайтесь, идите быстрее — послышался девичий голос из соседней комнаты. Мужчина поднял голову, потряс за плечо спящую Зинаиду.
— Вставай, с детьми что-то.
— Что случилось? Свет включи.
— Вот. — Ира, стоящая у кровати мальчика, показала пальцем. — Смотрите.
Вадик лежал навзничь, запрокинув голову, и стонал.
— Сынок, что с тобой?
— Не знаю, болит все… Ой…
— Скорую вызывать… которой у вас нет. Тоже мне. И что теперь делать?
Ира положила ладонь на голову Вадика, напряглась.
— Не помогает почему-то.
Мужчина вгляделся внимательней, потом осторожно перевернул мальчика на живот, завернул майку.
— Ириска, ты свет видела?
— Точно, в темноте заметно было. Ты думаешь…
Азиз дотронулся до спины Вадика.
— Вот, смотри.
Зинаида подошла ближе.
— Что там?
— Ты не увидишь. У него крылья растут.
— Крылья, как у вас, что-ли?
— Ну да. — мужчина присел на кровать. — Тело меняется, перестраивается…
— Подождите, а что делать?
— Ничего, просто ждать. А завтра сходим к доктору, пусть обследует. Зина, да нормально все будет. Ира, посидишь с ним.
— Конечно.
Женщина еще повздыхала, поохала. Мол, только этого нам не хватало.
— Я же уснуть не смогу.
— Все хорошо, мы рядом. Пойдем…
… — Ну что, Зинаида, официальная наука объяснить этого конечно не может. — врач пожал плечами. — Но тем не менее…
— Что? — женщина даже привстала с кушетки. — Говори, давай…
— Судя по результатам обследования… Вадик выздоровел.
— Как… это невозможно. Говорили же, что его нельзя вылечить.
— Не знаю, что тебе говорили, но… Вадик Демин обычный двенадцателетний мальчик. Никаких отклонений в развитии или патологий не выявлено…
Неожиданно женщина, побледнев, завалилась на мужчину, сидевшего рядом. Тот едва успел подхватить ее.
— Что с тобой?
— В обморок упала. Сейчас…
Придя немного в себя, Зинаида, поддерживамая Азизом простонала.
— Здоров… Это значит, что он… Не надо, не хочу. Три года ведь ему осталось…
В кабинет заглянули встревоженные Вадик с Ирой.
— Ой, а чего это тут случилось? Мама…
Мальчик подошел к Зинаиде.
— Ты что, плачешь? А зачем?
Та, обняв его, прижала к себе, погладила по голове.
— Нет, что ты… Тебе показалось, показалось.
Глава четвертая.
Судьба.
Тысяча девятьсот семьдесят девятый год.
... – Малыш, ты где?
Мальчик, стоящий перед зеркалом в коридоре, не оборачиваясь ответил.
– Я здесь.
В зеркальном отражении появилась девочка в пионерской форме, с барабаном на боку.
– Нашелся, повернись, давай.
Она аккуратно расчесала ему волосы, поправила ремни на форменной рубашке, перевязала галстук, дотронулась до эмблемы на его левом плече, три стрелы в красном круге.
– Пошли, сейчас начнут. Вадик..., да не бойся ты, это не больно. Честно. Давай, все тебя ждут и мама...
– Ириска, что-то я волнуюсь.
– Ты слова клятвы помнишь?
– Да помню...
– Тогда пошли, все нормально.
Девочка, взяв его за руку, потянула в актовый зал.
На сцене уже стояли все. Увидев, вбежавших в зал, замахали руками.
– Вадька, Ира... Вы чего, мы все вас ждем.
Мальчик с девочкой поднялись на сцену, встали в строй. Тишина, потом...
– Вадик Демин, Малыш. Ты готов?
– Да. – под барабанную дробь вышел вперед. – Я, Вадик Демин, пионер Союза Советских Социалистических Республик, торжественно клянусь. Бороться с фашизмом, не щадя не себя, не своей жизни... Клянусь, защищать всех людей. Клянусь, беспощадно мстить фашистам за каждый сожженный дом, за каждого погибшего...
Закончив, вскинул руку в салюте, заметил как, сидящая впереди мама подняла сжатый кулак. Мол, молодец сын. Подошедший к нему парень постарше протянул барабан, помог перекинуть через плечо. В зале захлопали. Зинаиду тронули за плечо.
– Вадик то... какой ладный да красивый. Вот повезет кому-то...
– Да будет вам...
Мальчик, постояв немного, неожиданно спросил у зала.
– Извините, можно? – он помялся. – Я во сне увидел. Это наверное песня. Только я петь не очень. В общем вот.
“Звездной ночью осенней
Улечу из гнезда.
На буденовке серой —
Голубая звезда.
Голубые петлицы —
В них клинки скрещены.
Рвется синяя птица
В небо гневной войны.
Верный конь меня знает —
Не уронит с седла.
Жаль, что шашка стальная
Мне пока тяжела.
Но нагану я верю —
Не изменит в огне.
...Барабан в револьвере.
Барабан на коне.
Наши парни хохочут —
Блеск по белым зубам:
"Ты зачем приторочил
У седла барабан?
Это дело пехоты —
Топать с маршем везде.
Нам совсем неохота
Оставлять лошадей..."
Усмехаются парни,
И слова их верны:
Гулкий топот конармии —
Пульс гражданской войны.
Только мне после боя,
У ночного костра,
Снится небо иное
И другая пора:...”
Остальные барабанщики и барабанщицы подошли ближе к Вадику. Один из мальчишек поднял кулак с зажатыми в нем барабанными палочками. Резко опустил руку вниз, словно подавая сигнал. Тревожная дробь прокатилась по залу...
« ...Дремлет летнее поле,
Тонко птица звенит.
Позабыты все боли.
Чист и ясен зенит.
В этом ясном затишье
Ласков солнечный свет.
...И выходят мальчишки,
Вдаль идут по траве.
Над лугами, над лесом —
Тишина, тишина.
Лишь из песен известно,
Что бывала война.
От невзгод отгороженно
Можно жить не спеша.
...Почему же тревожен
Их мальчишечий шаг?
Что подняло их рано?
Чей далекий призыв?
Может, в их барабанах
Эхо дальней грозы?
Пальцы палочки сжали,
Как сжимают наган.
Травы бьют по изжаленным
Загорелым ногам...
Вам никто не расскажет,
Что разбило их сон.
Эти мальчики — стража
На границах времен.
Они струнками-нервами
Чуют зло тишины:
"Нет, ребята, не верим мы
В слишком тихие сны...”
Взрослые в зале встали.
« ... Что-то стали на свете
Дни беспечно-легки.
На уснувшей планете
Прорастут сорняки.
Чья-то совесть задремлет,
Чья-то злоба взойдет,
И засохнут деревья,
И моря стянет лед...
Солнце плечи им трогает,
Ветер спутал вихры.
И быть может, тревога их —
Что-то вроде игры.
Но скользит темным крылышком
Тень по сжатым губам.
...Я вот этим мальчишкам
Свой отдам барабан...»
... – Здорово у нас получилось. Всем понравилось. Красиво было... и правильно. Про всех наших.
– Вадька, а откуда ты ее узнал?
– Сказал же из сна. Сегодня увидел.
– Да ладно вам. А пусть она теперь нашей будет. Общей.
– Конечно, а как иначе.
«Это слова прощания,
Это песня привета
Тем, кто шагал с нами рядом,
От ветра не пряча взгляд.
Горьким горнов молчанием
Будет слава пропета
Всем сгоревшим отрядам —
Маленьким кораблям...»
Тысяча девятьсот восьмидесятый год.
... В притвор робко заглянула молодая женщина.
– Можно?
Вышедший к ней священник перекрестился.
– Почему же нельзя? Входи, Зинаида.
– Вы меня помните, Отец Алексей?
– Что же не помнить, если недавно сына твоего крестил. Можно спросить, зачем пришла?
Женщина помялась, потом похоже осмелев, сказала.
– Я тоже покрестится хочу.
Батюшка улыбнулся.
– Решилась? Это хорошо...
– Только вот... Проблема есть. Азиз... Нет, он сам давно про это говорил. Просто, он же...
Отец Алексей только вздохнул.
– Зинаида, что между вами, то по любви. А значит и разговора о том нет и не будет.
– Батюшка, еще одно есть. Поговорить хотела, можно ли?
– Тогда пойдем на улицу. Только подожди минутку.
Он вернулся с бумажным пакетом, одетый в куртку, из-под
