- Это единственный доступный и разумный выход из ситуации. Хотя я тебя понимаю. Можешь отказаться. Только это может обернуться для тебя и меня, а, возможно, ещё кое-кого, например, для всего Братства рядом неприятных последствий, вплоть до самых серьёзных. – Рафаэлю не хотелось давить на обучающегося, но сведения, которыми он, возможно, обладал, могли представлять собой чрезвычайную ценность. По формуле внушения можно было определить дальнейшие намерения противника, даже если он откажется от этой части планов. Очень беспокоила мысль, что вполне вероятно, это нападение знаменовало собой переход врага к активным действиям, впервые за почти век затишья, казавшегося негласным перемирием. Он торопился, но не подавал вида, не следовало пугать юношу. Тем более что Семалион подавал надежды, с каждым годом все более серьёзные. В Противостоянии каждый Брат на счету. Вероятно, ему в дальнейшем, при особых обстоятельствах, придётся возглавить одно из направлений – Рафаэль чувствовал в нём скрытую силу, но не хотел пока слишком приближать его, покровительствуя Семалиону исподволь, как ему казалось, неявно.
- Хорошо. Я тоже хочу знать. – Семалион решился. – Но, только обещайте, что вы не скроете от меня ничего, из того что выясните во время транса. Я имею право это знать.
Он приготовился к вторжению в его мозг, второму за два дня.
- Как ты посмел провести даймона в монастырь!? – Рафаэль не был зол, он не был способен на злость. Он недоумевал, но пытался понять юного эола. – Ты ведь сразу осознал, что это внушение, такое же, как на площади, но ты позволил ей проникнуть сюда, использовать тебя и поставить под угрозу существование своих братьев и самого Братства. Зачем ты сделал это? Ведь ты отклонил её атаку, зная, что внезапно возникшие чувства – лишь иллюзия, созданная ей, и уже завладел ситуацией.
8.
- Цветы зла становятся гроздьями гнева – среди подданных герцога уже давно и плотно поселилось недовольство. Кого-то обошли с почестями, кому-то отказали в просьбе, ещё кого-то он задел своим чванливым высокомерием и постоянными напоминаниями о древности своего рода и великих предках, хотя прародителями болонок тоже когда-то были волки, ну а некоторым он всегда был не по нраву. Да и народ с ними солидарен. – Наамах пыталась передать свою убежденность Шамаду и говорила с жаром, ей обыкновенно не свойственным. – Верных ему соратников почти не осталось.
- Теперь я вижу это отчетливее. – Полемарх явно иронизировал, зная, что Наамах считалась одной из самых преданных герцогу слуг. – Но чиновничья система воспитывает лишь субъектов, стремящихся любым способом снять с себя ответственность, они будут просто наблюдателями и примут сторону победителя. А, недовольство народа, что это – лишь флуктуация или точка бифуркации? Как определить? Я уважаю вашу храбрость, непросто открыться одному из самых близких его последователей, к тому же, родственнику. Боюсь подумать, что же подвигло вас на столь отчаянный шаг, зачем вам я? И, кстати, кому достанется герцогство, в случае воплощения ваших замыслов?
- Какое множество вопросов. Количество недовольных уже близко к критическому, за чем последует, как известно, скачок качественных изменений, резкая смена вектора, и возглавить эту волну, обеспечить поддержку военных, значит использовать редкий шанс. У вас сила, вы пользуетесь уважением во всех легионах, вы – легенда. Помимо этого, как вы верно подметили, родство с герцогом может сослужить нам хорошую службу, хоть это тоже тавтология, но совершенно противоположная вашей, – власть обретёт не пришлый самозванец, а его вполне вероятный, а главное – законный наследник, который просто получил её несколько раньше, чем ожидалось, конечно, с нашей поддержкой.
- «Идеи не требуют поддержки оружия, если их поддерживают люди» утверждал весьма специфический политический деятель по имени Фидель, в одном из любопытнейших миров. – Шамад бесспорно кокетничал.
- Да, но спросите себя, не об этом ли вы мечтали все эти годы? Долгие века, когда сами были лишь орудием в его руках – без права голоса, без свободы воли в определении своей судьбы, своих желаний, орудием которое он никогда не ценил по-настоящему, брезговал дотронуться, приблизить к себе, боясь запачкаться боевой грязью и кровью падших во имя его интересов, по его прихоти, к его выгоде. Спросите себя, хотите ли вы стать наконец полновластным хозяином своей судьбы? – Наамах коварно улыбнулась. – Или вы готовы и дальше служить этой аристократической накипи, пока вас не выбросят как использованную тряпку? Мы будем соправителями, с правом вашего решающего голоса. Вы будете определять политику.
- Вы рисуете слишком заманчивые картины перед привыкшим лишь подчиняться старым воякой, который боится поверить в то, что ещё вчера казалось несбыточным. Ступайте легко, госпожа Наамах, ведь вы идете по моим мечтам. – Наамах чувствовала его искренность и успокоено улыбалась, всё должно было получится, ведь переговоры с полемархом были самым сложным пунктом её плана. – Но, всё же, я бы хотел прояснить пару непонятных моментов. Почему вас не устраивает то, что герцог занимает своё место, ведь вы так обласканы им, его вниманием и доверием? И что предпримет принц Малах ха-Мавет, когда узнает о перевороте? – Шамад сделал такое сложное лицо, что даже многоопытная мать даймонов не смогла определить его выражения.
- Сам грозный и неустрашимый полемарх Шамад чего-то боится на этом свете? Не смешите меня. – Она явно издевалась, поняв, что уже заполучила его в свои сети.
- У каждого свои фобии и ветряные мельницы. – Вздохнул военачальник притворно.
- Я бы не стала произносить таких громких слов как «переворот», скажем иначе – переход власти к более достойному, как первому лицу более надежного триумвирата, безусловно, и более эффективного и результативного, в решении поставленных принцем задач, что мы ему незамедлительно продемонстрируем. Но, пока я не раскрою вам, как именно. Представим, что это не революционный процесс, а эволюционный, во всяком случае для непосвященного большинства. А что до внимания герцога, то оно несколько обременительно и изрядно затянулось, о чём вы и сами знаете, давно выбрав жизнь вдалеке от двора. Порой огромные «красные гиганты» превращаются в «коричневых карликов». Злобных и зарвавшихся, позволю заметить. – Наамах презрительно наморщила нос.
- А иногда, если им хватает массы, они превращаются в чёрные дыры, поглощающие всё, до чего могут дотянуться. – Полемарх задумчиво поскрёб подбородок. – Поневоле возникает вопрос – достаточно ли массивен герцог и не добавит ли ему сторонников наше выступление? Он у власти много лет и большинство его сателлитов уже не могут обходиться без его тяготения. Да и реакция принца непредсказуема.
- Сложившийся цейтнот заботит принца Малах ха-Мавета, в значительной степени больше, чем сохранение своих вассалов, особенно надоедливого и высокомерного герцога, с его древнейшим родом и монархическими замашками. Уж, какие между ними высокие родственные отношения ни для кого не секрет. После нашей победы, у принца не будет иного выхода, как признать нашу легитимность, он сделает вид, что всё произошло с его ведома. Он также знает, что при тяжелой, но волевой руке правителя-военного, планы принца всегда будут в приоритете и в порядке, как и само герцогство. – Наамах, казалось, выдохлась и теперь с надеждой и редкой для себя неуверенностью смотрела на сурового полемарха снизу вверх. Пауза непомерно затянулась, и в её взгляде уже сквозило отчаяние.
- За видимым порядком всегда, на самом деле, скрывается хаос, а за ним, порядок другого уровня, и сколько этих уровней и какие они – никто никогда не узнает – слишком это было бы … упорядоченно. Реальности избегают излишней определённости. Хотя некоторые утверждают, что соседство хаоса и упорядоченности раздражает разум. Так кто же будет ещё одним соправителем в нашем триумвире? – произнес Шамад, вновь изменив тон на требовательный и безапелляционный.
- Аластор. – Тихо выдохнула она. – Он отвечает за то доказательство эффективного решения задач принца, о котором мы говорили. Но, есть ещё одна проблема. Герцог приставил к нему тайного мстителя. Он не доверяет нам.
- Скорее, он не доверяет Аластору, потому как выключил бы вас из игры на время проведения всех мероприятий, порученных вашему выдвиженцу. Он этого не сделал и, значит, что вы вне подозрений. Аллоцер – это не просто проблема, он просто перечёркивает всё вами задуманное. – Шамад смотрел на неё прямо. – Хотя, я слышал об одном способе избавиться от него, в другом мире, очень давно. Но это удалось лишь одной выдающейся личности, и только при особенно сложившихся обстоятельствах. Я подумаю. Может, есть возможность нейтрализовать его на какое-то время, время за которое произойдут решающие события.
Наамах уходила воодушевленная, оглянувшись, она заговорщицки подмигнула оставшемуся сидеть полемарху и выскользнула в узкий проём приоткрытой двери. Такая как она выскользнет, даже если попадётся в руки, и рыбак, её изловивший, уже уверившийся было в своём успехе, останется с пустотой промеж мозолистых ладоней и недоумением на обветренном лице. Шамад ни на йоту не верил в её россказни о величии и власти. Он уже не вдохновенный юноша, стремящийся только к боевой славе и признанию. Он постарел. Бесконечные, надоевшие за века битвы, закалили его дух, обострили ум. Ему стала присуща прозорливость, осмотрительность и привычка не использовать первое же приемлемое решение, а искать оптимальное. Именно предвиденье отличает мудрых от умных, великих от способных, эгоистов от альтруистов. Не хотелось быть лисим хвостом, нанизанным на пику.
Пора было собираться – путь был неблизкий. Наамах наверняка приставила к нему наблюдение – значит, ещё какое-то время уйдёт и на это, а времени оставалось всё меньше – оно, как известно, невосполнимый ресурс, даже у бессмертных. Должно было выйти весьма увлекательно, хоть чем-то развлечься на старости лет, усмехнулся он.
9.
В погребке Ауэрбаха было уютно, тёмные сдержанные отсветы на обшитых деревом стенах и сводчатые потолки, являвшие геометрическое совершенство, создавали ощущение погружения в кокон тепла и генерировали атмосферу для доверительного общения, особенно, если вспомнить о промозглой погоде, поджидавшей на улице, хмуром небе и влаге, посланной им. Шамад поглаживал висок, так, будто у него разыгралась мигрень – благородный недуг цезарей, рождающийся в заботах о государстве, и внимательно следил за реакцией на его слова собеседника, расположившегося напротив, одетого в тёмное шерстяное пальто, с которого крупными каплями стекал осенний дождь, заставший его в пути и немного нервно поправляющий
